Останки сеньоры Лукреции и Беатриче в гробах поставили подле статуи святого Павла, у опоры моста, с четырьмя факелами из белого воска, которые горели до четырех пополудни. Затем, вместе с расчлененным телом Джакомо, их перенесли в церковь святого Иоанна Обезглавленного. Наконец, к девяти вечера, тело девушки, укрытое цветами и в том же одеянии, в котором она была казнена, перенесли в церковь Сан Пьетро ин Монторио в сопровождении пятидесяти факелоносцев, братьев ордена Святых Ран Христовых и всех монахов-францисканцев Рима. Там, у подножия главного алтаря, Беатриче, согласно ее последней воле, и была похоронена.
В тот же вечер была исполнена и последняя воля сеньоры Лукреции: останки ее погребли в церкви Сан Джорджо в Велабре.
Что ж, можно сказать, что весь Рим собрался посмотреть на эту трагедию и улицы его были запружены каретами, повозками, всадниками и простолюдинами, пришедшими пешком. К несчастью, день казни выдался таким жарким и знойным, что многие теряли сознание, многие вернулись домой с горячкой и многие еще умерли следующей же ночью оттого, что три часа, пока длилась экзекуция, простояли под палящим солнцем. В следующий вторник, 14 сентября, в честь праздника Воздвижения Креста Господня, монахи братства Сан-Марчелло, со специального дозволения Папы, освободили из тюрьмы злосчастного Бернардо Ченчи, которому вменено было в обязанность выплатить в течение года две тысячи пятьсот римских скудо монахам церкви Пресвятой Троицы, что у моста Сикста в Риме, письменные свидетельства о чем по сей день хранятся в ее архивах.
Если, взглянув на могилу, вы захотите составить себе более благоприятное представление о той, которая в ней покоится, чем вы могли получить, внимая нашему рассказу, ступайте в галерею Барберини. Там, среди пяти других шедевров, вы увидите портрет Беатриче, написанный Гвидо в ночь перед казнью, как уверяют одни, или, по заверению других, в те самые минуты, когда она поднималась на эшафот. Это портрет прелестной девушки в тюрбане с ниспадающей на плечи драпировкой. У нее чудесные светло-каштановые волосы, черные глаза, с которых она, кажется, только-только смахнула слезы, безупречной формы нос и детский рот. Кожа ее была очень бела, однако по портрету об этом судить сложно – от времени краски порыжели и теперь ее личико кажется кирпично-красным. Той, что изображена на портрете, лет двадцать – двадцать два.
Рядом с этим портретом висит портрет Лукреции Петрони. Судя по размеру головы, дама эта была скорее маленького роста и худощава. Это образчик горделивой римской матроны – красивый контраст румянца с белой кожей, гармоничные черты, прямой нос, черные брови, взгляд повелительный и в то же время влажный и исполненный неги. На ее округлых, пухлых щеках мы видим эти очаровательные ямочки, о которых хроникер сказал, что они и после смерти придавали ее лицу улыбчивое выражение, а еще у нее восхитительного рисунка рот и кудрявые волосы, спадающие на лоб и по обе стороны лица и так красиво его обрамляющие.
По смерти Джакомо и Бернардо не осталось ни зарисовок, ни портретов, поэтому позаимствуем описания их наружности в манускрипте, из которого мы почерпнули все подробности этой кровавой истории. Вот что говорит о них автор, очевидец этой катастрофы, в которой все они сыграли свою роль.
Джакомо был невысок ростом, с черными волосами и бородкой, привлекателен внешне и хорошо сложен. На момент смерти ему было лет двадцать шесть.
Что касается Бернардино, бедный юноша был очень схож с сестрой – настолько, что, когда он поднялся на помост, толпа приняла его за Беатриче, настолько девичьими казались его фигура и длинные волосы. В то время ему было то ли четырнадцать, то ли пятнадцать лет.
Упокой, Господи, их души!
Карл Людвиг Занд1819
Двадцать второго марта 1819 года около девяти утра молодой человек лет двадцати трех – двадцати четырех, одетый, как имеют обыкновение одеваться немецкие студенты, то есть в короткий редингот с шелковыми брандебурами, облегающие штаны и невысокие сапоги, остановился на взгорке, расположенном в трех четвертях пути из Кайзерталя в Мангейм, с которого открывался вид на этот город, спокойно и благодатно раскинувшийся среди садов – тех самых, что выросли на месте крепостных стен и ныне обнимали его, словно поясок из зелени и цветов. Он приподнял фуражку, над козырьком которой имелась эмблема – три переплетенных между собою дубовых листка, вышитых серебром, а потом и вовсе ее снял и стоял какое-то время с непокрытой головой, наслаждаясь прохладой, поднимавшейся из долины речки Неккар. На первый взгляд, неправильные черты его производили странное впечатление, но любой, кто давал себе труд всмотреться в это бледное, изрытое оспой лицо, сперва замечал бесконечную нежность взгляда и широкий высокий лоб, красиво обрамленный темными волосами длинными и волнистыми, а вскоре и ловил себя на мысли, что испытывает к этому молодому человеку симпатию – необъяснимую и печальную, какая обычно возникает у нас неосознанно. Несмотря на ранний час, наш герой, похоже, проделал немалый путь, потому что сапоги у него были все в пыли, и до места назначения было уже рукой подать. Он бросил фуражку на землю, прицепил к поясу длинную курительную трубку, эту верную подружку немецких буршей[31], вынул из кармана маленький дневник и записал карандашом следующее: «Вышел из Вайнхайма в пять утра, в девять с четвертью был уже в окрестностях Мангейма. Да поможет мне Бог!» Спрятав дневник в карман, он замер ненадолго, и губы его шевелились, как у человека, безмолвно читающего молитву. Потом поднял свой головной убор и уверенно зашагал к Мангейму.
