К этому времени Франческо уже обосновался в замке и, чтобы никто не помешал ему глумиться над женой и дочкой, отправил Джакомо и двух других своих сыновей назад в Рим. Он возобновил свои гнусные попытки овладеть Беатриче, приведя ее этим в такое отчаяние, что девушка сама решила совершить поступок, который ранее желала доверить другим рукам.
Олимпио и Марцио нечего было опасаться со стороны правосудия, а потому они свободно разъезжали по окрестностям. Однажды Беатриче увидела их в окно и знаком дала понять, что им нужно поговорить. В ту же ночь Олимпио, в свою бытность кастеляном изучивший все входы и выходы из замка, вместе с товарищем пробрались в уединенный дворик, куда выходило низкое окошко, подле которого их ждала Беатриче. Она передала им письма для монсеньора Гуэрры и Джакомо. Как и в первый раз, она желала увериться, что старший брат одобряет задуманный ею план, и ничего не хотела предпринимать, не заручившись его согласием. Монсеньору Гуэрре было поручено уплатить Олимпио тысячу пиастров – половину обещанной суммы. Что до Марцио, то он был готов на все ради любви к Беатриче, которую боготворил, как Мадонну. Узнав об этом, молодая женщина подарила ему красивый алый плащ, расшитый золотым галуном, с просьбой носить его в знак любви к ней. Оставшуюся тысячу Олимпио должен был получить, когда смерть старика сделает женщин наследницами его состояния.
Наемники удалились, оставив прекрасных пленниц в тревоге дожидаться своего возвращения. В назначенный срок они вернулись. Монсеньор Гуэрра дал обещанную тысячу, Джакомо – свое согласие. Теперь ничто не препятствовало исполнению ужасного плана, которое и было назначено на 8 сентября, праздник Рождества Пресвятой Богородицы. Но сеньора Лукреция была женщина очень набожная и, заметив это совпадение, не пожелала совершать два прегрешения вместо одного. На следующий день, 9 сентября, все и должно было решиться.
Итак, вечером 9 сентября 1598 года, за ужином, женщины подлили старику в вино опиуму и обставили это так ловко, что Франческо, обмануть которого было нелегко, ничего не заподозрил, залпом осушил бокал и скоро впал в глубокий сон.
На тот момент Марцио и Олимпио уже пробрались в замок и провели в потайном месте целую ночь и целый день (как мы помним, Франческо отдал бы богу душу днем ранее, если бы не благочестивая щепетильность сеньоры Лукреции Петрони). Около полуночи Беатриче вывела наемников из укрытия и проводила в комнату отца, собственноручно распахнув перед ними двери. Убийцы проникли в опочивальню Франческо, а женщины остались ждать в комнате по соседству.
Не прошло и минуты, как к ним ввалились оба наемника – бледные, с перекошенными лицами. По тому, как те молча мотали головой, женщины догадались, что ничего из задуманного не исполнено.
– Что случилось? – вскричала Беатриче. – Что вам помешало?
– Это низость, – отвечал один, – убивать слабого старика, когда он спит! Мы вспомнили о преклонных летах мессира Ченчи и пожалели его!
И тогда Беатриче, презрительно вскинув голову, своим тихим и глубоким голосом сказала так:
– Стало быть, у вас, мужчин, которые всечасно похваляются своим бесстрашием и силой, не хватило духу убить спящего старика? Но что бы вы запели, если бы он бодрствовал? И за это вы смеете брать с нас плату? Если вы такие трусы, я сама убью отца. Только знайте: после него и вы ненадолго задержитесь на этом свете![21]
Услышав это, наемники устыдились своей слабости и дали женщинам понять, что намереваются довершить начатое. Вчетвером они вошли в покои Франческо Ченчи. Окно было открыто, и лунный свет освещал спокойное лицо старика и его седины, вид которых отвратил убийц от их первоначального намерения.
Однако на этот раз жалость была забыта. Один держал в руке два больших гвоздя, подобных тем, которыми, надо думать, распинали Спасителя, второй – молоток. Первый гвоздь приставили к глазу спящего. Тот, у которого был молоток, ударил, и гвоздь вонзился в глазницу. Второй вогнали ему в горло, и душа, за годы своего земного существования отягчившая себя столькими злодеяниями, была жестоко вырвана из тела, которое скатилось на землю и содрогалось теперь в предсмертных судорогах.
Беатриче, верная своему слову, вручила убийцам увесистый кошель с тысячей монет и отослала прочь.
Оставшись одни, женщины извлекли гвозди из ран, завернули мертвое тело в простыню и потащили через анфиладу комнат на узкую террасу, тянувшуюся над запущенным садом, куда его и решено было сбросить: пускай все думают, что старик убился по неосторожности, когда ночью шел в уборную, расположенную в дальнем конце коридора. До террасы оставались считанные шаги, когда силы им изменили. Заговорщицы остановились перевести дух, и тут Лукреция увидела внизу Олимпио и Марцио, занятых дележом добычи, и призвала их на помощь. Мужчины вернулись, перенесли покойника на террасу и в указанном Беатриче и Лукрецией месте сбросили тело вниз, на куст бузины, где оно и повисло.
