— Что?
— Кончится вода, — сказал он с тоской, — лягут и будут ждать нового дождика… даже не знаю, что с такими делать. Может быть, надо снова перетопить? Выбрать чистую и здоровую семью, а всех остальных… либо утопить, как уже делалось, либо сжечь… Можно еще болезнь какую-нибудь, только боюсь, слишком много выживет. И не самые лучшие…
Она смотрела в ужасе.
— Ты так серьезно говоришь… Я чуть не поверила, что ты всерьез!
Он посмотрел на ее чистое личико с круглыми, как у совенка, глазами и вздернутыми красивыми дугами бровей, вздохнул и пригнул голову, сверху проплыла дуга ворот.
Во дворе привычные колодец, неизменные телеги с задранными кверху оглоблями, из распахнутых дверей конюшни доносится конское фырканье, в трех шагах от колодца и ближе к коновязи высится массивный кусок серого гранита, так называемый седальный камень. С него на коня влезают люди пожилые или слишком грузные, а то и отягощенные массивными доспехами и оружием.
Мужчины — существа хвастливые, Барвинок давно заметила, что хотя с камня залезать удобнее, но к его помощи прибегают только те, кто уж никак иначе, а остальные, даже самые толстые, сопят и багровеют мордами, но вскарабкиваются на коня с помощью стремени, а это все равно что подниматься по лестнице, ступая через три ступеньки.
Волхв, как она помнит, к ее недоумению, иногда поднимался в седло, как отягощенный немалым весом старик: ставил стопу в стремя, хватался за луку седла, другой ногой отталкивался от земли и тяжело усаживался, зато в другое время запрыгивал на коня, совершенно не прикасаясь ни к стременам, ни даже к седлу. Барвинок не могла понять, почему так по-разному, это же как можно постоянно бахвалиться удалью и молодечеством, но у волхва все зависит, наверное, насколько тяжелые или легкие мысли застряли в черепе.
Постоялый двор ничем не отличался от остальных, все строятся одинаково, даже еда везде все то же мясо, жареное и вареное, сыр, рыба, птица, хлеб и немного зелени, зато вина много и разного, что и понятно, основной источник дохода.
Барвинок все время думала о своем, на волхва поглядывала когда со злостью, когда с сочувствием. Он заметил эти странности, помалкивал.
Она вяло работала ложкой, вылавливая в супе куски разварной баранины.
— Переночуем, — после долгого молчания спросила она, — а утром отправишься искать беду на свою голову?
— Ты переночуешь, — пояснил он, — я отправлюсь сейчас. Сразу после ужина.
— Что-о?
— Время на исходе, — пояснил он. — Может быть, я уже опоздал.
— Скоро ночь!
— Никто не запрещает ездить и ночью.
— Сумасшедший!
— Точно, — согласился он. — Только мое сумасшествие более здраво, чем рассуждения о богатстве гробокопателей. Так что сумасшедшему… сумасшествие. Ну, ты поняла.
— С трудом, — отрезала она. — Не сумасшедшей понять трудно!
Доужинали в молчании, Олег не стал дожидаться, пока маленькая женщина справится с большой рыбиной, бросил монету на стол и вышел.
Хозяин вырос тут же рядом со столом, будто все время пребывал в невидимости. Монета исчезла в его ладони, на женщину посмотрел вопросительно. Барвинок ответила виноватой улыбкой, запихнула в рот последний кусок и бегом выбежала за волхвом.
Волхв уже вывел коня, Барвинок закричала с крыльца возмущенно:
— Без меня?
Он в удивлении оглянулся.
— Женщина, скоро ночь!
— Вот и присмотрю за тобой, — ответила она дерзко, — чтоб не потерялся!
Он покачал головой.
— Зачем это тебе? Может быть, хоть сейчас скажешь?
Она посмотрела хитренько.
— А вот догадайся.
— Да разное в голову лезет, — пробормотал он. — Разное. Ладно, поиграем и в твои игры.
Оставив своего коня, он вывел лошадку загадочной спутницы, протянул маленькой женщине руку, но она лишь покосилась на его широкую ладонь, такую толстую и надежную, вставила ногу в стремя и поднялась легко, как молодая стрекозка.
Пока разбирала повод, он сам оказался в седле, лишь сделав быстрый шаг к коню и сильно толкнувшись ногами. Барвинок смотрела во все глаза, вот бы ей так управлять конями.
— Готова? — спросил он.
— Не беспокойся, — ответила она. — Не отстану.
— Теперь верю, — пробормотал он, и она не поняла, с какой целью он это произнес. — Ты такая…
Глава 11
Внезапное чувство опасности стегнуло по ее телу, словно пучком крапивы по голой коже. Раздался сухой треск, злобное шипение, яркая вспышка выжгла глаза. Барвинок вскрикнула и прикрыла лицо ладонями, но и под ними видела жуткий ветвистый ствол белого огня, что возник между небом и землей.
Со всех сторон раздавался крик, она с усилием отодвинула трепещущие руки, перед глазами плавают яркие и темные пятна вперемешку, мелькают неясные тени.
Голос Олега раздался совсем рядом:
— Ты как?
— Что это было? — спросила она.
