В голосе Иоанны не было и намека на волнение. На мужа она теперь смотрела ласково, и на губах у нее играла нежнейшая улыбка. Но с этой минуты участь Андрея была в ее сердце решена. Принц же был слишком озабочен собственными мстительными замыслами и слишком верил во всемогущество своего талисмана и личную отвагу, а потому в душе его не зародилось и тени подозрения, которое могло бы его предостеречь. Еще довольно долго он беседовал с супругой в дружеском и даже игривом тоне, пытаясь выведать ее тайны и выдавая свои собственные посредством недомолвок и уклончивых фраз. Наконец, уверившись, что тени горьких воспоминаний и враждебности не омрачают более чела Иоанны, он любезно предложил ей со всею свитой поучаствовать в великолепной охоте, назначенной на 20 августа, упомянув при этом, что снисходительное согласие королевы будет им истолковано как вернейший залог их примирения и готовности забыть все прошлые обиды. Иоанна обещала с очаровательным изяществом, после чего принц, полностью удовлетворенный разговором, удалился в уверенности, что достаточно будет расправиться с фаворитами королевы, чтобы добиться от нее покорности, а быть может, и любви.
Однако накануне 20 августа странная и ужасная сцена разыгралась в одной из боковых башен Кастель-Нуово. Карл Дураццо, днем и ночью корпевший над своим адским тайным замыслом, был извещен нотариусом, который по его поручению следил за заговорщиками, что сегодня же вечером состоится решающая встреча. Завернувшись в черный плащ, он прошел по подземному коридору и, спрятавшись за колонной, стал ждать, когда они начнут расходиться. После скучного двухчасового ожидания, считая секунды по биению своего сердца, Карл наконец услышал звук с превеликой осторожностью открываемой двери. Слабый свет, падавший сквозь прорезь фонаря, задрожал под сводчатым потолком, но темноты не рассеял. От стены, подобно ожившему барельефу, отделился человек и направился к нему. Карл едва слышно кашлянул – то был условный сигнал. Мужчина погасил свет и спрятал кинжал, который держал наготове на случай внезапного нападения.
– Это вы, мэтр Никколо? – тихо спросил герцог.
– Я, сударь.
– Что же вам стало известно?
– Только что было решено, что принц умрет завтра, на охоте.
– Вы узнали всех заговорщиков?
– Всех до единого, хотя они и были в масках. Когда пришло время голосовать, каждый говорил за себя, и я узнал голос каждого.
– И можете назвать мне имена?
– Сделаю это незамедлительно, тем более… вот они, как раз проходят по коридору! Смотрите, вот Томмасо Паче, он идет первым, освещая путь.
И действительно, длинная тень, черная с головы до ног, с лицом, спрятанным за бархатной черной маской, и факелом в руке, прошла по коридору и остановилась у первого пролета винтовой лестницы, ведущей на верхние этажи. Заговорщики шли медленно, по парам, словно процессия ду́хов, на мгновение возникая в пятне факельного света и снова исчезая во мраке.
– Вот это – Карл и Бертран дʼАртуа, – продолжал нотариус, – а это – графы Терлицци и Катанцаро. Далее – верховный адмирал и верховный же сенешаль королевства Годфруа де Марсан, граф Сквилачче, и Роберт Кабанский, граф Эболи. А эти дамы, которые переговариваются шепотом и чьи жесты так красноречивы, – Катерина Тарентская, императрица Константинопольская, и Филиппа Катанийка, наставница и первая придворная дама королевы. Следом идет донна Канция, камеристка и наперсница Иоанны, и графиня Морконе…
Нотариус умолк при появлении еще одной тени, шедшей в одиночестве, понурив голову и бессильно уронив руки. Из-под капюшона ее длинной черной пелерины слышались приглушенные рыдания.
– Кто эта женщина, ступающая так тяжело? Она с трудом поспевает за этим похоронным кортежем… – спросил герцог, сжимая руку своего спутника.
– Эта женщина – королева! – прошептал нотариус.
«А! Теперь она в моих руках!» – подумал Карл, вздыхая полной грудью с тем неподдельным удовлетворением, какое должен испытывать Сатана в минуты, когда самые желанные души оказываются наконец в его власти.
– А теперь, сударь, – заговорил мэтр Никколо, когда в коридоре снова стало темно и тихо, – если следить за действиями заговорщиков вы поручили мне затем, чтобы спасти молодого принца, коего вы оберегаете своей бдительной дружбой, поспешите! Его нужно предупредить, потому что завтра может быть слишком поздно!
– Следуйте за мной! – распорядился герцог повелительным тоном. – Пришло время вам узнать мои истинные намерения, чтобы я мог приказывать, а вы – исполнять все с самой скрупулезной точностью.
Сказав так, он увел нотариуса прочь от лестницы, которой только что воспользовались заговорщики. Мэтр Никколо машинально следовал за своим господином по лабиринтам темных коридоров и потайных лестниц, будучи не в силах объяснить себе столь резкую перемену в настроении герцога, когда в одном из проходных покоев замка они неожиданно встретили принца Андрея. Тот пребывал в прекрасном расположении духа и с обычным своим дружелюбием пожал руку своему кузену Дураццо, вслед за чем спросил с уверенностью, не допускавшей возражений:
– Герцог, вы ведь едете завтра с нами на охоту?
– Прошу меня извинить, сударь, – отвечал Карл, кланяясь до земли. – Я не могу сопровождать вас завтра: моя жена нездорова. Смею предложить вам своего лучшего сокола…
И он бросил на нотариуса взгляд, пригвоздивший того к месту.
