ицы это был первый приготовленный ей ужин.
На следующий день Бэль снова включила ноутбук, только на этот раз все же открыла страницу Word. Она долго сидела, прежде чем коснуться клавиатуры рукой, словно пианист после перелома пальца, осторожно трогала кнопки с буквами, не решаясь надавить посильнее. А потом несмело появилось первое слово, за ним – второе… первое предложение… абзац…
В тот вечер ужин безнадежно подгорел, но это в их доме было делом привычным. Самое главное – Бэль виртуозно заваривала чай.
Больше всего на свете он любил небо и Юльку. Еще Петьку. Но Петьку уже потом. А сначала были только эти двое. Поэтому у неба с Юлькой шел постоянный конфликт. Никто не хотел уступать своего законного первого места в его сердце.
– Не надоело еще, – ворчала Юлька, скорее по привычке, – смотри, другие уже давно нашли себе хорошие места, зарплаты, а ты все как мальчишка: полеты, новые истребители, надо опробовать этот двигатель, тот…
Ворчала, а сама собирала вещи и готовилась провожать в очередной полет.
Небо старалось, как могло. Показывало бескрайние просторы, далекие кромки горизонта, густые, словно кисель, облака, заколдовывало, дарило свободу и крылья.
Но он всегда возвращался.
Сначала к девчонке из соседнего подъезда.
Затем к своей девушке.
После – к невесте.
И, наконец, к жене.
Он всегда приходил с улыбкой. И уходил с улыбкой.
Юлька переживала, вечерами, бывало, плакала. Сколько неудачных вылетов было, спасали парашюты, быстрая реакция, опыт да крестик, что повесила однажды сама – как оберег.
А он лишь смеялся:
– Бог только помахал мне рукой. Он не грозит. Я ведь из его любимейших детей.
Он и тогда смеялся, когда ушел к своему небу и больше не вернулся. Был май, цвели сады, земля дышала свежестью и, наверное, сверху выглядела особенно прекрасной. Он выбрал правильный день, чтобы не вернуться.
– Мама, смотри, как летит! – кричал в восторге Петька, запустив в небо бумажный самолетик.
Он действительно долго планировал, а затем повис на ветке рябины.
– Ничего, – успокоил Петька, деловито посмотрев на застрявшую игрушку, – у нас в школе открывается новый кружок – «Техническое моделирование». Ребята хотят научиться делать корабли и пускать их на воду, а я буду создавать самолеты. Мам, я, когда вырасту, стану знаменитым конструктором и назову истребитель в честь папы. И мой самолет не упадет никогда.
Юлька смотрела на веснушчатое лицо сына, зная, что ее спор с небом еще не окончен, только на этот раз она собиралась выиграть.
Лотос и хризантема, многое случалось с нами
Бэль очень скучала по детям, ей не хватало их улыбок, прикосновений и шума, она часто заводила на эту тему разговор Олегом, но каждый раз ответ был неизменным и твердым:
– Еще слишком рано, ты не справишься. Потерпи недельку.
И Бэль уступала, потому что в глубине души знала, что муж прав. Несмотря на то что ужины теперь были полностью в ее ведении, а прогулки потихоньку удлинялись, очень быстро наступала усталость, отчего приходилось проводить в постели по нескольку часов в день. Бэль не справилась бы с детьми одна, но тосковала страшно, поэтому подолгу общалась с ними по скайпу.
Но вот из длительной командировки вернулась Светка. Она пропала на два месяца, потому что банк, в котором подруга вела жутко сложный и ответственный проект по слиянию двух структур, отправил ее во Францию.
Светка возникла на пороге дома в образе настоящей парижанки, с прической а-ля Мирей Матье, с завязанным на шее шелковым шарфом и с красной помадой на губах, объявляя о том, что праздник жизни начинается.
Противостоять ее напору было невозможно, поэтому Бэль накинула легкий плащ, взяла сумку и отправилась на праздник, совсем забыв о пузырьке с таблетками, что стоял на полке в ванной комнате.
И было кафе, сквозь огромные окна которого Бэль смотрела на старые желтые клены. Она неторопливо пила капучино, получая огромное удовольствие от общения с подругой. Можно было смеяться и рассказывать всякие глупости, немного погрустить по ушедшей юности, послушать про недавно виденный фильм, взять его себе на заметку, да еще постараться не забыть найти в сети фотографию актера, который свел подругу с ума.
– Что, прямо вот так хорош?
Светка выразительно закатила глаза:
– Ты себе даже не представляешь, я как увидела…
– Боже, уму непостижимо. Сидят такие две дамы бальзаковского возраста и обсуждают мужика.
– Вот поверь мне, я еще на тебя посмотрю после того, как ты его увидишь. Разрыв сердца на месте гарантирую!
И обе весело расхохотались.
– Кстати, я тут на свадьбе была, сейчас покажу платье… – Подруга полезла искать в телефоне фотографию…
И был поход по магазинам, в результате которого появились туфли-мечта-всей-жизни и потрясающая помада глубокого винного оттенка.
– Да, – философски заметила Светка, когда они вышли на улицу. – За «Герлен» можно отдать душу.
