Данные мероприятия, очевидно, были связаны с общим состоянием людских ресурсов Красной армии. По состоянию на весну 1942 года ситуация с мобилизационным резервом РККА была достаточно непростой. В частности, 3 апреля 1942 года вышло постановление ГКО о направлении в строевые части 500 000 человек за счет серьезного сокращения численности и перераспределения личного состава тыловых частей. Также предполагалось вернуть в состав РККА лиц, прошедших проверку в фильтрационных лагерях («окруженцев»), а также призвать порядка 10 000 заключенных[312]. Замечу, что с начала войны по сентябрь 1944 года из лагерей и тюрем НКВД в действующую армию было передано более миллиона человек[313]. Очевидно, что в условиях разгрома наиболее подготовленных и обученных дивизий в первый год войны советское руководство, и в частности ключевые ведомства, ответственные за оборону и госбезопасность, старались задействовать все имеющиеся ресурсы для пополнения армии – от молодых людей, прошедших подготовку в истребительных батальонах, до заключенных. Интересы иных ведомств (например, НКВД) при этом не учитывались, очевидно, по причине превалирования вопросов обороны страны.
Помимо передачи контингентов в действующую армию, истребительные батальоны лишались военнослужащих из-за потерь, в основном небоевого характера. За 1942 год было убито и умерло от ран и болезней 74 военнослужащих (умерших бойцов и командиров было в полтора раза больше, чем убитых в боестолкновениях, хотя вполне возможно, что в эту категорию включали также погибших в результате несчастных случаев)[314]. Пик смертности пришелся на первые месяцы года. Подобные цифры говорят о том, что среди военнослужащих было много больных людей, снабжение продовольствием было недостаточным, набор личного состава производился без проведения проверки физического состояния. По сути дела, в рамках всеобщей мобилизации использовались все наличные человеческие ресурсы что, с одной стороны, позволяло сохранять истребительные подразделения, а с другой – приводило к сильному снижению их боеспособности.
По итогам прошедшего 15 января 1942 года совещания командиров частей с участием заместителя начальника штаба истребительных батальонов полковника Леонтьева и начальника Московского управления НКВД М.И. Журавлева было принято решение об исключении из состава подразделений «лиц, не могущих нести службу по различным причинам»[315]. Очевидно, подобные решения являлись реакцией на описанную выше ситуацию со смертностью военнослужащих в небоевых условиях. В первую очередь из батальонов исключались больные и люди преклонного возраста, которые, скорее всего, и составляли большинство умерших. Согласно циркуляру Журавлева от 4 марта того же года, к весне эта работа была в целом выполнена, благодаря чему, с одной стороны, боеспособность батальонов несколько выросла, а с другой – сильно сократилась их численность[316].
Активная деятельность по передаче призывников в РККА очевидно имела негативное влияние на сами истребительные батальоны. Как указывает начальник управления НКВД, число бойцов ряда батальонов «уменьшилось более чем на половину»[317]. Соответственно, Журавлев приказывал усилить набор в истребительные части нового пополнения, с которым, однако, возникали сложности из-за призыва дееспособных мужчин в армию. Так, в ответ на критику со стороны руководства областного штаба командир Шатурского истребительного батальона подполковник Белоусов указывает, что главной причиной низкой активности подразделения является произошедшая 28 февраля 1942 года передача 98 бойцов и младших командиров во внутренние войска НКВД[318]. В результате подобных действий на командные должности в батальоне были вынуждены заступить в том числе военнослужащие 1926 года рождения (17—18-летние), не имеющие опыта и должной подготовки. Подобные явления наблюдались и в других подразделениях.