Утро 20 августа выдалось ясным и безмятежным, словно по капризу природы, часто обрамляющей людские муки декорациями, в которых они предстают еще более жестокими. С рассветом вельможи и слуги, пажи и рыцари, принцы и придворные – словом, все – были уже на ногах. Радостные возгласы зазвучали со всех сторон, когда появилась королева – на белоснежном коне и во главе столь блистательной молодежи. Возможно, Иоанна и была бледнее, чем обычно, однако бледность эта легко объяснялась ранним пробуждением ото сна. Андрей, сжимая шенкелями бока самого норовистого скакуна, которого ему в жизни довелось обуздать, и гордо расправив плечи, гарцевал рядом с женой и чувствовал себя счастливым – и от собственной силы, и молодости, и тысячи радужных надежд, самыми яркими красками расцвечивавших его будущее. Никогда еще неаполитанский двор не блистал таким великолепием. Ненависть и подозрительность, казалось, забылись навсегда, и даже брат Роберт, этот подозрительный ментор, глядя в окно на эту радостную кавалькаду, просветлел лицом и горделиво погладил бороду.
Андрей намеревался несколько дней охотиться в окрестностях Капуи и Аверсы и вернуться в Неаполь, когда все будет готово к коронации. Так вышло, что в первый день они провели некоторое время возле Милето, а потом проехали через пару-тройку деревенек в Терра-ди-Лаворо. Ближе к вечеру было решено, что на ночлег королева с супругом и придворные остановятся в Аверсе. Поскольку в те времена в этом городе не было замка, достойного принять королевскую чету с ее многочисленной свитой, приют гостям предложил монастырь Сан Пьетро а Маджелла, построенный Карлом II в 1309 году от Рождества Христова.
Пока великий сенешаль отдавал распоряжения относительно ужина и надзирал за спешными приготовлениями в монарших покоях, принц Андрей, целый день, невзирая на удушающую жару, предававшийся своему любимому удовольствию со всем воодушевлением юности, поднялся на террасу подышать свежим вечерним воздухом в сопровождении добрейшей Изольды – преданной своей кормилицы, которая любила его крепче матери и ни на мгновение с ним не расставалась. Никогда еще ее любимец не выглядел таким оживленным и довольным: он восторгался красотами природы, прозрачностью неба и благоуханием цветов и засыпа́л кормилицу вопросами, не ожидая услышать ответ, с которым она и вправду не спешила, слушая принца с той восторженной растерянностью, с какой матери обычно внимают своим любимым чадам. Андрей в восхищенных красках описывал, как утром, в лесу, он преследовал громадного вепря, пока не повалил его, исходящего пеной, к своим ногам; Изольда перебивала воспитанника, приметив у него в уголке глаза соринку. Андрей заводил речь о своих планах на будущее; Изольда, поглаживая его по белокурым волосам, заботливо спрашивала, не слишком ли он утомился. Когда же молодой принц, не слушая ничего, помимо собственных восторгов, бросил вызов судьбе и призвал на себя все опасности, заявляя, что ничто его не сломит, несчастная кормилица залилась слезами:
– Дитя мое, вы совсем меня не любите!
Андрей, которого ее неуместные возгласы уже успели утомить, мягко выбранил кормилицу, высмеял ее глупые страхи, а потом, все больше поддаваясь меланхоличной нежности и сам того не замечая, он попросил ее вспомнить что-нибудь забавное из его детства, долго рассказывал о своем брате Людовике и о матери, которая далеко. Слеза скатилась у него по щеке, когда он вспомнил их последнее прощание. Изольда слушала его с радостью, охотно отвечала на все вопросы, однако и тени дурного предчувствия не промелькнуло в ее душе, хотя несчастная и любила Андрея всем сердцем. Она не раздумывая отдала бы за него свою жизнь в этом мире и свое место в мире горнем, но, увы, она не была его матерью!
Когда все было готово, Роберт Кабанский пришел сказать принцу, что королева ждет его. Андрей в последний раз обвел взглядом прекрасные ландшафты, которые ночь укрыла своей звездчатой вуалью, поднес сперва к губам, а потом и к сердцу руку кормилицы и неспешно, даже как-то неохотно, последовал за великим сенешалем. Однако уже скоро яркие огни залы, вино, льющееся рекой, оживленные речи и шумные рассказы о сегодняшних подвигах прогнали облачко грусти, на миг омрачившее чело принца. Одна лишь королева сидела, облокотившись о стол, и смотрела прямо перед собой невидящим взором. Губы ее были сжаты, и казалась она на этом странном празднестве бледной и холодной, словно зловещий призрак, вставший из могилы, чтобы нарушить веселье сотрапезников. Андрею, чей разум уже начал тонуть в море каприйского и сиракузского вина, выражение лица жены показалось оскорбительным, поскольку он приписал его пренебрежению. Наполнив кубок до краев, он преподнес его Иоанне. Королева вздрогнула всем телом, и губы ее произнесли несколько поспешных слов, однако громкие голоса заговорщиков заглушили этот шепот, невольно вырвавшийся из ее груди. Посреди всеобщего оживления Роберт Кабанский предложил не скупясь угостить венгерских солдат, несших дозор в коридорах монастыря, винами с королевского стола, и этот экстравагантный жест вызвал в зале настоящую бурю рукоплесканий. Скоро к овациям пирующих присоединились и возгласы стражи, выражавшей таким образом свою благодарность за столь щедрое и неожиданное подношение. И, дабы привести принца в состояние полнейшего восторга, со всех сторон понеслись восхваления: