– Надо же, еще немного – и мы избавимся хотя бы от одного пса-бурша! Спасибо Тебе за это, Господи!
Столь очевидное проявление враждебности могло бы быть отнесено на счет индивидуума, а не организации в целом, поэтому бурши пригласили своих недругов проводить Дитмара в последний путь. Резкий отказ и угрозы помешать похоронам и надругаться над трупом – таков был ответ «Ландсманшафта». Тогда бурши уведомили власти, и были приняты необходимые меры. Друзья провожали Дитмара, положа руку на эфес шпаги, и при виде этой спокойной, но решительно настроенной процессии члены «Ландсманшафта» не посмели исполнить свои угрозы и довольствовались тем, что осквернили похороны насмешками и песенками.
Занд сделал в дневнике такую запись:
«Дитмар – огромная потеря для всех нас и в особенности для меня. Он щедро делился со мной избытком своей силы и жизнелюбия. Подобно плотине, он останавливал все, что есть в моем характере неустойчивого и нерешительного. Это у него я научился не бояться грозы, сражаться и умирать».
Вскоре после похорон Занд поссорился из-за Дитмара с одним своим давним приятелем, перешедшим от буршей в «Ландсманшафт», который во время самой церемонии отличился своей непристойной веселостью. Поединок между ними был назначен на завтра. И в тот же вечер Занд пишет в дневнике:
«17 августа.
Завтра мне предстоит сразиться с П. Г. Господи, Тебе ли не знать, какими добрыми друзьями мы когда-то были, хоть холодность его и внушала мне некоторое недоверие; но в нынешних обстоятельствах, вспоминая его отвратительное поведение, вместо нежнейшего сожаления, как это было раньше, я чувствую к нему глубочайшую ненависть.
Господи, не отводи руки Своей ни от него, ни от меня, ведь мы будем сражаться один на один, как подобает мужчинам! Рассуди, чье дело – правое, и праведному даруй победу. И если Ты призовешь меня на Свой суд, я знаю, что явлюсь туда отягченный вечным проклятием; и не на себя я надеюсь, но на заступничество Спасителя нашего Иисуса Христа.
Что бы ни случилось, благословен будь, Господи! Аминь.
Дорогие мои родственники, братья и друзья! Да хранит вас Бог!»
Напрасно Занд ожидал противника на протяжении двух часов, на поединок тот так и не явился.
В остальном утрата Дитмара не оказала на Занда того губительного влияния, которого можно было бы ожидать и которое он сам себе прочил, судя по тому, с какой горечью он всегда об этом упоминал. Лишенный поддержки человека с сильным духом, на которого всегда можно было положиться, Карл понимает, что теперь обязан удвоить свои усилия, дабы гибель Дитмара не оказалась фатальной для их общего дела. Он в одиночку занимается делами братства, хотя раньше они делали это вдвоем, и тайная патриотическая деятельность не замирает ни на мгновение.
С наступлением каникул Занд навсегда покидает Эрланген. Из Вундизеля он планирует направиться в Йену, чтобы продолжить свои богословские штудии. Проведя с семьей несколько дней, судя по записям в дневнике, очень счастливых, юноша отбывает на новое место жительства, где и оказывается за несколько дней до Вартбургского праздника[40].
Это празднество, устроенное в честь годовщины Лейпцигской битвы, стало торжеством для всей Германии. Правящие круги, зная, что Вартбург является центром, где ежегодно встречаются и пополняют свои ряды студенческие братства, все еще не решались объявить их вне закона. Братство «Тевтония» оказалось в самом сердце этих торжеств, собрав две тысячи своих делегатов из различных германских университетов. Для Занда это был радостный день, ведь он был тут, в окружении новых товарищей, и к тому же имел возможность встретиться со многими прежними своими друзьями.
И все-таки власти, не смея применить к буршам силу, предприняли атаку на их умы. Была опубликована заметка господина Стурдзы, направленная против студенческих братств, и поговаривали, что сведения для нее были автору предоставлены Августом Коцебу. Публикация наделала много шума не только в Йене, но и по всей Германии. Это был первый удар по свободам студенчества. Отголоски этого события мы находим и в дневнике Занда:
«24 ноября.
Сегодня, поработав с особым старанием и усердием, ближе к четырем пополудни я вышел вместе с Э. в город. На рыночной площади мы услышали, как читают новый, пропитанный ядом пасквиль Коцебу. Как же он, должно быть, ненавидит буршей и всех тех, кто любит Германию!»
В таких вот выражениях Занд впервые упоминает в дневнике человека, которого через восемнадцать месяцев ему предстоит убить.
Вечером 29 ноября Занд пишет:
«Завтра я смело и радостно отправляюсь в паломничество в Вундизель. Там я снова увижусь с матушкой, старшей сестрой и моей нежнейшей сестренкой Юлией; там успокою я свои мысли и согрею душу. Быть может, поприсутствую даже на венчании моего доброго Фрица и Луизы и на крестинах первенца дорогого моему сердцу Дурхмита. О мой небесный отец! Ты сопровождал меня на пути страданий, так не оставь же меня и в радости!»