В связи с этим с весны в областных подразделениях выросло количество людей старших возрастов – до 30 % от всего личного состава в зависимости от конкретного батальона[319]. После проведенных мероприятий состояние оставшегося и вновь набранного контингента командирами батальонов и руководством областного НКВД оценивалось как «крайне плачевное»[320]. Несмотря на то что в дальнейшем произошел дополнительный набор людей, на протяжении всего года фиксируется снижение качества контингента по сравнению с зимой – весной. Никакой зафиксированной в документах поддержки в подобных ситуациях московский штаб истребительных батальонов не получал – интересы изучаемых подразделений в условиях тяжелых потерь на фронте не брались в расчет, на первом месте, очевидно, находились запросы от Красной армии. Скорее всего, в состав РККА, как более подготовленные, были переданы контингенты из батальонов, ранее оперирующих в неоккупированных районах области и в дальнейшем частично переведенные на освобожденные территории. Приведенные примеры моделей комплектования батальонов показывают, что в период весны 1942–1943 годов истребительные подразделения Московской области оказались в ситуации комплексных проблем с личным составом, которые решались в первую очередь с помощью мобилизации слабо подготовленных контингентов, что вносило свои коррективы в уровень готовности батальонов.
Далее необходимо составить представление об основных задачах и способах несения службы изучаемыми подразделениями на территории Московской области в период
1942–1943 годов.
В приказе М.И. Журавлева от 23 марта содержатся следующие указания командирам истребительных частей[321]:
1. Своевременно выявлять и ликвидировать германских шпионов, диверсантов, летчиков со сбитых самолетов.
2. Организовать борьбу с «контрреволюционным элементом».
3. Обеспечить безопасное проведение весенне-летней посевной кампании, для чего организовать разминирование полей, дорог и населенных пунктов.
4. Очистить районы, на территории которых велись боевые действия, от военного имущества и трупов.
5. «Оживить», а по сути дела, создать систему групп содействия в колхозах, совхозах и на предприятиях.
6. Поддерживать истребительные батальоны в состоянии постоянной боевой готовности.
Как видно из вышеназванного, в изучаемый период времени руководство НКВД использовало подчиненные ему подразделения не только для выполнения их прямых задач по борьбе с диверсантами и охране тыловых объектов, но и в качестве своеобразных строительно-саперных вспомогательных частей.
Ввиду того что фронт на московском направлении к весне 1942 года стабилизировался и немецкие войска за весь год не предпринимали попыток прорыва к Москве, истребительные батальоны области в этот период не участвовали непосредственно в боевых действиях на фронте, за исключением отдельных групп военнослужащих, формировавшихся для дальнейшего перехода в тыл врага. Таким образом, основной боевой задачей изучаемых частей на московском направлении оставалась охрана объектов в тыловой зоне, участие в облавах и операциях по задержанию «агентов фашистской разведки: шпионов, диверсантов, парашютистов, бандитов, дезертиров, воров и спекулянтов»[322]. Показательно, что в данном списке в одном ряду стоят профессиональные диверсанты и разведчики и «уголовный элемент». Этот факт в очередной раз говорит о том, что руководство НКВД не отделяло людей, совершающих общеуголовные преступления, от выполняющих задачи германского командования диверсантов, по умолчанию считая практически любого задержанного нарушителя законов военного времени «агентом фашистской разведки», что могло означать применение к нему самых суровых форм наказания.
С точки зрения несения службы бойцы батальонов, которые с весны 1942 года находились на казарменном положении (то есть основным их родом деятельности была служба), совмещали выполнение оперативно-боевых задач с учебой и боевой подготовкой[323]. 50 % личного состава ежедневно было занято на учебе, а остальные бойцы и командиры несли службу согласно боевому расписанию. Основу этого расписания составляли планы патрулирования и охраны объектов, расположенных на территории района формирования конкретной истребительной части (например, Химкинский истребительный батальон отвечал за охрану мостов через канал Москва – Волга, основной задачей Каширского батальона было прикрытие местной электростанции и т. д.).
Из сводной таблицы, приложенной к отчету об оперативнослужебной деятельности подразделений, следует, что в августе 1942 года на одного бойца приходилось порядка двух часов непосредственно службы в сутки, в сентябре это значение увеличилось до двух с половиной часов, постепенно достигнув к декабрю отметки в шесть часов ежедневной оперативно-служебной деятельности[324].
Соответственно менялось в пользу первой соотношение «внешней», то есть оперативной, и «внутренней» – учебной служб. Также практически все батальоны направлялись командованием на работы в подсобные хозяйства, а также в колхозы с целью получения дополнительного питания и материальных средств[325]. К примеру, в августе – сентябре 1942 года Солнечногорский батальон привлекался для работ по заготовке древесины, что на несколько дней «полностью вывело подразделение из строя»