И был визит в лавку подарков, откуда Бэль вышла с авторской вазой в руках.
Город приветствовал своих богинь ярким солнцем, шумом автомобилей, пахнущим кострами ветром и гостеприимно стелил к их ногам резные кленовые листья.
А потом Бэль стало плохо. В машине. По дороге домой. Перед глазами все закружилось, завертелось, и единственное, что она могла сказать:
– Позвони Олегу.
Он примчался сразу же. Бэль была уже дома, заботливо уложенная взволнованной Светкой в кровать.
Муж быстро вымыл руки, принес тонометр, померил давление, сделал крепкий сладкий чай с корнем женьшеня, позвонил врачу – проконсультировался.
Подруга не хотела уходить, но он твердо сказал, что справится сам.
Бэль лежала, отвернувшись лицом к стене. Она не хотела ни читать, ни смотреть телевизор, слышала, как с кем-то по телефону разговаривает муж. Через некоторое время он принес ей отварную курицу и бульон. Олег просидел рядом весь вечер, держа ее бессильную холодную ладонь в своей, большой и теплой.
– Что же ты, родная, так меня напугала?
Бэль слабо улыбнулась в ответ:
– Зато знаешь, какая шикарная помада есть теперь в моей косметичке?
– На твоей груди орден Лотоса.
– Это знак честности.
– Я знаю.
– На твоей груди знак Хризантемы.
– Это знак храбрости.
– Я знаю.
– Сколько полных Кругов мы не виделись с тобой, друг?
– А сколько еще не увидимся, друг.
– Меня ждет моя битва.
– А меня – моя.
– Ты все так же верен своим убеждениям, как в юности?
– А ты?
– Сложно сказать, друг. С возрастом по-другому смотришь на этот мир. Пожалуй, начинаешь лучше его понимать. Или хуже.
– Приспосабливаешься?
– Наверное. Не приспособишься – не выживешь. Но все же очень хочу верить, что за прошедшие Круги зрелости не изменил ни себе, ни своим ценностям.
– Я тоже хочу в это верить. Верить, что и я не изменил, хотя жизнь старалась.
– А помнишь, как мы тайком выводили лошадей из господской конюшни по ночам? Глупцы! Кони могли переломать ноги, спускаясь по неровной дороге к реке, куда мы их гнали. Хотя я и сейчас считаю наши детские шалости счастьем.
– Да… Круги прошли, а мы все те же.
– Только седины прибавилось, да орденов.
– Лотос и Хризантема.
– Многое случалось с нами. И случается.
– Если случается, значит, мы еще живы.
– А если живы, значит, впереди ждет неизведанное.
– И новая встреча.
– И новая встреча.
Они обнялись на прощанье, после чего каждый пошел своей дорогой.
Один был воином, другой – поэтом. Один носил меч, другой – перо и чернильницу. Один шел по направлению к Границе, туда, где ждала битва с захватчиками, другой – в Столицу, он боролся за справедливость метким словом.
С каждым шагом расстояние между двумя людьми увеличивалось, а невидимая нить, связывающая две души, – натягивалась. Эта нить была достаточно прочной, чтобы не порваться. Каждый из них прошел столько дорог в своей непростой жизни, что давно не верил в сладкие слова жрецов, долгую милость господина и преданность любовницы. Но было нечто, что поддерживало в самые трудные дни, не давало рухнуть на дно, питало надеждой и верой в завтра, часто даже против воли, позволяло кричать, плакать, петь и чувствовать крепкую руку рядом. Чувствовать ее всегда. Это – дружба.
…Пока на улицах идет дождь, а за окном стоят маленькие разлуки…
Осень за окном бесновалась. Уже не было тех робких желтых мазков в кронах деревьев, которые деликатно намекали, что лето прошло. Желтый, багровый, коричневый, все оттенки собрались вместе, природа полыхала, сгорая. В саду отцветали последние цветы. Бэль срезала белые георгины и поставила их в купленную вместе со Светкой вазу. Удивительно, как не вязался их цвет с осенью – чистый, холодный, снежный.
Они казались инородными в саду, где встречали первые заморозки разноцветные астры, яркие бархатцы и почти вишневые хризантемы.
Осень победно шла по земле. Осень шла, а Бэль писала. После того как очередная миниатюра заканчивалась финальной точкой, из папки вынимался следующий фрагмент.
Бэль вчитывалась в слова и искала. Порой на выработку одной лишь идеи уходило несколько дней. Она пробовала слова на вкус, как изысканный гурман смакует блюдо в дорогом ресторане, примеряла фразы к разным ситуациям и людям, отсекала неподходящее, сосредотачивалась на том, что казалось близким, прощупывала, раздумывала, сомневалась и, наконец, принимала окончательное решение.
Блуждая в собственных мыслях и фантазиях, увлеченная поиском единственно правильной, по ее мнению, истории, Бэль уже не думала о лекарствах и своей зависимости от них. После того случая в машине подруги Олег поставил жене «напоминалку» на телефон, а все таблетки были поделены на две части. Одна осталась стоять на полочке в ванной комнате, другая перекочевала в сумку, чтобы Бэль, где бы она ни находилась, могла вовремя принять препарат.