После этого обмена письмами более Людовик Тарентский своего соперника на поединок не вызывал. После героического сопротивления гарнизон Аверсы капитулировал, и стало ясно, что, если венгерский король придет с армией под стены Неаполя, ему не придется подвергать свою жизнь опасности, чтобы захватить город. К счастью, провансальские галеры наконец вошли в порт. Королева с мужем едва успели взойти на борт и укрыться в Гаэте. Венгерская армия приступила к Неаполю. Город намеревался уже сдаться и отправил к королю ораторов, дабы униженно просить о мире, но венгры встретили их речами столь наглыми, что горожане, разъярившись, схватились за оружие и приготовились защищать свои дома со всем пылом отчаяния.
И пока неаполитанцы давали отпор противнику у ворот Порта-Капуана, на другом конце города произошло нечто странное, и рассказ об этом событии даст читателю представление о варварском насилии и подлых предательствах, коими насыщено было то время. Вдова Карла Дураццо жила уединенно в замке Кастель-дель-Ово, в смертельной тревоге ожидая прибытия галеры, которая должна была доставить ее к сестре Иоанне. Несчастная принцесса Мария, прижимая к груди двух своих малолетних заплаканных дочек, бледная, с растрепавшимися волосами и неподвижным взором, прислушивалась к каждому шороху, не зная, страшиться ей или надеяться. И вдруг в коридоре загрохотали шаги. Услышав голос друга, Мария с радостным возгласом пала на колени – то был ее спаситель.
Рено де Бо, адмирал провансальской эскадры, почтительно приблизился. Следом за ним шли его старший сын Роберт и капеллан.
– Благодарю Тебя, Господи! – вскричала Мария, поднимаясь на ноги. – Мы спасены!
– Минутку, сударыня! – жестом остановил ее Рено. – Вы спасены, но при одном условии.
– При условии? – удивленно прошептала принцесса.
– Слушайте меня внимательно, сударыня. Венгерский король, покаравший убийц своего брата и сам убийца вашего мужа, сейчас у ворот Неаполя. Народные ополченцы и солдаты скоро падут, невзирая на все свое мужество. Скоро, очень скоро армия-победительница начнет огнем и мечом сеять всюду опустошение и смерть. И на этот раз венгерский палач не пощадит своих жертв: он будет убивать матерей при детях и детей на руках у матери. Подъемный мост этого замка поднят, и никто его не охраняет: все мужчины, способные держать оружие, сейчас на другом конце города. И горе вам, Мария Дураццо, если Людовик Венгерский вспомнит, что вы предпочли ему соперника!
– Но разве не явились вы меня спасти? – с тревогой спросила Мария. – Иоанна, сестра моя, разве не приказала вам доставить меня в Гаэту?
– Ваша сестра не в том положении, чтобы отдавать приказы, – презрительно усмехнулся Рено. – Слова благодарности – вот все, что я получил от королевы за то, что спас ей жизнь, ей и ее мужу, который трусливо бежал, узнав о приходе противника, которого сам посмел вызвать на поединок!
Мария пристально вгляделась в лицо адмирала, дабы увериться, что это он и никто другой говорит с таким пренебрежением о своих монархах, и, напуганная непроницаемостью этого лица, продолжала мягко:
– Если вам одному я буду обязана своею жизнью и жизнью детей, благодарности моей не будет границ. Но сейчас поспешим, ваша светлость, ибо я боюсь в следующую минуту услышать мстительный клич! Вы же не хотите оставить меня на растерзание моему жесточайшему врагу?
– Что вы, сударыня! Я спасу вас ценой своей жизни, но, как я уже сказал, есть одно условие.
– Какое же? – спросила Мария, смиряясь с неизбежным.
– Вы сейчас же станете супругой моего сына, и этот вот святой отец вас обвенчает.
– Безумец! – Мария отшатнулась, и лицо ее покраснело от возмущения и стыда. – Как ты смеешь предлагать это мне, сестре своей законной государыни? Поблагодари Всевышнего за то, что я согласна простить это оскорбление, ибо ты нанес его в момент умопомрачения, и постарайся преданностью искупить свою вину!
Не удостоив ее ответом, граф знаком приказал сыну и священнику следовать за ним и направился к двери. Но не успел он переступить порог, как Мария бросилась вслед и, соединив ладони в молитвенном жесте, стала именем Господа умолять не оставлять ее. Рено остановился.
– Я мог бы отомстить за оскорбление, которое вы нанесли мне, с таким высокомерием отказав моему сыну, – сказал он. – Но я предоставлю эту заботу Людовику Венгерскому, он чудно со всем справится.
– Сжальтесь над моими бедными дочерьми! – твердила принцесса. – Сжальтесь хотя бы над детьми, если мои слезы вас не трогают!
– Если бы вы любили дочерей, – отвечал адмирал, хмуря брови, – вы бы сделали, что от вас требуется.
– Но я не люблю вашего сына! – вскричала Мария голосом гордым и в то же время дрожащим. – О Господи, мыслимо ли это – с такой жестокостью осквернять чувства беззащитной женщины? Но вы, отче, вы, служитель истины и справедливости, объясните этому человеку, что недопустимо призывать Всевышнего в свидетели союза, заключенного под угрозой слабости и отчаяния!
