Он хотел сойти с крыльца и помочь ей слезть, но Барвинок бурно запротестовала, она не слабая женщина, а по меньшей мере достойная спутница, хотя она не спутница вообще-то, а сама по себе человек, все умеющий в дороге.
Олег наблюдал насмешливо, как она слезла и под оценивающими взглядами мужчин быстро достала сумку с овсом и подвесила к конской морде.
— Помочь расседлать? — спросил хозяин. — Седло под вами тяжеловато. Не женское.
Как будто существуют женские, подумала она сердито. Мужчины себе захапали весь мир. Все подстроено под них…
Она промолчала, когда мужчины позаботились обо всем остальном, все-таки иногда удобнее, что ни говори, быть женщиной.
Олег набросил поводья на крюк коновязи, кивнул в сторону ручья:
— Место удобное… Всегда мечтал быть мельником!
Хозяин улыбнулся:
— Скажу честно, жизнью доволен. Хотя и не мечтал молоть зерно. Но… пришлось, и не жалею.
А Барвинок сказала льстивым голоском:
— Завидую, кто вот так натыкается на счастье!
Мельник взглянул на нее остро, на секунду запнулся с ответом, затем широко улыбнулся.
— Да, это счастье… наткнуться на счастье.
Олег произнес задумчиво:
— Самое большое испытание для человека — устоять не столько против неудач, сколько против счастья.
Барвинок не поняла, к чему Олег такое брякнул, но мельник насторожился, взгляд стал острым и недоверчивым. Она постаралась улыбнуться ему как можно более мило, он растянул губы в ответной, пусть и несколько натужной улыбке, жестом пригласил войти.
Из просторных сеней пахнуло густым ароматом трав, Барвинок заметила на стенах под потолком пышные пучки трав, как лечебных, так и для приправ в супе, это сейчас зелень свежая, а для зимы нужно подготовить…
Комната просто огромная, мебель простая, но добротная, ее вдоволь, а в открытую дверь видна еще одна комната, такая же просторная.
Барвинок огляделась, сказала довольным голосом:
— А я всегда мечтала, чтобы у меня была такая же светлая горница, такие комнаты, такой вид из окон… Вам повезло!
— Еще бы, — ответил мельник. — Я как увидел это место, так сразу… Можете помыться, воды у нас много… ха-ха!.. а потом сразу к столу.
— К столу — это хорошо, — заметил Олег, — к столу — это я люблю. А уж моя спутница… ее вообще из-за стола не вытащишь.
Барвинок улыбнулась мельнику, не стоит обращать внимания на дурака, что мелет все, что взбредет на язык, тот слегка подмигнул ей, мол, понял, таких везде хватает, а Олег рассеянно прошелся по комнате, выглянул в окно, потрогал стулья за спинки, вообще выглядит, как человек, который все еще не пришел в себя после хорошего удара дубиной по голове.
Хозяйка, скромная, тихо улыбающаяся женщина, неслышно подавала на стол, и было видно, как ей приятно угощать гостей, не так часто они сюда забредают.
У мельника разносолов диковинных на столе нет, зато все то, что растет на местных огородах, — в изобилии, все отборное, налитое соком. А мяса, птицы, рыбы и творога едва ли не больше, Барвинок сразу заметила и говядину, и телятину, и баранину, и множество жареных птиц, от крупного молодого гуся до коричневых комочков скворцов.
Только вино не местное, но были бы деньги — торговцы доставят любое и куда угодно.
Барвинок ликовала, хозяева скромно улыбались, очень довольные, хорошо угостить гостей — это молча побахвалиться достатком, Олег против обыкновения не молчал, нахваливал как еду, так и гостеприимство, заметил, что вообще-то у мельников нелегкая жизнь, нужно следить за таким сложным хозяйством, что у простого крестьянина руки бы давно опустились.
Мельник довольно кивнул.
— Работы много, — согласился он. — Но если вовремя все замечать — работы почти никакой. Это нерадивые хозяева ждут, когда поломается, а тогда хватаются за голову. Тогда — да, непросто.
Хозяйка сказала:
— Он у меня всегда мельницу два раза в день смотрит сверху донизу до последнего колесика!
— Лучше сразу подправить, — пояснил мельник, — где треснуло, чем потом поднимать все, когда и жернова рухнут.
— Мудро, — согласился Олег. — Как у вас хорошо… Можно, мы посидим снаружи перед сном?
Хозяйка расплылась в довольной улыбке.
— Заметили, — спросила она счастливым голосом, — какие у нас места? С крыльца нагуляться можно!.. И река, и лес, и ручей, и гора… Сама до сих пор насмотреться не могу…
— Давно здесь? — поинтересовался Олег.
— Весной уже двадцатый год пошел!
— Да, — согласился Олег, — за это время можно прикипеть сердцем к такой красоте…
Барвинок посматривала на него искоса, волхв обычно не столь разговорчив, что-то выясняет, вопросы вроде бы ни о чем, но что-то он старается узнать. Либо уже узнал и отыскивает подтверждение…
Хозяйка пошла готовить им комнату для ночлега, Олег вышел на крыльцо, сел на нижнюю ступеньку. Лицо его оставалось задумчивым и немножко печальным.
Глава 3
Сосны далеко за домом вспыхнули огнем, но внизу уже темень, что значит, солнце за их спинами наконец-то опустилось к самому краю. Ветерок умолк и зарылся под землю, фиолетовый вечер тих и загадочен.