Эта поездка очень порадовала Занда. Со смертью Дитмара он избавился от приступов ипохондрии. Пока Дитмар был жив, сам он мог умереть; теперь же, когда Дитмара не стало, он должен был жить.
Одиннадцатого декабря он вернулся из Вундизеля в Йену, и 31 числа того же месяца написал в своем дневнике вот что:
«О милосердный Боже, я начал этот год молитвой и до последнего времени был рассеян и в плохом настроении. Оглядываясь назад, я – увы! – вижу, что не стал лучше; и все же теперь я больше вовлечен в события своей жизни и, если представится возможность, ощущаю в себе силу действовать.
Ты не покидал меня, Господи, даже в те моменты, когда я был не с Тобой».
Уделив хоть немного внимания тем выдержкам из дневника, которые мы ему представили, наш читатель наверняка заметил, что решимость Занда мало-помалу крепнет, а рассуждения становятся все более экзальтированными. С началом года 1818-го мы видим, как взор его, до недавних пор робкий и блуждающий, устремляется к более широким горизонтам и более благородной цели. В своей юношеской скромности он почитал за величайшее счастье простую жизнь пастора и то ограниченное влияние, какое священник может оказывать на маленькую общину; в ту пору это был предел его мечтаний; теперь же в свои обширные замыслы политического возрождения Карл Занд включает родину, немецкий народ и человечество в целом. Так, на заглавной странице своего дневника 1818 года он пишет:
«Господи, позволь мне укрепиться в идее, на которую вдохновило меня освобождение человечества святою жертвой Сына Твоего! Сделай так, чтобы я стал Христом для Германии и чтобы, как Иисус и милостью Его, я стал сильным и терпеливым в страдании».
Тем временем из печати выходят новые антиреспубликанские брошюры Коцебу и оказывают фатальное влияние на помыслы властьпредержащих. Почти все индивидуумы, которые подверглись атакам в этих памфлетах, были хорошо известны и уважаемы в Йене. Несложно представить, какой эффект эти оскорбления возымели на юношеские умы и благородные сердца тех, чья вера была слепа, а энтузиазм граничил с фанатизмом.
Читаем в дневнике Занда запись от 5 мая:
«Всевышний, почему эта меланхоличная тревога снова овладевает мною? Но твердая и непоколебимая воля превосходит всё, и мысли о родине даже самым грустным и самым слабым придают радости и мужества. Когда я об этом думаю, то всегда удивляюсь, что не нашлось среди нас никого, кому хватило бы смелости вонзить кинжал в грудь Коцебу или кого-то другого».
Эта мысль не покидает его и 18 мая находит свое развитие в следующей записи:
«Один человек – ничто в сравнении с целым народом, как единица – с миллиардами, как минута – со столетием. Человеку ничто не предшествует и ничего не следует после него; он рождается, живет и умирает, и все это занимает какое-то время, меньше или больше, но с точки зрения вечности – это мгновение, сравнимое со вспышкой молнии. Народ же, наоборот, бессмертен».
И все же время от времени эти размышления о неизбежности политических перемен, толкающие его к кровавому преступлению, отступают на задний план, и мы снова видим доброго и веселого юношу.
Двадцать четвертого июня он пишет матери:
«Я получил ваше длинное, прекрасное письмо вместе с вещами, которые вы для меня выбрали и прислали. Лучшего я и желать не мог! При виде этого чудесного постельного белья я обрадовался, как раньше, когда был еще ребенком. Вы снова облагодетельствовали меня! Молитвы мои всегда исполняются, и мне остается лишь бесконечно благодарить вас и Господа. Я получил сразу и рубашки, и две пары чудесных простыней – все сделано вашими руками и руками Юлии и Каролине, а еще – разные лакомства и сласти. Это так замечательно, что я до сих пор прыгаю от радости и трижды повернулся на каблуке, когда открыл сверток. Примите мою сердечную благодарность и разделите, моя щедрая дарительница, радость с тем, кого вы одарили!
При всем том сегодня важный день – последний день весны, последовавшей за той весной, когда я лишился моего великодушного и славного Дитмара. Я испытываю самые разные и смутные чувства, хотя в душе моей остались всего два страстных устремления, которые, подобно бронзовым столпам, поддерживают весь этот хаос, – это мысли о Боге и любовь к отчизне».
Все это время жизнь Занда стороннему наблюдателю представляется спокойной и однообразной; гроза в душе его успокоилась; он радуется усердию, с каким учится, и своему хорошему настроению. И все же время от времени жалуется самому себе на чрезмерное пристрастие к лакомствам, которое ему не всегда удается побороть. И тогда, испытывая к себе презрение, он ругает себя ненасытной утробой, которая прожить не может без фиг или пирожных.
И пока жизнь идет своим чередом, религиозная и политическая экзальтация его остается прежней. Карл с товарищами предпринимает пропагандистскую поездку в Лейпциг, Виттенберг и Берлин и посещает все места сражений, до которых можно доб