За свои прожитые на этом свете четырнадцать лет Хайк ни разу ни испытал чувства привязанности к кому бы то ни было. Отнюдь не баловавшая случайного ребёнка пылкой любовью и лаской мать была и осталась для него всего лишь неким символом, Трубогиб и не пытался скрывать своего потребительского отношения к приёмышу, а обитателей свалки и жителей города мальчик считал просто врагами и соперниками в беспощадной борьбе за выживание — он имел достаточно веские основания так считать.
Но когда он увидел в саду тоненькую девочку с пепельными короткими волосами и бледным до прозрачности личиком, Хайк почувствовал, как в его груди ворохнулось что-то тёплое, будто там завозился, устраиваясь поудобнее, пушистый ласковый котёнок.
«Какие у неё глаза, — подумал мальчик, искоса рассматривая незнакомку, задумчиво созерцавшую клейкие зелёные листочки, — голубые, как небо — небо, свободное от грязных туч… Красиво…»
Девочка оторвалась от своего занятия, повернула голову, и… в сознании Хайка очень отчётливо прозвучало.
— Спасибо. Мне приятно.
Хайк изумлённо приоткрыл рот, и тут же неслышимый голос предупредил.
— Только не задавай глупых вопросов! Вокруг нас глаза и уши — я уже знаю об этом. Да, я умею говорить мыслями и читать их, но это моя тайна!
В глазах пепельноволосой заплясали озорные искорки, и Хайку понадобилось какое-то время, чтобы придти в себя.
— Как тебя зовут? — спросил он, справившись со смущением.
— Мэй, — охотно ответила девочка вслух и добавила мысленно. — Мы будем дружить?
«Я никогда ни с кем не дружил» — подумал Хайк и молча кивнул. А пушистый котёнок в его груди выгнул спину и замурлыкал.
В тот же вечер, когда они снова встретились в саду во время вечерней прогулки, Хайк подарил Мэй маленький огонёк, зажжённый им на собственной ладони. А на следующий день он на глазах экспериментаторов поджёг лист бумаги и с удовольствием наблюдал, как дяди в белых халатах ошеломлённо тычут пальцами в дисплей, перебивая друг друга возгласами: «Настоящий пирокинез!», «Вектор поля неясен…», «Локализация затруднена в силу…» и тому подобное. «В следующий раз они будут работать со мной в асбестовых скафандрах, — подумал мальчик, — обложившись огнетушителями и протянув сюда пожарные шланги». Хайк знал, что рождение огненного цветка на его ладони было тут же замечено приборами, которыми были нашпигованы стены Приюта, и сознательно сделал тайное явным — пусть воспитатели думают, что достигли своего, познакомив упрямого мальчишку с Мэй.
Они встречались теперь каждый день, обменивались ничего не значащими словами, предназначенными для чутких электронных ушей, и одновременно общались мысленно. Это оказалось совсем несложным — Мэй объяснила Хайку суть процесса всего парой мыслефраз, а нужные способности у подростка имелись. Хайк допускал, что хитроумные «сенсоры флуктуаций психополя» могут зафиксировать всплески, сопутствующие интенсивному мыслеобмену, и поэтому они с Мэй дробили мыслеречь на короткие фразы, перемежая их долгими паузами. Поэтому Хайк почти ничего не узнал о прошлом девочки — их обоих куда больше занимал настоящее.
Их тянуло друг к другу непреодолимо, и Хайк даже поймал себя на мысли: «И как это я раньше жил, не зная Мэй?». Они с удовольствием были бы вместе всё время, день и ночь, но этого уже не допускали строгие правила Приюта. «Не хватало ещё, чтобы эти четырнадцатилетние сопляки спали в одной постели — не за этим мы собираем здесь детей-индиго со всей планеты!» — именно такой была перехваченная Хайком мысль господина директора, как-то появившегося (совершенно случайно, конечно же!) рядом с ними, когда Хайк и Мэй сидели в саду, взявшись за руки. Способность читать чужие мысли проснулась у Хайка после встречи с Мэй, и девочка помогала другу развивать эту способность.
Однако счастье оказалось недолгим — всего два месяца спустя Мэй не вышла в сад, не появилась она и на занятиях, и даже в столовой её не было видно. Хайк не находил себе места, но все его попытки мысленно докричаться до подруги закончились неудачей. Мальчик даже хотел напрямую спросить о ней, но он знал наверняка, что ответа не получит.
Хайк ощутил сумятицу в мыслях воспитателей — читать все их мысли, как раскрытую книгу, он не умел, — и понял: случилось что-то из ряда вон выходящее, и это «что-то» связано с Мэй. Девочка находилась здесь, в Приюте — Хайк необъяснимым образом чувствовал её присутствие где-то неподалёку, — но её почему-то изолировали от остальных детей. Хайк целый день мучался от бессилия и от неопределённости и только уже ночью, лёжа в своей комнате без сна, услышал наконец мыслеголос подруги.
Они экранировали меня после того, как… — неясное шипение прервало слабый голосок девочки, но тут же он прорезался снова. — Я здесь, в подвале…Мне удалось найти щель вэкранирующем поле… Мне очень плохо, Хайк… Хайк, милый… — и мыслеголос Мэй затих, на это раз окончательно.
