— …и есть жуткие подземные волки, которыми нас пугают в детстве?
— Они, — буркнул он. — Если бы не их дороговизна и короткий срок жизни, вызывающие их стали бы властелинами мира. Правда, таких властелинов было бы много… Так что ничего бы не изменилось, увы. Разве что войны стали бы злее. Ладно, пойдем.
Она охнула:
— Но они еще не…
Глава 2
Она прервала себя на полуслове. Люди-жуки, взяв след, ныряли в землю, словно в вязкое болото. Она различила, что их тела трясутся мелко-мелко и земля расступается, пропускает их в свои недра.
Олег вернулся к коням, успокаивающе похлопал своего по шее, тот сразу же перестал пугливо прядать ушами, даже лошадка Барвинок вздохнула с облегчением и с укором посмотрела на припоздавшую хозяйку.
— Все, — сказал он с досадой. — Поехали! Что-то я совсем ползу с такой спутницей… Прибить, что ли, чтоб всем было хорошо?
— Кому это всем? — спросила она сердито. — Тебе уж точно не будет хорошо!
— Почему?
— Ты ж говорил, что у тебя есть эта… как ее… совесть!
Он легко вскочил на коня и уже с седла ответил задумчиво:
— Как раз она и говорит, что прибить пора, пора…
Голос его прозвучал очень серьезно, она насторожилась, волхв шутить не умеет, а в этих словах есть и другой затаенный смысл, который она должна понять недвусмысленно…
— Почему пора? — прощебетала она и улыбнулась как можно невиннее.
— Потому что с каждым днем ты сильнее, — объяснил он и спросил: — Едешь или остаешься?
Она поспешно вскарабкалась в седло, по спине как будто водят куском льда, а глаза волхва неспроста такие серьезные и загадочные. Однако он ничего больше не сказал, усмехнулся коротко и пустил коня от дерева прямо, спокойно, совершенно не обращая внимания на близость земляных волков.
Барвинок крикнула вдогонку:
— Сейчас увидят и вылезут!
— Не увидят, — ответил Олег равнодушно.
— Почему?
— У кротов глаза слабые, — буркнул он.
— Это не кроты!
— У червей и вовсе нет, — отпарировал он. — Вообще-то под землей глаза не нужны.
Она хотела спросить, при чем тут жизнь под землей, если эти звери созданы колдуном, но Олег уже пригнулся к конской гриве, посылая его в галоп, а если не догнать, то, как он предупредил в самом начале, нянчиться не будет, она останется одна.
Его конь даже накренился набок, делая резкий разворот в сторону леса, она крикнула торопливо:
— Это удлинит дорогу!
— А ты как хотела? — спросил он через плечо.
— Вон дорога по равнине!
— А землеволки? — спросил он без всякого ехидства.
Она посмотрела с недоверием.
— А что они… Ах, не смогут через лес?
— Смогут, — ответил он, — но намного медленнее. Им проще под самой поверхностью, лишь бы свет не жег их глаза и шкуры, а в лесу корни идут глубоко. Да и не трава же, корни дуба не прорвать, надо грызть, а оно им надо?.. Так что обойдут.
— И на время потеряют след! — сказала она с энтузиазмом. — Олег, а ты, оказывается, умный!
Он посмотрел с недоверием, в самом ли деле восхитилась или же каким-то образом хитро обругала. Подумав, решил, что все-таки обругала, потому что если это вот для нее признак ума, то ничего другого умного в нем не заметила. А он горы бисера рассыпал и расшвыривал, вещал о звездах, о строении мира, о черепахе, на которой земля, о Мировом Дереве, о сходящих днем на землю звездах в облике красивых женщин, что вообще-то такая же брехня, как и Мировое Дерево или мировая черепаха в бескрайнем океане…
Деревья надвинулись и пошли навстречу, быстро исчезая за спиной. Барвинок с облегчением замечала толстые могучие корни, выползающие наверх, бугрящие толстый слой мха, под землей такие же крепкие, прочные, у одних деревьев широко расходятся под поверхностью, у других уходят на большую глубину, спасут, защитят, устроив для подземных хищников настоящие стены…
— Ты от своего не отступишься? — спросила она. Ему голос ее показался странным, но смолчал, а она, не дождавшись ответа, повторила: — Не отступишь, не свернешь, не откажешься…
Он буркнул:
— Только сейчас поняла?
