препятствовать которой не могут никакие расстояния, ибо в ней – единственный источник моих радостей, и наш Отец Небесный никогда нам в ней не откажет, а люди в этом не властны.
О том, как обстоят дела с моим здоровьем, я ничего не знаю. Но уже по тому, что я пишу это письмо сам, вы догадались, что мои первоначальные сомнения не подтверждаются. А в остальном я слишком плохо знаю строение человеческого тела, чтобы судить, каковы будут последствия моих ран. Я немного окреп, но общее состояние остается прежним, и я переношу его спокойно и терпеливо: Господь поддерживает меня, дает мужество и выдержку; поверьте, он поможет душе моей обрести радость и в малом, и укрепит мой дух. Аминь.
Живите счастливо!
Ваш почтительнейший сын,
Через месяц он получил от всех своих родственников исполненные нежности ответные послания. Здесь мы приведем только текст письма матери, чтобы дополнить портрет этой «женщины с большим сердцем», как говорил о ней сын, который читатель уже мог для себя составить.
«Милый, несказанно дорогой Карл!
Как приятно мне было увидеть после такого длительного перерыва начертанные родной рукой строки! Никакая поездка не покажется мне слишком утомительной, никакой путь – слишком долгим, чтобы повидаться с тобой, и я отправилась бы с глубочайшей и бесконечной любовью хоть на край земли с одной лишь надеждой посмотреть на тебя.
И вместе с тем мне хорошо известны твоя нежнейшая привязанность ко мне и сыновняя забота, да и мотивы, которые ты приводишь, отмечены такой твердостью и зрелой мужской рассудительностью, что возразить мне нечего и я могу лишь преклонить перед ними голову. Мой нежно любимый Карл, все будет, как ты пожелал и решил. Связь между нами не прервется, и, даже не имея возможности обмениваться словами, мысли наши всегда будем обращать друг к другу. Не тревожься, ничто нас не разлучит; я обнимаю тебя своей душою, и мои материнские помыслы станут тебе защитой.
Молю, чтобы бесконечная любовь, которая поддерживает нас, дает нам силу и ведет всех к лучшей жизни, стала для тебя, мой дорогой Карл, источником мужества и выдержки.
Прощай! И знай, мой сын, что я никогда, что бы ни случилось, не перестану крепко, всем сердцем любить тебя.
Твоя преданная мать, которая будет любить тебя вечно».
И вот что ответил ей Занд:
«Январь 1920-го, с моего острова Патмос[43]
Дорогие мои родители, братья и сестры!
В середине сентября прошлого года я получил от специальной следственной комиссии великого герцога, в чьей гуманности вы уже имели случай убедиться, ваши драгоценные письма, написанные в конце августа и начале сентября, и они волшебным образом меня обрадовали – моя душа словно бы соприкоснулась с вашими, столь дорогими для меня.
Вы, мой нежнейший отец, пишете мне в вашу шестьдесят седьмую годовщину со дня рождения и благословляете меня в порыве самой трогательной отеческой любви.
Вы, любимая моя матушка, в снисходительности своей обещаете любить меня, несмотря ни на что, и я ни на мгновение не усомнился в постоянстве ваших чувств. Я получил оба ваших благословления, и они, учитывая мое нынешнее положение, окажутся для меня благостнее, нежели все то, чем монархи земли, собравшись вместе, могли бы меня одарить. Да, вы щедро питаете меня своей благословенной любовью, и я благодарю вас за это, милые мои родители, с почтительным смирением, которое я, слушаясь своего сердца, всегда считал своим наипервейшим сыновним долгом.
Но чем больше ваша любовь и нежнее письма, тем более мучительной, должен я вам признаться, становится для меня жертва, добровольно нами принесенная, – невозможность всех вас увидеть. Если я и задержался с ответом, мои родные, то только потому, что мне нужно было время, чтобы собраться с силами, которых у меня мало.
И вы, мой милый зять и дорогая моя сестра, тоже заверяете меня в искренности и постоянстве ваших чувств. И все-таки мне кажется, что после ужаса, в который я вас всех поверг, вы пока еще не понимаете, как ко мне следует относиться. Но сердце мое, преисполнившись благодарности за вашу былую доброту, в ней и находит утешение; ведь поступки ваши красноречиво говорят, что, даже если бы вы и не хотели более любить меня, как я вас люблю, вы бы ничего не смогли с собой поделать. То, что сделано вами, сейчас значит для меня больше, нежели любые уверения и самые нежные речи.
Ты, мой добрый брат, согласился бы приехать с нашей любящей матушкой сюда, на берега Рейна, где между нашими душами установилась истинная связь и где мы сроднились еще больше[44]. Но признайся, разве не здесь ты сейчас мыслями и духом? Ибо то, что я прочел в твоем сердечном и нежном послании, стало для меня щедрым источником утешения.
И ты, моя добрейшая невестка, с первой минуты нашей встречи отнеслась ко мне с деликатной нежностью, как и подобает сестре, – и с тех пор совершенно ко мне не переменилась. Я нахожу в тебе ту же ласковость, неизменную сестринскую участливость; целительные утешения твои, продиктованные глубокой и безропотной набожностью, проникли мне в самую душу. Но и тебе, моя милая невестка, я хочу сказать, наравне со всеми: ты слишком щедра ко мне в своем почтении и похвалах, и эти преувеличения будят во мне внутреннего судью, который тут же подставляет мне зеркало совести, в коем отражаются все мои слабости.
