В грудь Серпенты упёрлась могучая каменная ладонь. Она давила с непреодолимой силой, и Змея попятилась. Она несколько раз пыталась раскрошить или хотя бы оттолкнуть эту давящую длань — тщетно.
«Проклятье небу! Они просто оттесняют меня, прогоняют, как докучливую муху, не удостаивая даже боя!».
Серпента отступала шаг за шагом, а державшиеся за руки мальчик с девочкой шли за ней по пятам, не давая вздохнуть. Бой затихал — последние гремлины падали под взмахами магических клинков в руках ведунов. Чёрные индиго умирали, но не просили пощады, хотя Всеслав уже дважды предлагал им сдаться, — наследники Разрушителей разрушались сами.
Змея споткнулась о мёртвое тело — они уже дошли до того места, где пролилась первая кровь. Она увидела трёх или четырёх гремлинов, из последних сил отбивавшихся от ведунов и воспрянувших духом ортов, увидела катер-амфибию и неподвижные фигуры ньюменов — её ньюменов! — наблюдавших — всего лишь наблюдавших! — за всем происходящим.
И тогда Серпента плюнула ядом.
Дымящееся облако окутало Хайка и Мэй, растекаясь плёнкой по силовой скорлупе. И яд нашёл маленькую, почти незаметную трещинку в энергетической броне — юные маги были ещё слишком молоды, а молодость очень редко не делает ошибок.
Отыскав уязвимое место, управляемый волей Серпенты яд стёкся к нему, сжался в иглу и хлестнул внутрь. Жёлтая струйка, стиснутая до размеров лазерного луча, полоснула по груди Мэй и прожгла её с такой же лёгкостью, с какой раскалённый железный прут прожигает лист бумаги. Девочка покачнулась и упала навзничь — молча, даже не вскрикнув.
— Мэ-э-э-э-эй!
Серпенте показалось, что на неё рухнуло небо. Каменная ладонь обернулась тяжким кулаком, отшвырнувшим Змею вбок, к самому краю крутого обрыва — берег здесь обвалился под натиском перепрыгнувшей реку ударной волны ядерного взрыва. Если бы Хайк хоть чуть-чуть сконцентрировал удар, Серпенту попросту размазало бы в кровавую кашицу, но мальчик лишь инстинктивно оттолкнул Змею, спасая гибнущую на его глазах любимую. Но уже в следующий миг…
…глаза Волчонка сузились, и верхняя губа дрогнула почти забытым движением, обнажая зубы. Сила послушно ложилась к нему в ладонь, превращаясь в карающий меч. Серпента попыталась прикрыться, но у неё ничего не вышло. «Магический вывих — я теперь бессильней новорождённого младенца» — обречённо подумала она. Хайк поднял руку, и…
«Нет, Хайк, нет! — услышал он знакомый голос — мыслеголос Мэй. — Она побеждена — оставь её Высшей Справедливости. Истреби в себе змею — это главное. И тогда — тогда я вернусь…».
Серпента видела, как в глазах Хайка и в его ауре плещутся вперемежку ненависть и боль, и ждала — ждала удара. Змея оставалась Змеёй — она тут же сообразила, что ещё можно сделать.
«Ну ударь! — заклинала она. — Ударь! Метни молнию, сноп огня, вызови каменный ливень! Сожги, разорви, уничтожь меня, убившую твою любовь! И тогда ньюмены вступят в бой — они не дадут мне умереть на их глазах. И мы ещё посмотрим, кто кого — мои воины полны сил, а ваши — измотаны. Ударь, ударь, ударь!».
Но Хайк не ударил — рука его опустилась. Он слушал беззвучный голос Мэй.
«Истреби в себе змею… И тогда я вернусь…»
«Сопляк, мальчишка, щенок, — шипела Змея. — Ударь!!!»
«Истреби в себе змею…» — всё тише и тише звучало в сознании Хайка.
Стоявшие у борта амфибии ньюмены молча смотрели на них.
«Слепые Силы! — мысленно закричала Серпента, падая на колени. — Вы уже услышали меня однажды и отозвались! Придите вновь! Возьмите меня, но явите гнев свой и сокрушите тех, кто стоял на моём пути! Услышьте меня, Слепые Силы!»[25]
Молчание. Бесконечное, ледяное молчание пустоты, в которой плавают звёзды…
Серпента почувствовала, что ей трудно дышать — ожерелье-талисман сдавило горло. Нет, уже не ожерелье — металлическая змейка ожила, сжалась в кольцо и молниеносным движением вонзила свои крошечные, но острые зубы в тоненькую голубую жилку, трепетно пульсирующую на шее Серпенты. Не спускавшие глаз со своей предводительницы ньюмены окаменели.
«Слепые Силы…»
Змея пошатнулась и повалилась лицом вниз на чёрную выжженную землю. Тело её миг лежало неподвижно, потом шевельнулось, покатилось к краю обрыва, сорвалось с него и с плеском исчезло в мутной воде.
…Последний гремлин — Терр — упал к ногам Всеслава, и ведун опустил меч. «Доброе оружие, — подумал он, — не буду его развоплощать — оставлю на память. Или нет, подарю его Диего — то есть Игорю». Он перевёл взгляд на амфибию и на неподвижных людей, стоявших подле неё. «А эти что, тоже хотят биться? Ну что ж, давайте, пока руки ещё зудят!»
«Нет, — услышал он чужую мысль, — мы не будем биться. Мы будем говорить»
«Хорошо, — согласился вождь ведунов, — мы будем говорить. Потом, а пока — ждите: нам надо проститься с павшими»
Возле него как из-под земли выросла Наташа.
— У тебя кровь! — встревожено сказала она, протягивая ладонь к лицу Всеслава.
— Где? «И верно… А, это прощальный подарок от этого, — ведун посмотрел на тело Терра. — Метнул в меня напоследок «ежа», знаем такие штуки. Многомерная мыслеформа с множеством режущих кромок — опасная вещь даже для тонкой материи. Вот и поцарапал, аспид». — Он поймал тёплую ладошку Наташи, но девочка сердито вырвала руку.
— Стой спокойно, торопыга! Дай посмотреть, не порвали ли тебе чего…
Руки Наташи уверенно и умело прошлись по ауре Всеслава, и ведун ощутил, как его усталое тело наполняется силой. А кроме того, ему было приятно — невыразимо приятно.
— Я согласен каждый день биться с нечистью, — сказал он, — лишь бы после этого ты вот так лечила меня, маленькая ведунья.
— Не такая уж и маленькая! — вспыхнула Наташа. — А шрам на лице я тебе убирать не буду — так красивее. — Она хотела ещё что-то добавить, но вместо этого просто уткнулась в грудь Всеслава, и молодой ведун осторожно и бережно опустил свою тяжёлую ладонь на русые волосы девочки.
…Хайк сидел у холодеющего тела Мэй. Мир исчез — осталось только заострившееся личико Мэй, с которого уже ушёл свет жизни. Волчонок хотел заплакать и не мог — слёз не было.
Закатное небо было багровым, и чёрные пики гор казались окровавленными. А в руины Пуэбло-дель-Рио уже вползала ночная тьма, выстилая Развалины длинными серыми тенями. В Мёртвой Пустыне родился Горячий Ветер, поднявший тучу пыли, праха и пепла. Тёмная пелена застилала горизонт и будущее, скрытое за горизонтом.
Будущее оставалось смутным.
Санкт-Петербург, июнь-август 2006