Наконец женщин известили, что смертный час их близок. Беатриче поднялась с колен, и спокойное лицо ее осветилось радостью: «Достопочтимая моя матушка, вот начало нашего страстно́го пути! Нам остается только приготовиться и оказать друг другу эту последнюю услугу – помочь одеться, как мы это делаем обычно». Они облачились в те платья, что им принесли, подпоясались веревкой. Беатриче надела тюрбан, и они стали ждать, когда за ними придут.
В это время Джакомо и Бернардо также был зачитан приговор, и они также ожидали смерти. Ближе к десяти часам монахи флорентийского братства милосердия со святым распятием прибыли в Тординону и остановились у входа, дожидаясь, когда выведут несчастных братьев. В этом месте и в это время едва не случилось большое несчастье: желающих посмотреть, как будут выводить осужденных, в замке-тюрьме оказалось множество; кто-то, высунувшись в окно, случайно столкнул цветочный вазон с землей, едва не пришибив им монаха, который с горящим факелом в руке выступал перед распятием. Вазон пролетел очень близко от пламени, попутно загасив его.
В этот миг двери распахнулись. Первым на пороге появился Джакомо и тут же упал на колени, преклоняясь перед святым распятием. Он был одет в просторный траурный плащ с капюшоном, под которым не оказалось рубахи: всю дорогу до места казни палачу приказано было терзать своего подопечного раскаленными щипцами. Жаровня находилась тут же, на повозке. На нее Джакомо и поднялся. Палач усадил его, как ему самому было сподручнее, и взялся за щипцы. Пришел черед выходить Бернардино. Но стоило юноше переступить порог, как фискал[28] Рима громко объявил: «Сеньор Бернардо Ченчи, именем всеблагого Искупителя нашего его святейшество Папа Римский Климент VIII дарует вам жизнь, с тем лишь условием, чтобы вы прошли весь путь, уготованный вашим кровным родичам, от эшафота до смерти, не переставая молиться за тех, чей удел вам суждено было разделить!» Это неожиданное известие обрадовало большинство собравшихся, и монахи ордена кающихся грешников тут же сняли маленькую дощечку, висевшую у Бернардо перед глазами: было решено, что, по причине крайней юности, эшафота ему видеть не следует.
Палач, устроив Джакомо на повозке, спустился за Бернардо. Ему, как было заведено, предъявили документ о помиловании, после чего палач снял с мальчика ручные кандалы, посадил его на повозку к брату и закутал в великолепный плащ, расшитый золотым галуном: несчастный Бернардино шел на казнь с обнаженными плечами и шеей. Те, кто не ожидал увидеть в руках у палача такой богатый плащ, удивлялись недолго; им объяснили, что это тот самый плащ, который Беатриче преподнесла Марцио, дабы склонить его к убийству Франческо Ченчи, и что после казни Марцио он достался палачу. Вид огромного скопления людей привел юного Бернардо в такое смятение, что он упал в обморок.
Монахи возвысили свои голоса в песнопении, и процессия тронулась, направляясь к тюрьме Корта-Савелла. У входа она остановилась в ожидании женщин. Беатриче с мачехой вышли, тут же, на пороге, преклонили колени и поклонились святому распятию, после чего процессия проследовала дальше.
Женщины шли самыми последними, друг за дружкой, в самом хвосте вереницы братьев ордена кающихся грешников. Головные покрывала у обеих доходили до пояса, с той лишь разницей, что у сеньоры Лукреции, как и полагается вдове, оно было черное. Того же цвета были на ней и туфли – на высоких каблуках и, по тогдашней моде, обильно украшенные лентами. Беатриче, будучи незамужней девушкой, была одета по-другому: тюрбан из того же шелка, что и безрукавка, с ниспадавшей с него бархатной, затканной серебром драпировкой, фиолетовая сутана и белые туфли на каблучках, украшенные золотыми бантами и вишневого оттенка бахромой. Руки у обеих были связаны, но не туго: так, чтобы в одной можно было нести распятие, а в другой – платочек.
Еще в субботу ночью на площади возле моста Святого Ангела возвели высокий эшафот, а на нем установили деревянную колоду и плаху. Над ней, между двумя опорами, располагалось широкое лезвие, движущееся в пазах между столбами. Стоило отпустить специальную пружину, и лезвие это всем своим весом падало на плаху.
К мосту Святого Ангела и направилась процессия. Лукреция выказала больше слабости, чем падчерица, и теперь горько плакала. Лицо Беатриче не выражало ничего, кроме спокойной решимости. По прибытии к месту казни женщин тотчас же препроводили в часовню, где в скором времени к ним присоединились Джакомо и Бернардо. Там на какое-то мгновение они снова смогли побыть все вместе. Затем пришел черед братьям Ченчи взойти на эшафот, несмотря на то что Джакомо должны были казнить последним, а Бернардо будто бы получил свое помилование. Едва ступив на возвышение, Бернардо во второй раз упал без чувств. Палач подошел, чтобы привести его в чувство, но тут из толпы послышались голоса тех, кто решил, что и мальчика тоже хотят обезглавить: «Папа помиловал его!» Палач же усадил Бернардо возле плахи, и возмущение стихло. Джакомо встал на колени по другую сторону от деревянной колоды.
