4Владимир Васильевич Алексеев (1892-1919) - участник Студии Вахтангова. В «Повести о Сонечке» его именем названа вторая часть.
5Алексей Александрович Стахович (1856-1919) - гвардеец, был флигель-адъютантом Великого князя, затем актер МХТ, один из организаторов Второй студии, ее режиссер и педагог. Ему посвящены дневниковые записи М. Цветаевой 1919 г.; «Смерть Стаховича» и «Моя встреча со Стаховичем» и стих. «Памяти А.А. Стаховича» (1919) и «Ех-ci-devant. Отзвук Стаховича» (1920).
6Вахтанг Леванович Мчеделов (наст, фамилия Мчедлишвили, 1884-1924) -также один из организаторов Второй студии, ее режиссер и педагог.
1 Евгений Багратионович Вахтангов (1884-1922) - режиссер и актер МХТ и его Первой студии, основатель и руководитель Третьей студии, В «Повести о Сонечке» М. Цветаева вспоминает о чтении пьесы «Метель» «перед лицом всей Третьей студии <...> и главное перед лицом Вахтангова, их всех бога и отца-командира». Ему посвящены стих. М. Цветаевой «Заклинаю тебя от злата...» и «Серафим - на орла! - Вот бой!» (оба - 1918).
8 Речь идет о многотомных мемуарах знаменитого итальянского авантюриста Джованни-Джакомо Казановы (1725-1798). Казанова - главное действующее лицо в пьесах М. Цветаевой «Феникс» и «Приключение».
П.Г. Антокольскому
24 ноября 1962
Милый Павел Григорьевич! Спасибо сердечное за сердечный отклик. Очень обрадовалась Вашему письму — что со мной не так уж часто случается... Представьте себе, что совершенно не помню Вашего приезда в 1928' — как странно! Настолько же не помню, насколько хорошо (конечно, своеобразно — т. е. детское восприятие, заключённое во взрослой памяти, причём без корректив, которые часто, да почти всегда, привносит возраст...) - помню ту, давнюю пору. И Вашу impetuosite51, и гибкую статуарность Юры Завадского, и душу Володи Алексеева... И многих, и многое, и ту, сейчас просто не мыслящуюся,
Москву. Я так была мала, что и булыжники, и звёзды были одинаково близко - рукой подать. Господи, какое же у меня было счастливое детство и как мама научила меня видеть... А помните тот Дворец Искусств, поразительный, чудесный, с яблоньками-китайками по фасаду, с Луначарским в правом флигеле, с Милиотти в левом и со всей литературой (и какой!) посередке. А в подвальной комнатке, там, внизу, в недрах, рядом с кухней (которую воспроизвести смог бы разве Gustave Dore для какой-нб. из сказок Перро2), ещё жила слепая старушка, бывшая крепостная бывших владельцев... Когда я впервые после
П.Г. Антокольский. 1960-е
многих-многих лет зашла в этот же особняк, я почувствовала себя... да что об этом говорить! Подумать только, что тогда же, в те несказанные годы, зарождались и учреждения. Как они одолели всё! — Но я ушла в сторону, в ту сторону... Скажите, а Чабров? Имел ли он отношение к будущему Вахт<анговскому> театру? Мне кажется, он появился гораздо позже, но м. б. путаю. Вы его помните? Если да, то знаете ли, к чему он пришёл и чем кончил?
А те спектакли я помню. Кстати, и Вашу пьесу3. «Чудо св. Антония» не видела, конечно, но немало ночей снились страшные сны, после того как мама рассказала мне её содержание.
Очень рада, что Вы будете на мамином вечере. Я настолько загодя знаю, что будет не то и не те (не обо всём и не обо всех речь!) - что тем более насущно Ваше присутствие. Вы будете то и скажете то. Ну - дай Бог! Этими словами мама начинала каждую новую работу -и тетрадь...
Обнимаю Вас. Всего Вам самого доброго.
Ваша Аля
' В «Повести о Сонечке» М. Цветаева пишет об этом приезде Антокольского в Париж: «Рядом со мною, по другую мою руку, в шаг моему двухлетнему сыну, идет Павлик А., приехавший со студией Вахтангова» (IV, 410).
2 В гл. «Из самого раннего» «Страниц воспоминаний» А.С. рассказывает о том, что «в пузатом секретере» в материнской комнате стояла «большая книга в красном переплете - сказки Перро с иллюстрациями Доре, принадлежавшая еще Марининой матери» (Т. Ill наст. изд.).
3 Речь идет о пьесе П. Антокольского «Кот в сапогах».