Деревья любуются красными облаками, снизу под ветками уже почти черно, но округлые подстриженные вершины еще полыхают червонным золотом. Цветы на клумбе, не дожидаясь полной темноты, сложили лепестки и уже спят, как куры.
Она села на ступеньку выше, подчеркивая тем самым неравенство, но не акцентировала, кто понятливый — поймет, проговорила задумчивым голосом:
— Наверное, хорошо вот так жить. Вдали от города… даже от села в сторонке. Крестьяне привозят зерно, а увозят муку, а все остальное время они наедине с природой, лесными птицами, зверьем, что приходит на водопой…
— Да, я заметил, — обронил он. — Там хорошо протоптанная зверьем тропа к воде… Странно, мельник их не бьет.
— А точно не бьет? Откуда же столько мяса?
— Крестьяне везут, — пояснил он. — Заметила, на столе не было лосятины или оленины? Даже птица вся домашняя. Если бы на водопое убил, звери бы сразу почуяли кровь и стали бы ходить в другое место.
Она сказала счастливо:
— Хорошо! Завидую и радуюсь за людей, что живут мирно и счастливо. Не всем выпадает удача, но кому выпадает — должен за нее держаться. Второго раза может не быть. Счастье… оно такое капризное…
Он подумал, проговорил медленно, в своей чуть ли не засыпающей манере, что ее особенно бесило:
— Не предназначенное тебе счастье, необоснованное приобретение, не уготовленная Творцом удача… это все западни, расставленные для людей слабых и никчемных. Вообще для всех людей! Но слабые в них попадают, а сильные обходят и топают дальше.
Она фыркнула:
— Ты загнул что-то уж слишком сложное. И вообще, кто дал тебе право решать за других людей, что им надо, а что не надо?
Он подумал, указал пальцем наверх:
— Оно.
— Кто?
— Создавшее нас, — объяснил он, — создавшее весь мир и все вокруг мира. Я за справедливость, лапушка.
Она окрысилась:
— Я не лапушка!
— Извини, зверюка.
— И не зверюка! Я — женщина. Красивая, между прочим. Мог бы и заметить. Ты уничтожил запасы магии Кривого Корня ради справедливости?
Он кивнул.
— И ради нее тоже. Все-таки нехорошо, когда одни великим трудом чего-то достигают, а другой просто так получает вдвое больше. От золотой рыбки или джинна из кувшина.
— А еще ради чего?
Он зевнул, потянулся, сладко захрустели суставы.
— Женщина, давай спать.
Она сказала с вызовом:
— Ты не ответил!
— А твои вопросы никогда не кончаются, — сказал он мирно. — Если бы хоть один оказался хоть в чем-то интересным…
— Ты хочешь сказать, я дура?
— Зато красивая, — утешил он.
— Мужчина, — сказала она с презрением. — О чем ты еще можешь думать?
Он усмехнулся и устремил взгляд на просторный двор, на удаленный лес, на небо, где звезды позванивают тихо-тихо, почти неслышно, а сруб колодца во дворе напоминает горлышко гигантской бутыли с вином, закопанной в древности великанами.
Она перевела взгляд на его широкую грудь, амулеты на шнурке держатся смирно, мелкие и неказистые, стараются не привлекать к себе внимания.
— Ты их и на ночь не снимаешь?
Он покачал головой.
— Не мешают.
— Мне бы помешали, — сказала она с вызовом.
Он подумал, кивнул.
— Уже надумала? Хорошо, подумаю. Может быть, и сниму.
Она ощутила, как к лицу прилила жаркая кровь, этот гад так сумел перевернуть ее слова, что можно подумать, можно представить… ах ты мерзавец, да я тебя и близко не подпущу к своей постели, размечтался, вот уже глазки блудливые поблескивают знакомыми огоньками…
Олег молча наблюдал, как крохотный месяц, словно котенок, медленно полез на дерево, по которому совсем недавно прыгала белка. Барвинок что-то пыхтит и бурчит про себя, но ведет себя смирно, тени длинных густых ресниц на щеках лежат загадочные, глубокие, что-то скрывающие от всех и от него в особенности…
Он поднялся, медленно поднялся на крыльцо, Барвинок все так же задумчиво смотрит в темную даль, где слышится тоскливый крик какой-то ночной птицы, наклонился к ней и сказал над ухом страшным голосом:
— Гав!!!
Она от неожиданности съехала спиной по ступенькам, больно задевая хребтом, перевернулась на живот и отбежала на четвереньках, только тогда вскочила, бледная и трепещущая. Лицо ее было искажено ужасом.
— Ч-ч-ч-что-о… — пролепетала она, лязгая зубами, — что… это… было?
— Это я, — честно ответил Олег. Пояснил: — Гавкнул у тебя над ухом.
— З-з-з-з-зач-ч-чем?
Он развел руками.
— Ну, ты же твердила, что я чересчур серьезный… Что совсем не понимаю юмора… Вот я и…
Она отшатнулась, глаза полезли на лоб.
— Так это был… юмор?
— Ну да, — ответил Олег довольно. — Понравилось?
— Т-т-т-ты… ты… ты…
— Ага, — согласился Олег, — я. Я рад, что ты довольна, как… сытый лось.
Не слушая, она очень быстро побежала в кусты, ломая их, в самом деле как озверевший лось. На том месте, где она сидела, осталась небольшая, скром