Когда все было готово, палач спустился с помоста и вывел из часовни сеньору Лукрецию, которой предстояло умереть первой. У подножия эшафота он связал ей руки за спиной, разорвал платье так, чтобы обнажились плечи, и дал ей примириться с Господом, облобызав его святые раны. Затем он подвел ее к лесенке, по которой, будучи очень тучной, она с трудом взобралась. На помосте палач первым делом сорвал с ее головы покрывало. Для сеньоры Лукреции было совестно предстать перед людьми вот так, с открытой грудью, а когда она взглянула на плаху, то вздрогнула всем телом, и содрогание это передалось толпе. И тогда, сквозь слезы, она промолвила громко: «Всевышний, сжалься надо мной, а вы, братья, молитесь о моей душе!»
Не зная, что ей дальше делать, сеньора Лукреция обратилась к Алессандро, первому палачу, и спросила указаний. Он велел ей оседлать колоду и в таком положении прилечь, что она и сделала, сгорая от стыда и прилагая большие усилия. И поскольку грудь у сеньоры была очень крупная, у нее никак не получалось положить голову на плаху, из-за чего пришлось подмостить ей под шею кусок дерева. Все это время бедной женщине пришлось ждать, терзаясь более от стыда, чем от страха смерти. Наконец ее уложили как следует, палач отпустил пружину, и голова, отделившись от тела, скатилась на подмостки, где, к ужасу большинства, дважды или даже трижды подпрыгнула. Палач поспешил поднять ее и показать толпе, после чего завернул в отрез черной тафты и вместе с телом уложил в гроб у подножия эшафота.
Пока палачи готовились к казни Беатриче, обрушилось несколько ступенчатых помостов, которые возведены были специально для зрителей. Много людей погибли, а еще больше получили раны и увечья.
Нож установили в прежнюю позицию, кровь смыли, и палач вернулся в часовню за Беатриче, которая в это время молилась перед распятием о спасении своей души. Увидев палача с веревкой в руках, она вскричала: «Господь желает, чтобы ты связал это бренное тело и освободил душу, удел которой – бессмертие!» После этого Беатриче поднялась с колен, вышла на площадь, где благоговейно облобызала раны Христовы и, разувшись, проворно поднялась по лесенке на эшафот. О способе казни она все разузнала заранее, поэтому быстро села на колоду и положила голову куда следует, чтобы никто не успел увидеть ее обнаженных плеч. Но, сколь бы она ни старалась приблизить свою судьбу, ей пришлось подождать, и вот почему: понтифик, зная пылкий нрав Беатриче и опасаясь, чтобы она не совершила ничего богопротивного в промежуток времени между предсмертным отпущением грехов и смертью, распорядился, чтобы в замке Святого Ангела дали пушечный залп, как только девушка взойдет на эшафот. Что и было проделано, к удивлению толпы, ничего подобного не ожидавшей. Неожиданностью это стало и для Беатриче, которая чуть было не вскочила на ноги. Климент VIII, который в это время молился в Монте-Кавалло, дал Беатриче отпущение грехов in articulo mortis[29]. Так что еще около пяти минут она ждала, положив голову на плаху. Когда же палач счел, что отпущение грехов свершилось, он отпустил пружину, и лезвие упало.
И тогда случилось нечто странное: голова откатилась в одну сторону, а тело подалось назад, словно бы отпрянуло. Палач подхватил голову и показал людям, после чего положил ее в гроб, где уже покоились останки сеньоры Лукреции. Однако тело ее уложить рядом с телом мачехи ему не дали: монахи из братства милосердия приняли его из рук палача, чтобы самим это сделать. И тут случилась новая неприятность: один монах неловко повернулся и тело Беатриче упало с помоста на землю и заголилось до пояса. Много времени ушло на то, чтобы отмыть его от крови и налипшей пыли. Видя все это, юный Бернардино в третий раз упал в обморок, такой глубокий, что пришлось влить ему в рот вина, чтобы он пришел в себя.
Наконец наступил черед Джакомо. Мачеха и сестра умерли у него на глазах, и одежда его была вся забрызгана их кровью. Палач подошел, сорвал с несчастного плащ, и все увидели, что грудь у него покрыта ранами от раскаленных щипцов, да так, что на ней не видно живого места. Он сейчас же поднялся, полуголый, и обратился к брату: «Бернардо, если на допросах я оклеветал и напрасно обвинил вас, я погрешил против истины; и, хотя я уже покаялся в лжесвидетельстве, сейчас, прежде чем предстать пред Господом нашим, я повторяю: вы ни в чем не повинны и жесток судья, обрекший вас на это зрелище!»
Палач поставил Джакомо на колени, привязал за ноги к опоре, завязал ему глаза и ударом дубинки размозжил ему голову, после чего, без промедления и на виду у всех, разрубил мертвое тело на четыре части[30].
Как только бойня эта закончилась, монахи удалились, уводя с собою Бернардо; и поскольку у юноши был сильный жар, ему пустили кровь, а затем уложили в постель.