Ты, моя милая Юлия, больше всего на свете хотела бы избавить меня от участи, которая меня ждет, и заверяешь, от своего имени и от имени всех, кто мне близок, что, как и каждый из них, ты сочла бы за счастье возможность понести наказание вместо меня. Я узнаю́ в этом всю тебя и ту нежную и трогательную привязанность, в которой мы воспитывались с ранних лет. Не тревожься, милая моя сестренка! Обещаю: с соизволения Господа мне будет легко, намного легче, чем я представлял, исполнить свое предначертание.
Примите же, мои дорогие родственники, мою искреннюю и живейшую благодарность за то, чем вы так порадовали мое сердце.
Теперь, когда я узнал благодаря вашим ободряющим письмам, как некогда это случилось с библейским блудным сыном, что в семье своей я нашел больше доброты и любви по возвращении, нежели при расставании, я хочу со всей возможной осторожностью описать свое физическое и моральное состояние и прошу Господа, чтобы Он подкрепил мои слова Своею силой, дабы мое письмо оказалось для вас столь же отрадно, сколь ваши – для меня. Да поможет Он вам обрести то спокойствие и безмятежность, какие обрел я сам.
Как вы уже знаете, в последние годы, ценою многих усилий над собою, я добился того, что земные блага и печали перестали волновать меня; я жил только ради радостей возвышенных и должен сказать вам, что Творец, этот святой источник всех благ, растроганный, должно быть, моей настойчивостью, наделил меня даром находить их и в полной мере ими наслаждаться. Господь всегда рядом со мной, как и прежде, и я обретаю в Нем – верховном Творце всех вещей, нашем священном Отце – не только утешение и силу, но и верного друга, преисполненного самой святой любви, готового последовать за мной повсюду, где мне могли бы потребоваться Его увещевания. Бесспорно, если бы Он оставил меня или я отвратил бы от Него очи свои, я был бы теперь несчастен и жалок; но Своею милостью Он, наоборот, меня, униженное и слабое создание, делает сильным и укрепляет против всего того, что может на меня обрушиться.
Все, что я почитал святым, все доброе, чего желал как блага, все небесное, к чему стремился, – все это и по сей день таковым для меня остается. И я благодарен за это Господу, ведь насколько велико было бы мое отчаяние, если бы пришлось мне признать, что сердце мое утешалось мимолетными химерами и искало прибежища в ложных идеях. Моя уверенность в убеждениях моих и ценностях и возвышенная любовь к ним, ибо они – ангелы-хранители моего духа, увеличивается с каждой минутой и будет крепнуть, пока я жив, и, я надеюсь, облегчит мне переход из этого мира в вечность. Я провожу мои дни в тишине, экзальтации и христианском смирении, и временами меня посещают видения свыше, которые с детства дарили мне радость узреть Небо на земле и сейчас дают силу вознестись к Господу на пламенных крылах молитвы. Я обуздал недомогание, каким бы жестоким, длительным и болезненным оно ни было, силою своей воли настолько, чтобы у меня появилось время для упорных занятий историей, гуманитарными науками и самыми увлекательными аспектами теологии. И когда самая беспощадная боль принуждает меня отвлечься, с таким же усердием я борюсь со скукой, ибо воспоминания о прошлом, мое нынешнее смирение и вера в будущее достаточно изобильны и сильны во мне и вокруг меня, дабы не дать мне упасть из моего земного рая. Принципы мои таковы, что в ситуации, в которую я попал по собственному решению, я бы ничего не хотел просить для своего комфорта; и тем не менее я так щедро осыпан всевозможными благодеяниями и заботами, и все это делается с такой деликатностью и человеколюбием, за которые я – увы! – не могу отблагодарить всех тех, с кем я сейчас контактирую, что все желания, кои только могли бы зародиться в самом потаенном уголке души моей, исполняются, и с избытком. Телесные страдания мои никогда не были настолько велики, чтобы я не мог их превозмочь, обращая помыслы к небу и говоря себе: “Будь что будет со мной, немощным!”; но и в противном случае я не смог бы сравнить их с муками души, которые мы испытываем, осознавая наши слабости и прегрешения, настолько они глубоки и неутешны.
Как бы то ни было, в последнее время я редко теряю сознание от боли: припухлость и воспаление тканей незначительны и меня с самого начала почти не лихорадило, но, несмотря на это, уже почти десять месяцев я вынужден все время лежать на спине без возможности встать, и из груди моей, там, где сердце, откачали более сорока пинт жидкости. Рана моя по-прежнему открыта, но состояние ее хорошее, и я обязан этим не только заботливому уходу, но и чистой крови, которую я получил от вас, матушка. Как видите, я не лишен ни земного попечения, ни ободрения небесного, так что в мой день рождения у меня были все причины для того, чтобы не проклясть день, в который я увидел свет, а наоборот, после серьезного созерцания этого мира возблагодарить Господа и вас, мои дражайшие родители, за подаренную мне жизнь! Я отпраздновал 18 октября тихой и ревностной покорностью священной воле Господа. На Рождество я постарался снова почувствовать себя ребенком, страстно любящим Всевышнего, и, если будет на то Его воля, новый год, как и предыдущий, принесет телу немощность, но душе, несомненно, чистейшую радость. И это – единственное пожелание, которое я адресую вам, мои дорогие родственники, вам и всем вашим близким, мои дорогие братья и сестры!