Далее события развивались сообразно желаниям Беатриче и ее мачехи. Наутро мертвое тело Франческо Ченчи нашли в ветвях бузины, и все подумали, что он споткнулся, упал и убился. Предположение это было тем вероятнее, что на указанной террасе не имелось перил. К тому же среди множества царапин и ран, которые обнаружились на теле, следы, оставленные гвоздями, стали незаметны. Жена и дочь, получив прискорбное известие, выбежали на улицу, стеная и проливая слезы, так что, если у кого и зародились малейшие подозрения, такое глубокое и искреннее горе мгновенно их развеяло. В конечном счете ни одна живая душа ничего не заподозрила, не считая замковой прачки, которой Беатриче отдала простыню, обильно замаранную отцовской кровью, пояснив, что эти пятна – следы кровотечения, приключившегося с нею той же ночью. Прачка ей поверила или сделала вид, что верит. По меньшей мере, в то время она никому и словом об этой странности не обмолвилась, и после похорон Беатриче с мачехой преспокойно вернулись в Рим, где и намеревались вести жизнь намного более спокойную, чем прежде.
И вот, пока они жили, не тревожимые ничем, кроме разве что угрызений совести, колесо божественного правосудия пришло в движение. Неаполитанские судьи, получив известие о внезапной смерти Франческо Ченчи, заподозрили чей-то злой умысел и отрядили своего поверенного в Петреллу с поручением извлечь покойника из могилы и поискать на нем следы насилия, если таковое над ним было совершено. Тотчас же по прибытии судейского всех обитателей замка поместили под арест, а потом закованными в цепи переправили в Неаполь. Никаких свидетельств насилия обнаружено не было, если не считать показаний прачки. Женщина призналась, что приняла из рук Беатриче запачканную кровью простыню. Улика носила обличающий характер, и когда дознаватель попросил прачку ответить по совести, верит ли она, что пятна попали на простыню вследствие упомянутых Беатриче естественных причин, та ответила, что не верит – уж слишком обильной и красной была кровь.
Показания эти были отправлены блюстителям закона в Рим, однако их сочли недостаточным основанием для ареста семейства Ченчи. На протяжении многих месяцев их никто не тревожил. За это время умер самый младший из братьев, и в живых осталось только двое – старший, Джакомо, и предпоследний, по имени Бернардо. Разумеется, и они, и Беатриче с мачехой могли преспокойно перебраться в Венецию или Флоренцию, где им ничего не угрожало, однако мысль эта никому не пришла в голову. Ожидая дальнейшего развития событий, все они продолжали жить в Риме.
И вот в один из дней монсеньор Гуэрра узнает, что неаполитанская полиция получила приказ арестовать Марцио и Олимпио, замеченных в окрестностях Рокка-Петреллы за несколько дней до гибели Франческо.
Аббат Гуэрра был человек предусмотрительный, из тех, кого нелегко поймать врасплох, особенно если предупреждение было получено вовремя. Он условился еще с двумя головорезами, что те избавят его от Марцио и Олимпио. Первый, чьим заботам был поручен Олимпио, приехал в местечко Терни, где тот в это время находился, и заколол его кинжалом, как и обещал. Второй, которому предстояло убить Марцио, добрался до Неаполя слишком поздно: того уже схватили слуги закона.
Под пытками Марцио во всем признался.
Его показания также переслали в Рим, куда вскоре пришлось отправиться и ему, дабы присутствовать на очной ставке с теми, кого он объявил своими соучастниками. Немедленно было выдано распоряжение арестовать Джакомо, Бернардо и Лукрецию с Беатриче. Сначала их содержали под усиленной стражей в отцовском дворце, но дело обрастало все новыми отягчающими обстоятельствами и вскоре подозреваемых перевели в замок Корте-Савелла. Там четверым Ченчи устроили очные ставки с Марцио. Однако все они, как один, упорствовали в том, что непричастны к преступлению и знать не знают убийцу своего отца. Беатриче, и на этот раз обнаружив поразительную силу духа, пожелала первой встретиться с Марцио. Глядя на него, она спокойно и с достоинством заявила, что этот человек – лгун и доносчик. Марцио она показалась еще более прекрасной, чем прежде. Рассудив, что живым он не сможет быть ей полезен, он решил спасти ее своей смертью. Он сказал, что все показания, данные доселе, – ложь, и попросил прощения у Всевышнего и у Беатриче. Отныне ни угрозами, ни пытками от него ничего невозможно было добиться. Так, в мучениях, Марцио и умер, не проронив больше ни слова. Родичи Франческо Ченчи уверовали было, что спасены.
Но Господь своей небесной волей решил иначе. Пока шло разбирательство по делу Ченчи, полиция арестовала сбира, прикончившего Олимпио. Скрывать одно душегубство более других у наемника не было причин, и он признался, что в свое время монсеньор Гуэрра заплатил ему за то, чтобы он избавил его от беспокойства, которое мог ему причинить один наемный убийца по имени Олимпио.
На свое счастье, аббат Гуэрра вовремя узнал об этом и, будучи человеком находчивым и бесстрашным, не впал в отчаяние, как это случилось бы с любым другим на его месте. В это время в его доме как раз находился угольщик, снабжавший своим товаром все окрестности. Гуэрра позвал его к себе в кабинет, дал приличную сумму за молчание, а потом, на вес золота, купил старые и грязные лохмотья, служившие бедняге одеянием. После чего обрезал свои красивые белокурые волосы, за которыми так тщательно ухаживал, затемни