Incoronata». Была объявлена амнистия всем, кто в недавних войнах сражался на стороне неаполитанцев или их противников, и радостными кликами встречал народ короля и королеву, когда они торжественно ехали верхом под балдахином в сопровождении всех баронов королевства.
К несчастью, радостный день этот омрачило происшествие, показавшееся суеверному люду дурным предзнаменованием. Не успел Людовик Тарентский на коне с богатой сбруей въехать в ворота Порта-Петруччиа, как дамы, любовавшиеся кортежем из окон, стали забрасывать короля цветами. Королевский скакун в испуге встал на дыбы. Уздечка порвалась, и Людовик, не совладав с конем, легко спрыгнул на землю, но при этом уронил корону, которая разбилась на три части. В тот же день умерла и их с Иоанной единственная дочь.
Король не пожелал омрачать столь блистательную церемонию знаками траура, и рыцарские турниры и состязания на копьях продолжались еще три дня. Помимо этого, в память о своей коронации Людовик учредил рыцарский орден Узла. Но с этого дня, ознаменованного столькими печальными приметами, жизнь его превратилась в длинную череду разочарований. Он воевал в Сицилии и Апулии и укротил мятеж Людовика Дураццо, кончившего свои дни в подземелье Кастель-дель-Ово, чтобы, пресытившись удовольствиями, гнетомый разладом в семье и затяжным недугом, слечь с приступом горячки и 5 июня 1362 года, в возрасте сорока двух лет, отдать богу душу. И не успел еще его прах упокоиться в королевской усыпальнице церкви Сан Доменико Маджоре, как несколько претендентов, в том числе и дофин Франции, стали оспаривать друг у друга руку королевы.
Счастливым избранником Иоанны стал Хайме Арагонский, инфант Майорки, – тот самый молодой красавец, о котором мы уже упоминали. Он обладал наружностью приятной и меланхоличной, перед которой женщине трудно устоять. Величайшие несчастья, стойко им перенесенные, траурной вуалью омрачили его юность: он тринадцать лет просидел в железной клетке и освободился из страшной этой тюрьмы при помощи отмычки; он скитался от одного монаршего двора к другому, ища поддержки, которая помогла бы ему отвоевать наследство; и поговаривали даже, что он настолько обнищал, что вынужден жить подаянием. Красота этого молодого чужестранца и рассказ о том, что ему довелось пережить, ошеломили Иоанну и Марию еще в их пребывание в Авиньоне. Мария полюбила инфанта всем сердцем, и положение ее, и без того незавидное, отягчалось тем обстоятельством, что эту страсть ей приходилось ото всех скрывать. И вот, по прибытии Хайме Арагонского в Неаполь, эта несчастная принцесса, выданная замуж, что называется, с ножом у горла, пожелала ценою преступления купить себе свободу. В сопровождении четверых вооруженных мужчин она вошла в камеру, где Роберт де Бо искупал прегрешение, совершенное скорее отцом его, чем им самим, и, скрестив руки на груди, бледная, с трясущимися губами, остановилась перед пленником. То, что за этим последовало, было ужасно. На этот раз угрожала принцесса, а молодой граф молил ее о снисхождении. Мария осталась глуха к его мольбам, и окровавленная голова несчастного скатилась к ее ногам, а тело его палачи сбросили в море. Однако Господь не оставил ее без наказания: Хайме предпочел Иоанну. Вышло так, что своим преступлением вдова герцога Дураццо заслужила лишь презрение человека, которого любила, и жгучее раскаяние, сведшее ее, совсем еще молодую, в могилу.
Иоанна еще дважды выходила замуж – за Хайме Арагонского, сына короля Майорки, и Отто Брауншвейгского из Саксонского королевского дома. Мы лишь вскользь упомянем эти годы, спеша к развязке этой истории о преступлениях и возмездии. Жизнь Хайме, протекавшая вдали от супруги, оставалась все такой же бурной, и после затяжного конфликта с королем Кастилии Педро I Жестоким, захватившим его королевство, он умер под Наваррой в 1375 году. Божественное отмщение, тяготевшее над Неаполитанским королевским домом, не обошло и Оттона, который мужественно, до самого конца разделял участь королевы. Когда стало ясно, что законных наследников у Иоанны не будет, она усыновила племянника, Карла Дураццо, прозванного Мирным после заключения мира в Тревино. Этот юноша был сыном Людовика Дураццо, который в свое время восстал против Людовика Тарентского и был заключен в тюрьму замка Кастель-дель-Ово, где и кончил свои дни. Сыну его была уготована та же участь, если бы Иоанна за него не вступилась. Королева осыпала племянника благодеяниями и женила на Маргарите, дочери своей сестры Марии и Карла Дураццо, казненного по приказу венгерского короля.
Серьезные разногласия возникли между королевой и Бартоломео Приньяно, избранным Папой под именем Урбана VI, в прошлом – подданным неаполитанской короны. Возмущенный непокорностью Иоанны, в припадке гнева Папа сказал однажды, что отправит ее в монастырь прясть пряжу. Неаполитанская королева, в отместку за такие оскорбления, открыто поддержала антипапу Климента VII и приютила его в своем замке, когда, преследуемый войсками Урбана, он укрылся в Фонди. Однако население взбунтовалось против Климента, и был убит архиепископ Неаполитанский, поспособствовавший его избранию. Толпа разбила крест, который несли перед антипапой во время торжественной процессии, и этот последний едва успел сесть на галеру и уплыть в Прованс. Урбан низложил Иоанну, освободил ее подданных от клятвы верности и даровал корону Иерусалима и Сицилии Карлу Мирному, который с восьмитысячной венгерской армией двинулся на Неаполь. Королева, все еще не веря в такую черную неблагодарность, отправила навстречу приемному сыну его жену Маргариту, которую могла бы оставить у себя заложницей, и двух детей супружеской четы – Владислава и Жанну, впоследствии вступившую на трон Неаполя под именем Иоанны II. Но скоро победоносная армия пришла под стены столицы, и Карл, неблагодарный, осадил королеву в ее замке, позабыв, что эта женщина когда-то спасла ему жизнь и относилась к нему с материнской нежностью.