Зрение наконец очистилось, она потрясенно видела, как огромная глыба седального камня стала багровой и медленно расплывается, как воск на жарком солнце.
Со двора народ кто умчался в дом, кто выглядывает в страхе из-за сараев, только двое городских стражей, которым бежать никак нельзя, отступили к стенам и забору, смотрят в ужасе, а массивный обломок скалы на глазах теряет очертания, расползается, оседает к земле, продолжая все еще гореть странно легким синеватым огнем, несерьезным для такой глыбы.
— Молния? — спросила Барвинок. — С ясного неба?
— Молния, — подтвердил Олег. — С ясного неба. Поехали?
Она зябко передернула плечами.
— Да-да…
Алость быстро уходила из камня, вместо глыбы посреди двора осталась огромная толстая лепешка, все еще пышущая жаром. Затем цвет сменился на багровый, люди начали робко приближаться, закрывая лица от жара.
Олег поехал к воротам, Барвинок пустила коня рядом и спросила быстро:
— Это нам?
— Конечно, — ответил он.
— Зачем?
— Предупреждение.
— Настолько милосерден?
Они выехали на улицу, Олег направил коня в сторону городских ворот.
— Не мальчишка, — ответил он медленно, — что жаждет драки. Он не станет тратить магию по любому поводу. Это была демонстрация. Он полагает, что этого может быть достаточно. Для умного человека.
Она фыркнула.
— Для умного!
Он поморщился.
— Разве не так?
— А что, — спросила она быстро, — ты умный? Тебе этого хватит?
— Умному бы хватило, — произнес он невесело, — но дело в том, что я — мудрый. Это дело другое. Умность — одна из частей мудрости. Там еще много чего, женщина…
— Ну да, — сказала она саркастически, — мне совсем не понять. Как и не понять, как ты собираешься бороться с магом такой мощи. Это тебя не убедило, что твоего умения махать кулаками здесь мало?
Он покачал головой:
— Нет.
— Думаешь, твои амулеты спасут?
Он кивнул:
— Да, я так думаю. Во всяком случае, надеюсь. А вот он побаивается.
Она изумилась:
— Тебя?
— Иначе, — начал объяснять он так терпеливо, что ей почудилось, что объясняет сам себе, ему ж надо все подробно и на пальцах, а потом еще и повторить пару раз, — иначе бы не показал свою предельную мощь. Конечно, впечатлило. Он сильнее, чем я думал. И в этом его ошибка.
Она широко распахнула глаза от таких резких поворотов мужской мысли, что нет никакой логики.
— В чем?
— Не показывал бы, — объяснил он, — мог бы застать врасплох. А так я теперь знаю его пределы. А вот он очень уж хочет, чтобы я ушел из этих земель и никогда не возвращался.
Она долго думала, морщила лобик, а когда раскрыла ротик, голос ее прозвучал нерешительно:
— Но… зачем ударил в камень? А не мог бы…
Он договорил:
— Прямо в меня? Если бы — давно бы. Он может метать молнии только в те точки, которые посетил лично и чем-то отметил. Он и так долго ждал, пока приблизимся к какой-то… Конечно, для него было бы счастьем, если бы я залезал на коня с этого камня…
Она вздрогнула, поежилась. А в самом деле хорошо, что предпочла сесть в седло без этого камня.
Да и не стал бы маг ее обижать, женщины вообще-то никому не противники. Их бьют в последнюю очередь, когда уже не бить никак нельзя, хотя и это вообще-то мужское свинство.
Закат полыхает на полнеба, страшный и красочный, словно напоминание о битвах богов с чудовищами, от поступи которых дрожала и проваливалась, как молодой ледок, земля.
Но краски наконец померкли, на землю пала, как невесомый пепел, печальная тень. Кони галопом идут по равнине, почти вся серебрится, кроме крохотных низин, скрытых легким туманом. Он поднимался все выше, и устрашенная Барвинок перестала видеть конские копыта, нереальное ощущение, будто скачут по ровному протяженному облачному полю высоко над землей.
Олег покосился на бледное напряженное лицо, очень уж перепуганное на нем выражение, бросил участливо:
— Уже скоро. Как только проскочим вон ту деревню…
— Какую? — огрызнулась она. — Нет никакой деревни. И вообще там ничего нет…
Он промолчал, а через несколько минут бешеной скачки из тумана выдвинулись крыши, заборы, вершинки фруктовых деревьев. Туман, казалось, прижался к земле и втискивается во все щели и ямки, стараясь остаться незамеченным.
Барвинок холодно молчала, она человек, а не нюхочуйная борзая, только животные могут ощутить деревню на таком расстоянии, а все мужчины, понятно, животные еще те, настоящим животным такая животность и не снилась…
Дома расположились по обе стороны дороги, большая деревня, чаще бывает, что хватает только на одну сторону. Барвинок послышался неясный гул, в домах начали вспыхивать огни, захлопали двери, в освещенных проемах появились угольно-черные силуэты.
Загрохотало снова, Барвинок в тревоге посматривала по сторонам, из домов выбегали люди и бросались к сараям, где тревожно мычала скотина.
— Не туда смотришь, — сказал Олег.
Она снова повертела головой, кони под ними тревожно прядали ушами и фыркали.
— Вверх, — проронил он. — Проехали! Уже близко.