Странные пожелания были адресованы художнику Габриэлю Франсуа Дуайену, который только что закончил картину «Св. Женевьева молитвой прекращает свирепствующую в Париже чуму» для парижской церкви Св. Роха. Дуайен, смущенный предложением, отказался от него и назвал имя своего собрата по кисти – Фрагонара. Так «Качели» (или «Счастливые случайности качелей») появились благодаря стыдливости художника, не захотевшего вносить «в свою картину побольше веселости». Но и Фрагонар заменил фигуру епископа на изображение супруга юной красотки.
Молодая женщина без лишней скромности подставляет себя взорам соблазнителя, прячущегося в кустах. Она знает о его присутствии и не только не возмущена, а слегка улыбается ему и даже выбрасывает вперед правую ногу, чтобы поощрить воздыхателя. Но ножка поднимается так высоко, что с нее слетает изящная туфелька, и столь щедро вознагражденный щеголь не может сдержать крика и жеста восторга. То, что открылось ему вопреки чулкам и оборкам юбок, рядом с постаментом статуи Купидона, вознесло его на вершину счастья.
Жан Оноре Фрагонар родился в 1732 г. в Грасе. Учился он у Шардена, Буше и Ван Лоо, получил Большую римскую премию и в 1756–1761 гг. жил в Италии. Потом художник отправился в Нидерланды, чтобы завершить свое образование. Успех пришел к нему в 1760-е гг., особенно после «Качелей» 1767 г., когда в ряде холстов для любителей искусства из буржуазии или небогатого дворянства он стал обновлять тему «галантных празднеств» Ватто, изображая любовные игры и шалости молодых людей в разных интерьерах, но чаще всего в садах.
Но этот насыщенный период был коротким. После нового путешествия – на юг Франции и в Италию (1773–1774) – Фрагонара ждало долгое «странствие по пустыне», которое окончилось с его смертью: умер он в Париже в 1806 г. Его пронизанные чувственностью сюжеты, его легкий декоративный стиль, получивший название «рококо», были отвергнуты следующим поколением художников, проникнувшихся духом классического благородства и строгости. Революция нанесла репутации живописца окончательный удар. Лишившись поклонников, потеряв все сбережения, Фрагонар избежал нищеты лишь благодаря великодушию художника Давида, который выговорил для него пост хранителя Музея искусств (впоследствии Лувра).
Счастливые случайности качелей
1767 г. Холст, масло, 81 × 64 см.
Лондон, собрание Уоллеса
«Качели» стала бы еще одной пикантной сценкой своего времени, каких тогда было в избытке, если бы Фрагонар не гармонизировал стиль и сюжет. Свет, мазок и цвет – вот средства, которые позволили художнику обострить картину.
Свет. Доверчивый муж укрыт наполовину в тени – тем более глубокой, что ее словно окаймляют ветки, сверкающие в лучах солнца. И наоборот, красотка в центре полотна окутана сиянием: она выделяется на фоне серебристой дымки, а ветви над ней раздвигаются таким образом, что один солнечный луч пробивается с неба прямо к ней. Что до щеголя, он находится на границе света и тени, в которой до того укрывался: аллегория полудня – соблазнитель ровно на полпути к своей цели.
Цвет. В центре холста плавает бело-розовое облако: оборки, муслин, шелк, красный бархат качелей – воплощение молодой женщины. В то время как ландшафт, кусты и статуи сливаются в гармонии сине-зеленых и серо-голубых тонов, а листва, занимающая верхнюю часть, теряется во все более темных цветовых переходах, основную роль берет на себя розовое пятно. Именно его взгляд выхватывает в первую очередь. А ведь о чем тут идет речь, как не о зорком взгляде и неожиданном зрелище? Так выстраивается точное соответствие между сюжетом и хроматическим построением картины.
Что касается мазка, его живость и виртуозность прекрасно передают ощущение страсти и удовольствия. Фрагонар, ученик Буше, не уступает своему учителю в искусстве fa presto – быстрой работы кистью. Он использует прием, прозванный его современниками «эскизным стилем», который создает эффект ансамбля без детализации.
Фрагонар пишет движение веревок на качелях, улетающую туфельку, сгибающиеся ветки: ветер, развевающий юбки. Здесь все – динамизм и ритм, как и пристало апологии любовного желания.
Отдав дань красоте, Фрагонар проявил высшее мастерство при построении картины (оно, впрочем, искусно маскируется под импровизацию). Художник создал чрезвычайно искусную мизансцену, поместив в глубокую тень супруга, чьи усилия и придали импульс туфельке флиртующей красотки. И вот фатальный результат его действий: раскачивая качели, несчастный муж открывает глазам молодого соглядатая то, что разумнее было бы скрыть. Можно только восхищаться мастерством художника, который сумел изящно подменить это восхитительное мгновенное видение: диагональ, начатая вытянутой рукой щеголя и продолженная веревкой в руке супруга, указывает на интимные тайны нашей героини.
