— Работающим, — ответил он, не размыкая глаз. — Или тем, кто не работает по крайней молодости или уже по старости. По глубокой старости и немощи. А бездельникам да ворам…
Она вскрикнула:
— Ворам? Это ты их назвал ворами?
Послышался топот, от коней в их сторону мчался, грузно топая толстыми подошвами разношенных сапог, взволнованный Климандр.
— Вы слышали? Вы слышали?
Олег открыл глаза и с минуту всматривался в испуганного парня. Потом вздохнул и поднялся на ноги.
— Вот что, дружище… Тебя Климаксером зовут?
— Климандром…
— Вот что, Климандр, — сказал Олег отечески. — Хотя и говорят, что нельзя радоваться гибели людей, но, по-моему, нельзя радоваться гибели хороших людей. А когда вот такие гибнут, уж извини, как твои друзья, то можно и нужно. Это даже гуманно, если смотреть издали…
Барвинок подумала, что нужно спросить насчет этого слова, вечно волхв придумывает какие-то свои, а Климандр вытаращил глаза.
— Что? Они погибли?
— Да.
— Это невозможно!
— Возможно, — ответил Олег. — Земля сама иногда очищается от таких… Жаль, редко.
— Но… как?
Олег мотнул головой в сторону края пропасти:
— Пойди посмотри. Я еще не смотрел, что там и как, но иногда верить можно и женщине. Посмотри на нее — и увидишь, что и как. Боги долго терпят, но больно бьют.
Климандр ринулся к обрыву с такой резвостью, что едва не свалился, долго стоял там, а когда повернулся к ним, лицо было смертельно бледным.
— Они не могли погибнуть! — прокричал он в отчаянии.
Олег пожал плечами, подниматься и смотреть в провал и не собирался, а Барвинок сказала молодому парню печально:
— Боюсь, этот человек прав. У вас опасное занятие.
Климандр вернулся к ним, бледный и вздрагивающий. Глаза огромные, испуганные, только теперь стало видно, что он всего лишь ребенок, большой и крупный, с сильным телом и жилистыми руками, но ребенок.
— Не могли, — повторил он убито. — Как же так? Всегда все было хорошо…
— Повадился кувшин по воду ходить, — сказал Олег сочувствующе, — там ему и голову сломить. Знаешь, парень, вернись к своей работе плотника. Не потому, что там безопаснее, плотник может топор на ногу уронить или под бревно попасть, но есть работы достойные и недостойные. Быть плотником — достойно. Как и пахарем или каменщиком. А вот вором или грабителем могил…
Климандр растерянно хлопал глазами, слишком оглушенный, чтобы понимать даже простые слова, а Барвинок шипела сквозь зубы от злости, нашел когда читать мораль, самому бы что-то сказать в ответ, но умные слова, как назло, не идут в разгоряченную голову.
Наконец Климандр махнул рукой и потащился к оставленным коням. Олег мрачно посмотрел на Барвинок.
— Прямо разрываешься от сочувствия! А он в самом деле выиграл.
— Что?
— Да хотя бы коней, — сообщил Олег. — Со всей поклажей. Теперь они его. И в хозяйстве пригодятся, и вообще… можно сказать, уже человек подпорчен. Может быть, не совсем, но червоточинка уже появилась.
— Из-за чего? Что кони достались ему?
— Что достались даром, — пояснил Олег.
— И вот так сразу испорчен?
— Не обязательно сразу, — объяснил Олег дотошно. — Но когда что-то достается легко, потом не хочется добывать с трудом. Ищешь путей, как бы тоже без усилий и… много. Ну там кто-то заработал несколько монет, а ты их р-р-раз и украл! Красиво, лихо, даже похвастаться можно потом. Перед такими же… Ладно, досыпать будешь? Или позавтракаем и поедем?
Она смерила его холодным и вместе с тем удивленным взглядом.
— Чего это ты стал вдруг таким заботливым?
— Я всегда заботлив.
— Раньше ты не спрашивал, — напомнила она зло, — что хочу я или не хочу.
— Потому что лучше знаю, — пояснил Олег, — но сейчас это… как его… проявляю внимание. Хотя, ты права, уже не заснуть, так что лучше доставай еду, перекусим. Ехать по росе — самое милое дело. Птички… поют, кузнечики… это самое… скачут… и даже прыгают, представь себе…
Она поморщилась, но послушно потащилась к сброшенным на землю седлам и мешкам. Олег проводил ее задумчивым взглядом, лицо оставалось очень серьезным.
Глава 17
Она разложила на скатерке съестные запасы, уже собиралась заново разжигать костер, это долго бить кресалом по огниву, у нее никогда сразу не получается, как у мужчин, но этот рыжеволосый лишь бросил на угли сухие прутики, мощно дунул, и под взлетевшими хлопьями пепла жара оказалось достаточно. Вот уж не подумала бы, чтобы пламя взметнулось яркое и жаркое. Веточки весело захрустели на молодых зубках огня, затрещали, пошли расщелкиваться, а волна тепла ударила ее в лицо и нежно окутала тело.
— Ты злой, — сказала она с убеждением.
Он подумал так основательно, что она снова начала потихоньку беситься, как можно над таким размысливаться, каждый отвечает сразу «да» или «нет», хотя отвечающих «да» надо еще поискать, наконец он проговорил:
— Не думаю. Нет, я не злой.
