Барвинок никогда не видела, чтобы человек мог озвереть вот так моментально. Чувствовалось, что злость в нем копилась уже давно: наперсточник, гадальщик, лотерея, а теперь еще пьяные дураки, и он словно взорвался холодной молчаливой яростью.
Гуляки сперва даже не поняли, что изменилось, а он бил коротко и страшно, а когда допустил по небрежности или оплошности пару размашистых ударов, противников унесло, как сорванные листья ветром. Остальные же распростерлись на полу среди перевернутых столов, и Барвинок с ужасом чувствовала, что никакие лекари им уже не помогут.
Похоже, волхв сам это понял, сказал коротко:
— Все. Ухожу. Прощай, мне надо поскорее прочь…
Она подхватилась с места, вся дрожа.
— Да-да! Конечно.
Она выскользнула следом, оставив драку дотлевать в другом углу, там даже не заметили, что стряслось, а на улице Барвинок вскрикнула с великим возмущением:
— Они просто пьяные!..
— Пьянство, — сказал он, — добровольное сумасшествие. А сумасшедшие кусаются…
— И ты заранее решил им повыбивать зубы?
— Ну…
Она сказала с отвращением:
— Ты просто нечеловек! Откуда ты пришел?
Он ответил хмуро:
— Я — человек. А вот они…
— Человек не может проливать столько крови!
— Человек может, — ответил он мрачно. — Человек может все!.. Человек… широк. Ладно, я пошел к коню. После этой драки задерживаться никак уж…
Разговаривая, они вошли в конюшню, волхв принялся седлать коня. Она ухватила свое седло и с натугой потащила к своей лошадке. Олег в недоумении оглянулся.
— А ты куда?
Она сказала решительно:
— Я с тобой! Всегда хотела посмотреть мир. И… увидеть, насколько, как ты говоришь, человек широк.
Его брови приподнялись, хотя, как ей почудилось, он не очень удивился.
— Даже после того, как я сказал «гав»?
— Что делать, — ответила она сердито, — только женщины бывают идеальными.
Он продолжал затягивать подпруги, конь хитрил и надувал пузо, обычная игра, но Барвинок чувствовала, что волхв посматривает на нее очень внимательно:
— А чего вдруг?
— А ты?
— Я не вдруг, — пояснил он. — И вообще… я мужчина. И у меня есть цель.
Ей показалось, что он по неосознанной мужской привычке напряг плечи и поднадул грудь, чтобы выглядеть значительнее, хотя как раз ему этого и не требуется, будет вообще чудовище.
— И что?
Он сказал мирно:
— Посмотри внимательнее, если все еще не поняла. Мне проще справляться с дорожными… случайностями.
Она фыркнула:
— По-твоему, все женщины сидят дома?
— Это не по-моему, — ответил он. — Так есть.
Он закончил со своим конем, повернулся, огромный и нависающий над нею, как гора. Зеленые глаза стали пронзительно строгими.
— Скажи, чего вдруг увязалась за мной? Хороший момент сказать правду.
Она опустила голову, несколько мгновений колебалась, кусала губы, наконец он услышал прерывистый шепот:
— Мне в самом деле надо убраться подальше…
— Почему? — спросил он. — Убила кого-нить? В смысле, залечила?
Она покачала головой.
— Нет-нет, я в самом деле, ты угадал, из знатной семьи… И мне надо убраться подальше, а то отыщут и все-таки выдадут замуж…
— Замуж, — сказал он, — это хорошо.
— Но не за того, — возразила она, — кого мне суют, не спрашивая!
Он подумал, поднял ее седло и взгромоздил на лошадку. Барвинок следила с огромным облегчением, как он быстро и умело затянул ремни. А когда подал ей руку, она машинально оперлась, чувствуя надежность скалы, и так поднялась в седло, и только там рассердилась на себя за допущенный промах и принятую помощь, так унижающую женское достоинство.
— А как же царства амазонок? — спросила она с высоты коварно. — Что глазки потупил?
Он вздохнул, отвел взгляд, но она смотрела требовательно, и он наконец проговорил нехотя:
— Да как тебе сказать, чтобы не сразу за уши и об стенку… Никаких царств амазонок нет.
Она охнула:
— Нет? Уже нет?
Он взял обоих коней под уздцы, в конюшне низкий потолок, а на выходе даже кони пригибают головы, поморщился.
— И никогда не было, — сказал он с сочувствием. — Прости, но… это все придумки распаленных похотью мужчин.
Она прижалась к конской гриве, почти распласталась, сверху проплыла, слегка задев за волосы, низкая балка входа, мир осветился ярким огнем утреннего солнца.
— Я слышала, — запротестовала она, — это от женщин!
Он остановил коней, как только миновали порог, скупо улыбнулся одной половинкой рта.
— Еще бы… Мечта о независимости от наглых и захвативших весь мир мужчин! Конечно, женщины охотно подхватывают такие слухи и распространяют дальше, приукрашая и расписывая всеми красками. Ну, добавляя все то, о чем грезится. Это понятно…
Вид у него был настолько серьезный и доброжелательный, что она на миг поверила, дрогнувшим голосом переспросила:
— Но… слухи… на чем-то же основываются? Вот так из ничего не бывает?
Он как-то странно и подчеркнуто лихо вскочил в седло, она такого никогда не видела, с места, не касаясь вообще стремени. Барвинок смотрела искоса, стараясь не подать виду, что впечатлена.