Конечно, «Качели» не были первой работой художника на чувственный сюжет. На несколько лет раньше, ок. 1763 г., вскоре после возвращения из Рима, он написал «Огонь и порох» – аллегорию наслаждения, в которой мифологические аллюзии пронизаны эротизмом. На этой овальной картине, где нимфа открывает все свои прелести нескромным ангелочкам, открыто читаются реминисценции из Рубенса. Если бы мы ничего не знали о жизни живописца, нельзя было бы даже представить себе, что он был на пять лет послан Французской академией в Рим, где должен был проникнуться величием Античности и строгостью классики…
Написанная, вероятно, в 1760-е гг., эта картина солидных размеров (холст, масло, 109 × 121 см, Лувр) великолепно передает звуковую феерию, выходящую из-под пальцев милой и кокетливой девушки. Зачарованность же, читающаяся во взгляде ее друга (его явно волнует не клавесин и партитура, а нечто другое!), смешивается с другими ощущениями, превращая этот концерт в мгновение тончайшего восторга.
Успех картины «Счастливые случайности качелей» ознаменовал перемену в творческом пути того, кто был прозван «божественным Фраго́». Он стал популярным художником, обзавелся учениками и скоро (1769) женился и разбогател.
Два следующих десятилетия художник не только создавал вымышленные портреты и пейзажи, но и написал множество картин, в разных вариациях развивающих эротический мотив «Качелей». Например, «Задвижка» (1777) доводит до высшей степени страсти поэзию отложенного и наконец удовлетворенного желания.
Хотя картина Фрагонара «Счастливые случайности качелей» всего лишь игра, природа предстает здесь в угрожающем виде. Мрачный пейзаж дает понять, что лишь удовольствия жизни способны бросить вызов фатальной бренности человека. Отсюда искусность, сила, уравновешенность, классичность композиции.
Органическое единство этого полотна создается не только обменом взглядами: шуршанию нижних юбок отвечает шелест листвы, верхняя ветка рифмуется с игриво открывшейся ножкой, шляпа молодого человека, прижимающего к груди красную розу, вторит туфельке молодой женщины, у которой на груди красуется голубой цветок…
И разве мы не видим здесь, что пойман тот, кто считал себя ловцом, что вести игру пристало скорее человеку умудренному, чем волоките? А может быть, супруг, который толкает качели, направляя их навстречу сопернику, дергает за веревочки участников этого маленького спектакля? И не становится ли в свою очередь зритель невольным свидетелем этой изящной эротической путаницы, несущей отпечаток фривольной эпохи (а ведь «фривольный» восходит к латинскому слову frivolus – «разломанный», «ломкий»).
Клятва Горациев
В 1784 г. в Риме молодой французский художник Давид принимается за картину, тема и антураж которой принадлежат Античности, – «Клятва Горациев». Так произошло великое событие – неоклассицизм, два десятка лет искавший своего главного выразителя, обрел первый шедевр.
1784–1785
Клятва Горациев
1784–1785 гг. Холст, масло, 330 × 425 см.
Париж, Лувр
Давид родился в Париже в 1748 г. Путь живописца он начал как портретист и автор исторических картин. В 1771 г. он стал вторым в борьбе за Римскую премию, а получил эту награду в 1774 г. за полотно «Врач Эразистрат обнаруживает причину болезни Антиоха» (Париж, Национальная высшая школа изящных искусств). Давид отправился в Рим и открыл для себя Античность, а также классицистическую теорию Винкельмана. В 1784–1785 гг. он написал «Клятву Горациев». Картина имела огромный успех на Парижском салоне, прославив Давида во Франции. В 1789 г. художник встал на сторону революционеров и в своих работах представил современные события: «Смерть Марата» (1793, Брюссель, Королевские музеи изящных искусств) и «Клятва в зале для игры в мяч» (незакончена; хранится в Версале). Когда к власти пришел Наполеон, Давид написал «Помазание императора Наполеона I и коронация императрицы Жозефины» (1806–1807, Париж, Лувр) и получил титул первого императорского художника. Приверженность Наполеону стоила Давиду изгнания во времена Реставрации. Его работы и теоретические изыскания обновили французскую живопись.
В июле 1785 г. недавно законченная картина «Клятва Горациев» была показана в Риме и принесла художнику ошеломляющий успех. Всего один критический голос нарушил всеобщий гул восторга: французский ученый и «антиквар» (так тогда называли специалистов по античной истории) Серу д’Аженкур заметил художнику, что такой архитектуры, как на заднем плане этого полотна, не было в римской архитектуре до времен Поздней империи. А значит, ей нечего делать в сцене, происходившей за много веков до того. Абсурдные упреки? Но Давид счел их столь весомыми, что в последующих своих полотнах тщательно работал над архитектурным фоном, чтобы он больше соответствовал тому, что открыли раскопки. «Клятва Горациев», написанная для Людовика XVI, свидетельствует о всеобщем увлечении Античностью, возникшем в последние десятилетия XVIII в. Поскольку Давид собирался представить в древнеримском антураже образцовый пример римской доблести, он хотел быть верным истине и в деталях, и в выражении чувств и мужества античных героев. Шлемы и их гребни, мечи, дротик, сандалии, тоги, устройство доспехов, одежды заплаканных женщин – все это кажется аутентичным. Художник сверялся с гравюрами, выполненными антикварами по римским монетам, медалям, барельефам, бронзам и живописи. Двумя годами раньше в «Горе Андромахи» среди