Хайка словно подбросило. Он сел на постели, невидяще глядя в темноту комнаты и лихорадочно соображая, что можно сделать. Воспитатели знали, с какими детьми они имеют дело, и система мер предосторожности в Приюте была сложной и многоуровневой. Индиго не могли выйти наружу — вряд ли кто-то из них обладал способностью разносить в пыль бетонные стены и броневые плиты. К тому же все помещения Приюта перекрывались мощными генераторами направленного электромагнитного поля. Генераторы включались одним нажатием кнопки в центральном пункте контроля, в кабинете господина директора и даже автоматически — в случае возникновения нештатной ситуации. Возможно, эти машины запускались и как-то ещё — этого Хайк не знал. Зато он знал, как действуют эти генераторы — знал по собственному опыту, полученному тогда, в день неудачного ограбления.
Он яростно, до хруста сжал кулаки — сжал так, что ногти впились в ладони. «Крысы… Вонючие крысы… Чтоб вам подавиться собственными потрохами!». Хайк быстро оделся, ещё не зная, что и как будет делать дальше. Но перед этим он отыскал глазами ту точку на потолке, где пряталась следящая видеокамера — за два года пребывания в Приюте Хайк отыскал это место, — и мысленно плюнул туда. Обманывать технику он уже научился — год назад таким же мысленным плевком он создал всполошившую дежурных воспитателей картинку: на дисплее центрального компьютера мальчик захлёбывался хлынувшей из горла кровью. Воспитатели вломились к Хайку через полминуты, нашли его мирно посапывающим и списали всё на неполадки техники или на вирус, проникший в сервер Приюта. А теперь они увидят куда более спокойное зрелище — Волчонок (так прозвали здесь Хайка) спит, как и положено дисциплинированному воспитаннику в это время суток.
«Прежде всего, — размышлял Хайк, — надо выбраться отсюда. Где находится подвал, в котором они прячут Мэй, и как туда попасть, я не знаю. И экранирующее поле — что оно такое, я тоже не знаю, но мне через него не пройти — наверняка. Значит, нужно просить помощи. Где? В Трущобе, где же ещё! Но сначала надо как-то выбраться отсюда…». План этот изобиловал белыми пятнами — например, с чего это Хайк решил, что обитатели свалки с радостью придут к нему на помощь? — но мальчик над этим не задумывался: нужно было действовать.
Он подошёл к двери и замер в нерешительности. Видеокамера наблюдения в комнате ослеплена, но в коридоре и дальше, на лестнице, есть другие камеры — не одна и не две! — и они остались зрячими. И стоит ему только выйти в коридор…
Мальчик ощутил, как в нём закипает холодное бешенство. Его верхняя губа дрогнула, обнажая зубы — точь-в-точь как у того зверёныша, от которого Хайк получил своё прозвище. «Я человек-невидимка, — подумал он, ярко представив себе, как свет свободно протекает через его ставшее прозрачным тело. — Я человек-невидимка» — повторил он своё немудрёное заклинание, решительно открыл дверь и вышел из комнаты.
В коридоре Хайк на секунду замер, ожидая услышать тревожный вой сигнализации или топот ног, но всё было тихо. И невдомёк было незнакомому с теорией магии подростку, что истинные сильные чувства — любовь и ненависть — зачастую служат Носителям Разума сильнейшими катализаторами проявления скрытых до поры сверхспособностей.
Хайк бесшумной тенью пересёк длинный коридор с рядом дверей, ведущих в комнаты других детей, вышел на лестничную площадку, прислушался и начал осторожно спускаться вниз, на первый этаж, минуя лабораторные и учебные этажи. Он почти физически ощущал на себе взгляды электронных глаз, но они — они его не видели. Это походило на чудо, однако Хайк воспринял такое чудо само собой разумеющимся — разве могло быть иначе? Ведь Мэй — его Мэй! — просит о помощи!
В просторном холле находился куб из бронестекла, где постоянно сидел дежурный. Волчонок уже не сомневался — охранник его не увидит, даже если он выйдет на освещённое матовыми лампами пространство. Но оставалась ещё дверь — тяжёлая дверь, способная выдержать прямое попадание шестидюймового фугасного снаряда. И эта дверь была заперта.
Добраться до человека в прозрачном кубе и до пульта управления дверями Хайк не мог, но этого ему и не требовалось — он уже знал, что сделает.
Дежурный поднял голову и равнодушно обвёл глазами холл. Вышедший из-за стены Хайк пропустил взгляд охранника сквозь себя и медленно пошёл к двери, одновременно вцепившись в сознание человека за бронированными стёклами — это получилось у него без особых усилий. И человек за стеклом сделал то, что требовалось.
Замок щёлкнул, и дверь мягко отворилась, словно была невесомой. Волчонок бросился в щель, не дожидаясь, пока дверь откроется полностью. Его силы уходили — как догадывался Хайк, именно на поддержание состояния невидимости, — и скоро неведомо как обретённая мальчиком «шапка-невидимка» должна была истаять. И тогда…
Уже выскальзывая наружу, Хайк услышал удивлённо-возмущённый механический голос: «Эй, какого чёрта ты открыл дверь?» и невнятное ответное бормотание дежурного. Но дослушивать было некогда — Хайк стремительно пронёсся по двору между припаркованных там машин, поднырн