Во время этой осады Иоанне пришлось пережить тяготы, которые часто оказываются не по силам и закаленным в боях солдатам. Самые верные ее приверженцы гибли у королевы на глазах – кто от голода, а кто и от лихорадки. Лишив осажденных пищи, захватчики стали забрасывать в крепость разлагающиеся трупы, дабы отравить сам воздух, которым они дышат. Оттон с войсками задерживался в Аверсе, брат французского короля Людовик Анжуйский, которого она назначила своим новым наследником вместо племянника, не спешил на помощь, да и провансальские галеры, обещанные Климентом VII, также могли появиться в порту, когда все было бы уже потеряно. Иоанна попросила о пятидневном перемирии, пообещав, что по прошествии этого срока, если не явится Оттон, она сдаст крепость.
На пятый день армия Оттона подошла со стороны Пьедигротты. Противники ожесточенно бились, и Иоанна с башни следила глазами за облаком пыли, вздымаемым лошадью мужа, когда он находился в самой гуще сражения. Долгое время исход битвы оставался открытым. В конце концов принц Оттон, спеша сойтись с врагом врукопашную, бесстрашно устремился к королевскому знамени венгров и в своем порыве так глубоко врезался в ряды неприятеля, что, весь в крови и поту, со сломанной шпагой в руке, был вынужден сдаться. Через час Карл уже писал своему дядюшке, венгерскому королю, что Иоанна в его власти и распорядиться ее судьбой предстоит его величеству.
Все решилось в прекрасное майское утро. Королеву под неусыпным надзором держали в замке Аверсы. Оттон получил свободу при условии, что уедет из Неаполя, а Людовику Анжуйскому, в конце концов собравшему пятидесятитысячную армию, не терпелось отвоевать свое королевство. Но Иоанна об этом не догадывалась, поскольку с некоторых пор жила в полнейшем уединении. Весна украсила пышной зеленью живописные равнины, недаром прозванные землей счастливой и благословенной – Campania felice[13]. Апельсиновые деревья укрылись подобным снегу благоуханным цветом, стройные вишни – рубиновыми плодами, оливы – листочками изумрудного оттенка, деревья граната – красными колокольцами цветов. Не менее прекрасны были и дикие шелковицы, и вечнозеленый лавр. И вся эта обильная, густая растительность совершенно не нуждалась в руке землепашца, чтобы благоденствовать в этой чудесной местности, самой природой превращенной в просторный сад, тут и там прорезанный безмолвными тенистыми тропками в обрамлении зеленых, питаемых подземными водами изгородей, – ни дать ни взять Эдем, затерянный в этом прелестном уголке земли… Иоанна, подперев голову рукой, стояла у окна и вдыхала ароматы весны, а ее затуманенный слезами взор блуждал по зеленым, усеянным цветами просторам. Легкий бриз, напоенный островатым запахом листвы, овевал ее горящий лоб и сладкой прохладой касался влажных от испарины щек. Мелодичные далекие голоса, давно знакомые напевы – более ничего не нарушало тишину ее бедно обставленной комнатушки, этого одинокого гнезда, в котором затухала в слезах и муках совести жизнь самой незаурядной и деятельной государыни столетия, запомнившегося потомкам своими треволнениями и блеском.
Королева неспешно перебирала в памяти события своей жизни, начиная с самого юного возраста – пятьдесят лет разочарований и страдания. Вспомнила детство, столь счастливое и беззаботное, слепую любовь деда, чистые и наивные радости этих невинных лет, их с сестренкой и старшими кузенами шумные игры… Вспомнила, как содрогнулась когда-то, узнав, что ее хотят выдать замуж, и принуждение, и потерянную свободу, и горькие сожаления. С ужасом вспомнила лукавые речи, которые нашептывали ей на ушко те, кто хотел посеять в ее девичьем сердце семена распутства и порока, отравившие всю ее последующую жизнь, и свою первую любовь, клятвопреступление и предательство со стороны Роберта Кабанского, и моменты сладостного забытья, похожего на сон, которые познала в объятиях Бертрана дʼАртуа, – все эти истории с трагическим концом огненными чертами вырисовывались на фоне печальных размышлений королевы. И вдруг крик ужаса прозвучал в ее душе – совсем как в ту темную роковую ночь. То был голос умирающего Андрея, молившего убийц о снисхождении. Долгая, мертвая тишина последовала за этой ужасной агонией, и перед мысленным взором королевы потянулись позорные повозки, на которых палачи везли на казнь ее сообщников… Всё, что случилось с нею после, – преследования, бегство, изгнание, угрызения совести, Божьи кары, земные несчастья. Королева осталась совсем одна: мужья, любовники, родичи, друзья – всё, что ее когда-то окружало, умерло; всё, что она когда-то любила или ненавидела, более не существовало; ее радости, горести, желания и надежды – всё сгинуло навеки. Силясь прогнать одолевавшие ее скорбные мысли, несчастная королева преклонила колени на молитвенную скамеечку и, проливая горькие слезы, стала молиться. Она все еще была хороша, несмотря на болезненную бледность. Лицо ее не утратило своих благородных, чис