В.Н. Орлову
18 декабря 1962
Милый Владимир Николаевич, не в пример Вам в Москве я побывала (по усам текло, в рот не попало!) — несколько дней проработали с А<нной> А<лександровной>. Как её ещё с работы не выгнали из-за Цв<етаевой> - диву даюсь. Вечер отложен на 26 декабря52, причина — бдительность дир<ектора> Ц<ентрального> Д<ома> Л<ите-раторов> Филиппова, к<отор>ый, в свете посещения руководителями партии и правительства выставки в Манеже1, второпях спутал живопись (причём «абстрактную») - со стихами и решил ещё раз «согласовать» прогр<амму> вечера. И согласовал. И всё осталось, по-видимому, в силе. Официальный предлог - якобы «отсутствие докладчика» — какого? Что до Эренб<урга>, то тот рвал и метал и так же был на месте, как будет и 26-го. Вечера, его устройства, программы и проч. я не касаюсь и мизинцем — только составила список маминых сверстников, в надежде, что им пришлют пригл<асительные> билеты, ибо сверстникам уже ждать некогда — и немного их остаётся. — Интерес к вечеру огромный. Дай Бог, чтобы всё сошло хорошо; но вторично вряд ли выберусь — погано себя чувствую, а дорога зимой сложна и, главное, отнимает слишком много времени. Оно же сейчас не моё, а книжкино, и я его очень берегу, ибо остаётся мало, а работы невпроворот. В Москве (на собственном пепелище) буду вторую половину января и весь февраль — «дотягивать» с А<нной> А<лександ-ровной> книгу. Тут очень некстати всякие «плохие» сердца и прочие гипертонии, быстро устаю, голова болит. Врачи — им-то что! вообще рекомендуют бросать работу, что осуществимо только на том свете! На который не хочется. А ещё Вы на меня насылаете юных скульп-торш — у меня тут своих дополна...
Всё, что Вам обещала, сделаю, не беспокойтесь, повремените ещё немножко. В частности, с детск<ими> записями2 о вечере Блока дело обстоит так: тетрадь эта пропала, остались другие — тоже занятные, но не «по Вашей теме»! Но сама запись сохранилась у одного знакомого3, два года тому назад приехавшего сюда насовсем - «оттедова». (Ему мама дала переписать давно, когда готовила выступление о Блоке (в Париже)4.) Он мне об этом говорил, но я, убежденная в том, что сохранился подлинник, этим не заинтересовалась; теперь перепишу у него для Вас - как только закончу книгу, сейчас просто ни на что времени нет. Запись интересна, конечно, лишь достоверностью увиденного и услышанного, но это ведь и есть самое главное. Потом поищу в маминых зап<исных> книжках - должны быть беглые записи на самом вечере или же на сл<едующий> день. Безумно жаль, что текст её выступления о Блоке не сохранился. Память у неё была поразительная. У меня хоть и не поразительная, но Блока по сей день помню. «Возмездие» читал он в тот вечер; был бледный, худой, усталый, читал медленно и глухо, не «по-московски». Народу было много, но не «битком». Просили его прочесть «Двенадцать», но он не стал... Начала вспоминать и задумалась — и слов нет. Были бы слова соответствующие думам — и я была бы поэтом. Мама (вполне справедливо!) говорила о том, что быть «поэтом в душе» так же немыслимо, как быть боксёром в душе!
Всего доброго Вам обоим. Пишите хоть изредка!
Ваша АЭ
1 Посещение Н.С. Хрущевым, М.А. Сусловым, Д.А. Поликарповым и др, руководителями партии и правительства выставки «30 лет МОСХа» в Манеже состоялось 1 декабря 1962 г. За этим последовал доклад Л.Ф, Ильичева «Творить для народа и во имя народа» и 17 декабря - прием деятелей литературы и искусства на Ленинских горах.
2 Впоследствии запись восьмилетней Али «Вечер Блока» была включена в ее «Страницы воспоминаний».
3Владимира Брониславовича Сосинского (1903-1987) - литератора.
4 Доклад М. Цветаевой о Блоке состоялся 2 февраля 1935 г.
П.Г. Антокольскому
1 января 1963
Дорогой Павел Григорьевич! Простите, что с таким запозданием поздравляю Вас с Новым годом и с маминым вечером в Союзе. Болела, не было сил. Но хочется всё же, чтобы в первые дни наступившего года Вы получили, «в потоке приветствий», и мою весточку. Множество писем я получаю в эти дни от самых разных, близких и совсем далёких людей, побывавших на вечере. Все в восторге от Вашего и Эренбургова выступления. «Восторг» не то слово - люди плакали. А в наши времена это значит, что и камни плакали. Да, милый друг, Вы с Эренбургом - старые и вечно юные друзья, ибо друзья её юности — за руки ввели её в жизнь живых людей, вот в этот день 26-го декабря 1962 г. Её, такую же юную, как в те годы, ибо «мёртвые остаются молодыми»53.
Это хорошо. Это её явление — об руки с Вами, которому дарила она «железное кольцо»2, — и с И<льей> Г<ригорьевичем>, к<оторо>-му посвящены те сугробы той Москвы3, - сродни ей, т. е. это - воистину её явление.
Спасибо Вам и от меня в числе всех бывших и не бывших на вечере. Я крепко обнимаю Вас. Желаю Вам и Вашей семье светлых, счастливых дней в 1963 - и не только в этом году, а ещё многие, долгие годы. Будьте здоровы, и, надеюсь, до скорой встречи.
Ваша Аля
Стенограмма вечера есть, говорят, и я смогу всё прочесть, когда буду в Москве.
г В «Повести о Сонечке» М. Цветаева рассказывает о подаренном ею П.Г. Антокольскому перстне: «немецкий, чугунный с золотом, с какого-нибудь пленного или убитого - чугунные розы на внутреннем золотом ободе: с золотом - скрытым, зарытым. При нем -стихи: