Субмарина шла на глубину под углом в тридцать градусов, словно самолёт в пологом пикировании. Но никто даже не обратил внимания, что стрелки глубиномеров подбежали к зловещей красной черте, а затем перепрыгнули её и упёрлись в ограничители. И никто не дрогнул, когда корпус подводной лодки хрустнул под чудовищным давлением воды, словно орех под каблуком, и в лопнувшие отсеки почти мгновенно вдавилась тугая водяная масса…
Мёртвый корабль с мёртвым экипажем уходил на дно, а на поверхности моря кружили дельфины — сотни и сотни дельфинов. Дети Моря явно были чем-то сильно встревожены, но постепенно они успокаивались — Зло не вырвалось из тёмных глубин: они его остановили.
В это же время у южной границы хайерлинг второго ранга Джефферсон, проводив глазами разворачивающийся в раскалённом небе четвёртый инверсионный след, сдержанно доложил в коммуникатор:
— Ракеты вышли, мой генерал. Интервал — тридцать секунд.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯЗМЕИНЫЙ ЯД
…При каждом шаге под ногами похрустывало — поверхность песка покрывала тонкая плёнка стекловидного расплава, ломавшаяся под подошвами. Дыхание Адского Пламени опалило землю, слизнув всю зелень от берега реки и до входа в пещеры и оставив только чёрную выжженную твердь.
Диего хотел было спуститься к самой воде, но передумал. Назад придётся идти вверх по склону, а долго находиться здесь, где каждый метр пропитался Проклятьем, не стоило. Хорошо ещё, что ветер снёс радиоактивное облако на восток — основная грязь выпала там, над джунглями. Надо возвращаться — Рохо и так уже увидел всё, и к тому же ему надоело слушать этот отвратительный хруст.
Оба берега реки были пусты и мертвы — огненная волна выгладила их раскалённым утюгом. И дома на том берегу — его дома — не было. Диего уже знал об этом — видел ещё там, в Катакомбах, однако хотел увидеть воочью. Зрелище умершего берега вызвало в груди Рохо тупую боль — слишком похожим было оно на ту картину, которая вставала перед ним в его давних снах, в снах из будущего: вместо изящных многоэтажных белых зданий Пуэбло-дель-Рио торчали чёрные скелеты, затянутые погребальной пеленой сизого дыма. Боль стала острей, когда Диего понял: перед ним лежат Развалины — те самые Развалины, которые станут обиталищем змей-кровососов и призраков…
Мысли текли медленно, словно капли густеющей крови. «Неужели всё предрешено? — думал Рохо. — Неужели мы не в силах ничего изменить, и эта Реальность тоже обречена?».
Первой приближение Зла почувствовала Мэй — ощущение было почти таким же, как тогда, той памятной ночью в Приюте-семнадцать. И девочка вскочила и закричала, чувствуя на себе взгляды десятков пар недоумевающих и даже неодобрительных — прерывать речь Матери-Ведуньи! — глаз.
— Мать Эухенья! Это… Это… Это надо остановить!!!
А секунду спустя и сама Миктекасиуатль увидела.
…Четыре смертоносные змейки быстро скатывались вниз, бока их поблёскивали металлом. Змейки торопились, очень торопились, нацеливаясь своими острыми головами прямо на вход в Катакомбы — змеек послали именно сюда. И убийственные твари скользили одна за другой, спеша выполнить приказ, — такими предстали перед внутренним колдовским взглядом ведьмы выпущенные с севера ракеты…
— Мудрая! — в голосе Мэй плескалось отчаянье. — Их надо остановить, но у меня… У меня может не получиться! Помоги!
Время утекало стремительно, а слова чересчур медлительны. И Мэй развернула перед Эухеньей мысленную картину того, что случилось той ночью в Приюте — того, что ей самой так хотелось забыть, — и того, что произошло в лесу, когда самолёты обрушились на лагерь ньюменов.
— Так это была ты, — негромко сказала колдунья, и на её тёмном морщинистом лице промелькнула лёгкая тень улыбки. — Я тебя всё-таки увидела, колибри.
Девочка не поняла смысла этой фразы, а объяснять ведьма не стала — времени на это уже не было.
Мысленный приказ «В кольцо!» ожёг всех обитателей горного гнезда, как удар кнута. Его услышали все — и те, кто был в Зале учеников, и те, кто находился в жилых пещерах, и воины внешней стражи. И даже Диего с Мерседес, сидевшие в Зале, услышали этот приказ. «Как жаль, — мелькнуло в сознании Рохо, — что мы тут ничем помочь не можем…».
Взяться за руки было некогда — это успели сделать только те индиго, кто были здесь, однако сознания сомкнули все. Диего ощутил, как в Зале учеников закручивается могучий энергетический вихрь, который удерживают в узде Миктекасиуатль и Алан. Наставник и мать Эухенья крепко держались за руки, и Рохо показалось даже, что по их телам текут потоки огня — первые орты Третьей планеты системы Жёлтой звезды принимали бой. И Мэй, маленькая Мэй, напружиненная, словно натянутая тетива тугого лука, тянулась навстречу четырём летящим змеям, несущим на Катакомбы зародыши Адского Пламени.
Змеи приближались. Мэй силилась ухватить их за тонкие гибкие шеи и сжать — так, чтобы хрустнули позвонки, чтобы мерзкие твари издохли, рассыпались за сотни километров отсюда тонким прахом, который уже не сможет убивать. Однако змейки изворачивались, они не давались, снова и снова проскальзывая между пальцев девочки. И Мэй стало страшно — она знала, что будет, если эти твари доберутся до пещер Миктекасиуатль. Её захотелось разрыдаться от отчаянья и от ощущения собственного бессилия, но она пересилила себя и опять потянулась незримыми пальцами к змеиным шеям.
«У неё не получится, — холодно и отстранённо размышляла Эухенья. — Четыре сразу — девочка поневоле рассеивает своё внимание».
«Не получится, — отозвался Алан. — Это мёртвые и неуправляемые куски металла с дьявольской начинкой. Их не остановить — их можно только разрушить. Но ракеты ещё далековато, а когда они приблизятся, неизвестно, что произойдёт раньше: мы их разрушим, или Адский Огонь вырвется наружу».
«Помогай!» — коротко бросила Миктекасиуатль, и Старик мгновенно понял, что она хочет сделать. Понял он и то, что задуманное ею смертельно опасно для них обоих, однако ни секунды не колебался — ведь его Кармен сказала ему: «Ты пришёл слишком поздно для любви, но не поздно для боя…».
…Склон, по которому скатывались зловещие змейки, обернулся каменной плитой. И плита эта оказалась чудовищно тяжёлой: в первый миг Алан подумал, что им с Кармен (даже используя всю совокупную Силу нескольких сотен людей-индиго) ни за что не удастся её не то что повернуть, а хотя бы пошатнуть. Но другого выхода не было.
Ладони Эухеньи и Алана приподняли нижний край плиты, и тогда пришла боль. Алан сжал зубы — он знал, что эта боль бьёт по всем, кто входит в кольцо, и понимал, что самые слабые ученики начнут сейчас терять сознание и падать. Однако они с Кармен не имели права ни упасть, ни потерять сознание, даже если их телесные оболочки начнут распадаться.
…Джефферсон, следивший за полётом ракет по экрану радара, насторожился. Четыре точки замерцали, то исчезая, то снова появляясь. «Что за чертовщина, — подумал хайерлинг. — Помехи? Сбой аппаратуры? Нет, на соседнем дисплее то же самое. Что происходит?».
Но Диего Рохо — Игорь Краснов — понял чутьём человека, услышавшего отражённый в Мировом Зеркале крик из будущего, что происходит.
Эухенья и Алан выворачивали пространство, пытаясь развернуть выпущенные в них стрелы с ядерными наконечниками. И ещё Диего Рохо понял, что для них обоих эта магия является предельной, точнее — запредельной.
…Тяжкая плита качнулась и приподнялась, и змеи замедлили свой бег, не понимая, куда бежать дальше. Они знали: цель — край плиты, однако пространство вокруг ракет вставало на дыбы, и тщательно рассчитанные траектории искривлялись.
Диего услышал слабый вскрик, и ещё, и ещё. Упала девочка-индиго, и мальчик, и девочка постарше. Наставник и Мать-Ведунья забирали всю энергию, собранную учениками, и те падали на холодный каменный пол Зала, теряя сознание от невыносимой боли, — падали один за другим.
…Плита дрогнула, пошла вниз, и встрепенувшиеся змеи снова увидели цель. Ученики падали, но Алан и Миктекасиуатль не сдавались: они тянули и тянули каменную тяжесть, превозмогая боль и нещадно отбирая энергию у всех людей-индиго, входящих в кольцо.
Упала Эстрелла. Диего видел глаза своего сына, видел, что тот хочет кинуться к ней, но Андрей остался на месте, до конца выполняя долг воина. Видел Рохо и струйку крови, текущую из прокушенной губы Наташи, — его захлестнули жалость и боль, но взгляд дочери оттолкнул Диего. «Не мешай, отец!» — явственно читалось в этом совсем недетском взгляде.
…Плита раскачивалась, змеи дёргались. И всё-таки они приближались — судорожными рывками, но приближались, ныряя среди волн колеблющегося пространства…
Покачнулся и осел Андрей. Мерседес вскинулась; Диего схватил её за локоть и сумел удержать — помочь сыну она сейчас всё рано не сможет, а оказаться в фокусе энерговихря равносильно самоубийству. И женщина затихла, только закрыла глаза, чтобы не видеть того, что будет дальше.
Упал Хайк. Мэй даже не повернула головы и спокойно приняла в свою ладонь пальцы Наташи. Зал усеивали обмякшие тела потерявших сознание — на ногах оставались только четверо: Эухенья, Алан, Мэй и Наташа. Рохо смотрел, борясь с желанием тоже закрыть глаза.
…Каменная плита вспучилась, вздулась горбом, и змейки потекли в разные стороны. В Зале полыхнула сиреневая вспышка — Мэй с Наташей выложились без остатка и молча упали у ног Матери-Ведуньи и Наставника. Перед глазами Диего поплыли фиолетовые круги, но он чётко видел Алана и ведьму. Их ауры переплелись, слились воедино, и тогда Рохо понял: именно так выглядели со стороны Вестники — Хок и Муэт, — когда творили свою великую волшбу…[22]
Рохо казалось, что Эухенья и Старик горят, тают в танцующем пламени, превращаясь в поток чистой энергии, яростно гнущей пространство. Глаза Диего начали слезиться, он невольно моргнул, а когда снова обрёл способность видеть, Миктекасиуатль и Алан уже не стояли — они неподвижно лежали на каменном полу пещеры, так и не разомкнув крепко сцепленных рук.