Звали этого юношу Карл Людвиг Занд, и прибыл он из Йены через Франкфурт и Дармштадт, чтобы убить человека по фамилии фон Коцебу́.
А теперь, раз уж мы вознамерились рассказать читателю об одном из тех ужасных деяний, для которых нет и не может быть иного судьи, кроме совести, позволим себе поподробнее представить ему человека, на коего короли взирали как на убийцу, судьи сочли пустым мечтателем, а германская молодежь возвела в ранг мученика.
Карл Людвиг Занд родился 5 октября 1795 года в Вундизеле, что в Фихтельских горах. Он был младшим из сыновей Готфрида Кристофа Занда, первого президента и советника королевского суда Пруссии, и его супруги Доротеи Иоганны Вильгельмины Шёпф. Помимо старших братьев, Георга, занимавшегося коммерцией в Санкт-Галлене, и Фрица, адвоката апелляционного суда в Берлине, у него была еще старшая сестра Каролине и младшая, по имени Юлия.
Еще в колыбели Карл переболел ветряной оспой, причем в самой тяжелой форме. Вирус распространился по всему телу, так что бока малыша покрылись глубокими рубцами и голова была вся в струпьях. Много месяцев он находился между жизнью и смертью, пока жизнь не восторжествовала.
Вплоть до седьмого года жизни Карл оставался слабым и болезненным ребенком, и тут случилась новая беда: он заболел менингитом и снова оказался на волосок от смерти. Но зато, отступив, этот новый недуг, казалось, унес с собой все последствия оспы.
Вскоре мальчик окреп, и у него прибавилось сил. Однако за время двух долгих болезней он заметно отстал от сверстников в том, что касается учебы, и в школу пошел только в возрасте восьми лет. В довершение всего, физические страдания поспособствовали задержке развития умственных способностей юного Занда, поэтому на первых порах ему приходилось заниматься вдвое больше, чем другим детям, чтобы получить тот же результат.
Видя, какие усилия прикладывает Карл, по сути, совсем еще ребенок, дабы превозмочь свою природную болезненность, ректор гимназии Зальфранк, человек высокообразованный и во всех отношениях достойный, проникся к своему ученику такой симпатией, что, получив перевод на аналогичную должность из Хофа в Регенсбург, не пожелал с ним расстаться и увез с собой. Именно в Регенсбурге одиннадцатилетний Карл Занд впервые проявил присущие ему отвагу и человеколюбие. Однажды, гуляя со сверстниками, он услышал, как кто-то зовет на помощь, и побежал туда. Оказалось, что мальчик лет восьми или девяти упал в пруд. Недолго думая, Карл, в нарядном выходном костюме, которым, надо заметить, он очень дорожил, прыгнул в воду и ценой огромных усилий, особенно для ребенка своих лет, вытащил утопающего на берег.
Когда ему исполнилось двенадцать или тринадцать, Занд в проворстве, решительности и ловкости превосходил многих мальчиков постарше и с удовольствием участвовал в уличных баталиях, устраиваемых подростками из их же города и близлежащих поселков. Театром для этих детских забав, являвших собой бледное и безобидное подобие крупных сражений, которые в ту эпоху обагряли Германию кровью, стала равнина, протянувшаяся между городком Вундизель и горой Катариненберг. На вершине этой горы сохранились руины старинной церкви, в том числе – довольно-таки высокая и крепкая башня. Карл играл в войну с огромным увлечением, но отряд его раз за разом терпел поражение по причине численного перевеса противника. И тогда он придумал план: они с товарищами укрепят башню на Катариненберге и, если в следующем бою удача снова от них отвернется, найдут в ней прибежище. Мальчишки приняли это предложение с восторгом. Целую неделю потом они сносили в башню всевозможные средства обороны, ремонтировали двери и лестницы. Все эти приготовления велись тайком, поэтому в отряде противника никто и ни о чем не догадался.
Наступило воскресенье, и стороны по обыкновению пошли друг на друга войной. И случилось так, что отряд, в котором сражался Карл, недосчитался многих бойцов – то ли они застыдились прошлых поражений, то ли не явились по какой-то другой причине. Однако юный Занд, зная, что при случае им есть где укрыться, все-таки решил дать бой. Он вышел недолгим: слишком мало было солдат в их отряде, чтобы оказать врагу достойное сопротивление. И вот, по мере сил сохраняя боевой порядок, Карл с товарищами стал отступать к башне, куда они вскоре и добрались целыми и невредимыми. Часть ребят сразу поднялись на террасы и, пока остальные отбивались у ее подножия, начали забрасывать победителей мелкими камнями и кусочками щебня. Для тех этот новый способ защиты оказался полной неожиданностью, и они, пусть на пару шагов, но отступили. Остатки отряда побежденных, пользуясь моментом, вошли в свою крепость и заперли за собой дверь.