— А какой?
— Не злой.
— А зачем же тогда?
Он взял кусок мяса в одну руку, хлеб в другую и сказал медленно, раздельно и веско, словно вбивал ей в темя большие гвозди огромным молотком:
— Преимущество одного человека над другими допустимо только за счет его работы, трудолюбия, упорства, ума… воли… еще чего? Словом, только за счет личных качеств! Поняла?
— Зануда, — сказала она.
Он поморщился, но откусил от ломтя мяса, пожевал с задумчивым видом и поинтересовался:
— А как тогда зовется человек внимательный, который вникает во все детали?
— Вот я и говорю, — возразила она победно, — зануда! Какой мужчина станет вникать во все детали?
Он пробормотал:
— Мужчины все разные… Это женщины на одну колодку.
— А ты все еще не понимаешь, что всякие простые вещи доказываешь мне, такой умнице?
Он прожевал, нахмурился.
— Не сообразишь? А кто доказывал, что надо сохранить магию? И что плавающие в море кувшины с засунутыми туда джиннами — хорошо? И говорящая рыба в проруби — замечательно? А чтоб разбогатеть, не обязательно учиться и трудиться, надрывая жилы, а достаточно в нужном месте сказать: «Сезам, откройся»?
Она вскинула брови повыше, понимая, что так выглядит особенно красивой, хрупкой и беззащитной.
— А это при чем? — прощебетала она милым голоском, что так обезоруживает мужчин. — Это другое!
— Как другое?
Она заявила уверенно:
— Это уже удача. Это уже не от человека, а от стечения… обстоятельств, что ли.
Он посмотрел так, словно горел желанием прибить ее на месте, процедил зло:
— Так и не поняла? Я хочу убрать эти, как ты говоришь, обстоятельства. Вообще! Не потому, что лично мне угрожают, а потому что угрожают всему роду людскому.
Она сказала саркастически:
— Ах-ах, всему роду! Он, видите ли, о всем человечестве заботится!
Он не стал отнекиваться, как она ждала, напротив, набычился и спросил хмуро:
— Тебя это удивляет?
Она ответила нагло:
— Еще бы! Такой брехни еще не слыхивала.
Некоторое время ели молча, за таким спором и удавиться недолго, а разогретый на горячих камнях хлеб хрустит и пахнет восхитительно, корочка получается тонкая и соблазнительная, а под нею пахучая мякоть. Мясо так вообще просто тает на губах, Барвинок только сейчас ощутила, насколько сильно проголодалась, а вчера так вымоталась, что заснула, почти не поужинав.
Но чувство справедливости мешало просто жевать и наслаждаться простой человеческой радостью, еще не проглотила кус, но зло прошамкала:
— А зачем брешешь? Или хочешь сам управлять людьми по непонятным своим правилам?
Он ответил размеренно:
— Тому, кто желает вести народ за собой, приходится идти за толпой. А ты видишь, иду против самой главной страсти толпы: получать всего и много… бесплатно, без труда! Так где отыскала жажду власти?
— А вот отыскала!
— Где?
— Да вот в этом! — прокричала она. — Люди жизнью рискуют!.. А ты… А ты что о них сказал?
Он проговорил строго:
— Рисковать нужно только для защиты рода, племени, народа… а то и жертвовать. Вор тоже всегда рискует! И что? Риск — благородное дело?.. Воры благороднее тех, кто работает честно?
— То воры, — возразила она, — а то искатели сокровищ!
Он осведомился:
— Они ищут в горах серебряную или золотую руду?.. Долбят камни, чтобы добыть алмазы?.. Не-е-е-ет, они хотят отнять уже готовое! Не вскидывайся, я тоже вижу разницу: отнять у живого или снять с мертвого. В первом случае это воровство, во втором — мародерство. А то, что человек умер не сегодня утром, а сто или больше лет тому, дела не меняет.
— Еще как меняет! — возразила она, но вдруг ощутила, что, хотя правда на ее стороне, все-таки доводы ускользают, как рыбешки из пальцев. — А вот все не так!
Олег проворчал брюзгливо:
— Искатели сокровищ… Подлейшее, даже преподлейшее занятие. Но, ишь ты, как все сумели перевернуть в людских головах!.. Теперь эти дураки и бездельники, что не хотят ни работать, ни учиться, выглядят почти героями. Ишь, отправляются отыскивать и забирать сделанное или заработанное чужим трудом!
Она запротестовала:
— Ну что ты такое говоришь? Эти сокровища теперь никому не принадлежат.
— И что, — поинтересовался он ядовито, — тем самым законно их отыскать и присвоить?
— Ну да!
Он сказал хмуро:
— Да, конечно, по людским законам так. Но как насчет закона, который дан нам свыше?
Она невольно посмотрела вверх.
— Кем?
Он пожал плечами.
— Не знаю. Да это и не важно. Только чувствую, что такой закон есть. Человек должен работать, трудиться, создавать… а не подбирать чужое.
Она запротестовала еще жарче:
— Какое чужое? Или ты хочешь, чтобы оно попало в руки плохих людей?
Он насмешливо скривил губы.
— Плохих? В смысле, еще хуже?.. А что, есть разница?.. И те, и другие считают соперников плохими и недостойными. И как оправдание себе говорят, что надо поскорее прибрать это к рукам, чтобы не досталось тем сволочам.