И, обращаясь к сыну адмирала, она добавила, глотая слезы:
– Вы молоды, вы любили, быть может; и, вне всяких сомнений, еще полюбите. О, я взываю к вашей юношеской верности, рыцарскому великодушию, ко всем благородным порывам вашей души: помогите же мне отвратить вашего отца от этого гибельного замысла! Вы никогда меня прежде не видели и не знаете, люблю ли я в сердце моем другого. Ваша гордость должна восстать при виде несчастной женщины, подвергшейся столь грубому обращению, которая пала к вашим ногам и умоляет о снисхождении и защите! Одно ваше слово, Роберт, и я стану благословлять вас каждую минуту, пока жива, и стану вспоминать вас как ангела-хранителя, и детей научу каждый вечер молить за вас Господа, чтобы ниспослал он вам исполнение всех ваших чаяний! Говорите же, хотите вы меня спасти? Кто знает, может, со временем моя благодарность станет любовью!
– Я должен исполнить волю отца, – ответил Роберт, не поднимая глаз на прекрасную просительницу.
За все это время священник не проронил ни слова. На пару минут участники этой сцены, погрузившись каждый в свои размышления, застыли, словно четыре изваяния, стоящие по углам гробницы. В эти ужасные для нее минуты Мария трижды склонялась к мысли броситься в море, когда ушей ее коснулся неотчетливый, далекий ропот. Мало-помалу он приблизился, и можно уже было различить голоса женщин, испускавших отчаянные крики:
– Бегите! Спасайтесь! Господь нас оставил! Венгры в городе!
Дочки Марии отвечали на эти крики плачем. Маленькая Маргарита, протягивая ручки к матери, заговорила с нею о своих страхах, и слова ее были не по возрасту серьезны. Рено, не обращая внимания на эту трогательную картину, увлек сына к двери.
– Остановитесь! – сказала принцесса, торжественно простирая руку. – Если Господь не посылает моим детям иной помощи, значит, такова его воля и жертва должна быть принесена!
Она упала на колени перед священником и уронила голову, уподобляясь жертве, обнажающей свою шею перед палачом. Роберт де Бо встал с ней рядом, и капеллан произнес молитвы, связавшие их навсегда, тем самым узаконив бесчестное насилие кощунственным своим благословением.
– Все кончено! – прошептала вдова герцога Дураццо, глядя на дочерей глазами, полными слез.
– Нет, не совсем, – грубо заметил адмирал, подталкивая ее ко входу в смежную комнату. – Прежде чем мы уедем, брак должен свершиться!
– Боже милосердный! – вскричала принцесса душераздирающим голосом.
И упала без чувств.
Рено де Бо направил свои галеры к Марселю, где рассчитывал вскорости объявить сына графом Прованским, ради чего и заключен был этот странный брак с Марией Дураццо. Но такое подлое предательство не могло остаться безнаказанным: поднялся сильный ветер и флот отнесло к Гаэте, куда незадолго до того прибыли королева с супругом. Рено приказал матросам держать корабли подальше от берега, пригрозив, что любого ослушника вышвырнет за борт. Экипаж сперва отвечал ропотом, но скоро со всех сторон взметнулся клич смерти, и адмирал, осознав, что все пропало, перешел от угроз к мольбам. И тут принцесса, которая пришла в себя с первыми раскатами грома, с трудом волоча ноги, вышла на палубу и стала звать на помощь.
– Ко мне, Людовик! Ко мне, бароны! Смерть негодяям, надругавшимся надо мною!
Людовик Тарентский запрыгнул в шлюпку, а за ним – еще десяток смельчаков. Они приналегли на весла и скоро подплыли к галере. Рассказ Марии не занял много времени. Она повернулась к адмиралу, словно желая увидеть, посмеет ли он оправдываться, и смерила его гневным взглядом.
– Презренный! – вскричал король, накидываясь на предателя и пронзая его шпагой.
Людовик приказал заковать в кандалы Роберта де Бо и бесчестного каноника, ставшего соучастником столь гнусного насилия, за которое адмирал только что поплатился жизнью, и, приняв на борт принцессу с дочерьми, вернулся в порт.
В это время венгры, взяв приступом одни ворота Неаполя, с ликованием направились к Кастель-Нуово. Когда они переходили площадь Корреджие, горожане увидели, что лошади очень ослабли, а всадники измотаны до предела тяготами, которые им пришлось вынести при осаде Аверсы, и, кажется, дуновения ветерка хватит, чтобы развеять эту армию призраков. И тогда страх сменился дерзостью: неаполитанцы набросились на своих захватчиков и вытолкали их за стены столицы, которую те только что снова завоевали. Столь ярый отпор населения сбил спесь с венгерского короля и заставил его прислушаться к советам Климента VI, ибо Папа наконец счел нужным вмешаться. Сперва перемирие должно было продлиться с февраля 1350-го до начала апреля 1351-го, но прошел год, и был заключен мирный договор по всей форме. Иоанне это стоило трехсот тысяч флоринов, которые она уплатила Людовику Венгерскому в счет военных издержек.
Когда венгры убрались восвояси, Папа прислал своего легата короновать Иоанну и Людовика Тарентского, и для этой церемонии выбрали 25 мая, день Святой Троицы. Историки того времени хором прославляют это пышное празднество, увековеченное кистью Джотто во фресках церкви, по случаю названной «