— Бывает и так, — ответил он, разбирая поводья, — именно из ничего. Но насчет амазонок… Знаешь, после кровавых набегов часто убивают только мужчин, а женщин оставляют. И чтоб насиловать, и вообще… Женщины как бы не враги, хоть и жены врагов, но…
Он повернул и пустил коня к выходу на улицу. Она держала свою лошадь рядом, зыркала на него зло и растерянно.
— Понимаю. Дальше!
— Оставшись без мужчин, — сказал он, — женщины, чтобы не погибнуть от голода, вынуждены сами не только пахать, но и ловить рыбу, стрелять из лука оленей, учатся ездить верхом… Это длится недолго, за это время подрастут младенцы и возьмут на свои плечи мужскую работу, но слух о таких вот местах, где одни женщины, распространяется среди мужчин быстро. Вот тебе и начало слухов об амазонках. А дальше рассказы растут, ветвятся, приукрашиваются… Никто нигде и никогда не обнаруживал никаких амазонок. Их царства. Или хотя бы племен.
Она пробормотала:
— Но слухи такие упорные…
— Потому что всем этого хочется, — пояснил он почти ласково. — Как мужчинам, так и женщинам. Хоть и по разным причинам.
На улицах все так же мало народу, спят долго, наверное, во сне находят пещеры с сокровищами, лампы с древними богами, мечи-кладенцы, скатерти-самобранки и золотых рыбок…
— Не отставай, — посоветовал он. — Надо выбраться из города до того, как стражам станет известно о такой драке.
— Да-да, — согласилась она послушно. — Как скажешь!
И хотя это послушание далось с трудом, но приходится твердить себе, что согласился взять ее с собой, хотя может и отказать… хотя согласился подозрительно легко. Она ожидала сопротивления посерьезнее, но ворох заготовленных доводов оказался ненужным, а она так старалась подобрать самые убедительные! Значит ли это, что нравится этому загадочному человеку больше, чем он выказывает?
Глава 9
Город остался позади, приплюснутые своей тяжестью зеленые холмы расступились, за ними распахнулась прекраснейшая долина. Она, как спокойное озеро, лежит в чаше с бортами из невысоких гор, сейчас золотых в прямых солнечных лучах.
Волхв едет молчаливый, Барвинок поглядывала на его хмурое лицо и старалась понять, о чем думает этот странный человек. К примеру, долина просто чудо, почему нет сел с их садами и огородами? Либо людей на земле все еще мало, либо здесь такие чудовища, что пожирают все живое…
Она зябко передернула плечами. Вот так часто бывает, что понапугивает себя, а потом страшится ноги опустить с кровати на пол.
— Это жаворонок поет? — спросила она. — К счастью!
Он переспросил хмуро:
— Что, новая примета?
— Нет, старая. А ты что, в приметы не веришь?
Он отмахнулся.
— Все приметы к счастью. Только одни к твоему, а другие к чужому.
Она сказала обвиняюще:
— Ты ни во что не веришь! И людей, похоже, не любишь вовсе.
— Их хорошо любить, — сказал он, — где-нибудь в пустыне. Уйти хотя бы на сорок дней… а лучше — лет, вот тогда любишь и людей, и человечество. А когда вернешься в город… повбывав бы!
— Ты злой, — сказала она в очередной раз и сама поймала себя на повторе, надо бы уже лягать другими словами, хотя все равно лягать и бодать, мужчин нужно держать в тонусе, да и чтоб привыкали, что это вообще-то норма общения с женщиной. — Как ты таким стал?
— Когда нет выбора, — пробормотал он, — именно тогда и приходит самое правильное решение…
Кони идут мелкой рысью, мимо проплыла роща, показался густой и очень высокий кустарник. Волхв прислушался, его рука медленно поднялась к плечу, неспешно достал лук.
Такими же замедленными движениями набросил на рог петлю тетивы, уперев в луку седла, взял стрелу.
Не успела она глазом моргнуть, как он вскинул лук, моментально натянул тетиву. Сухой щелчок показался чересчур громким, стрела исчезла, волхв тут же выхватил вторую, послал ее в кусты, затем третью, четвертую, пятую…
В зелени раздался дикий рев, у Барвинок от ужаса задрожали колени, что-то упало, ломая ветки, затем еще, а спустя мгновение оттуда поднялся во весь громадный рост великан, широкий и с дубиной из корня цельного дерева.
Он тяжело шагнул в их сторону.
Олег проворчал:
— Ну и ладно…
Две стрелы сорвались одна за другой с тетивы, как темные молнии. Великан вздрогнул, одна стрела пробила горло, вторая вонзилась в глаз. Кони дрожали и пятились, Барвинок едва удерживала свою лошадку, Олег вообще управляет только ногами, лук наготове, дышит учащенно, ноздри раздуваются, как у зверя.
— Все, — сказал он коротко и, сняв тетиву, сунул лук обратно в тулу. — Это был последний.
Барвинок пролепетала:
— Были… еще?
Он кивнул.
— В кустах еще двое. Нехорошо.
Она вскрикнула:
— Откуда ты знаешь?
— Запах, — буркнул он. — Ветер в нашу сторону. Такой смрад несло, что уже и не знаю, как ты не почуяла. Или ты вообще запахи… не ловишь?