— Убей колдуна, — проговорила она тем же странным голосом, — но… не уничтожай воду!
Он в удивлении оглянулся.
— Почему?
— Тебя проклянут все!
Он наморщил нос.
— Ты это уже говорила. Это ты так обо мне заботишься?.. Или об этих «всех»?
Она крикнула разозленно:
— Да на что ты мне сдался! Но ты отнимаешь у людей надежду, неужели не понял? Жизнь тяжела… а у кого не тяжела, то сера и беспросветна.
Ее конь мчится рядом, Олег покосился на нее с удивлением. Хорошенькая куколка, потому, когда раскрывает хорошенький ротик, ожидаешь услышать сладкое пение или сладкое щебетание, но когда слова идут резкие и вроде бы с каким-то непонятным смыслом, то смотришь больше с удивлением, как на говорящую козу, чем вслушиваешься в звуки.
— Ты права, — сказал он, — мечтает. Ну и что?
— У тебя есть хоть капля жалости к людям?
Он буркнул:
— Чаще детей порют заботливые родители, чем те, которым на них наплевать.
— Но это взрослые люди!
— Взрослые тоже… должны.
— Что?
Он подумал и ответил веско:
— Все. До конца жизни. Без отдыха!
Она сжала повод в кулачках, но промолчала. Когда пошел сосновый лес, Олег забеспокоился, поторопил коня, что и так шел крупной рысью. Барвинок сжалась в комок, у сосен корни расположены очень близко к поверхности, и потому ветер часто валит даже гигантские деревья, тогда выворотни образуют целые стены из корней…
Но за соснами снова пошел дубравник, у нее отлегло от сердца. Чтобы добраться до сосен, надо сперва преодолеть стену из толстых корней дуба, что уходят чуть ли не до середины земли в поисках подземных вод и потому так часто выводят наружу роднички.
Высоко над лесом прокатился гром, дождь посыпался яркий и блестящий, будто с неба падает жемчуг, а солнце просвечивает все капли насквозь. Они не успели промокнуть, как жаркое солнце все высушило, только воздух долго оставался горячим и влажным, как в бане.
По дороге попалось громадное черное зеркало лесного озера, что решило превратиться в болотце и уже с берегов начало затягиваться ряской и тиной.
Наконец деревья расступились, кони с удовольствием выметнулись на простор заросшей пожухлой травой степи. Узкая извилистая дорога, что опасливо обходит лес, где могут быть звери и разбойники, выпрямилась и пошла красиво и уверенно. На горизонте проступили синие вершины гор, настолько призрачные, что кажутся тающими облачками.
Она догнала волхва и пустила коня рядом.
— Магия, — заговорила она настойчиво, — это дар… это счастье!.. Нельзя отказываться от счастья.
— Это проклятие, а не дар, — возразил он. — Если бы уничтожал только слабых и дураков, кто бы спорил? Но и сильные… увы, удержаться не могут.
— Может быть, — предположила она, — недостаточно сильные?
Он покачал головой.
— Нет, сильные тоже… не совсем сильные. Потому магия должна быть уничтожена. Вообще. Вся. Чтобы не было соблазна. Все только трудом! И тогда дураки, что трудиться не любят, останутся на дне. У подножья великой горы.
Она сказала с сомнением:
— Считаешь, среди умных, которые с тобой заберутся на вершину горы, не будет злых, несправедливых? Загребущих и жаждущих захватить власть над миром?
Олег ответил недовольно:
— Ищешь средства, чтобы все и сразу? Такое не смогли даже боги. Сегодня покончим с магией. Завтра будем думать, как связать руки… или отсечь от вершины нехороших умных. А пока…
Она вскрикнула и натянула повод. Им навстречу по земле несется холмик, словно земля не твердое и незыблемое, к чему привыкли, а туго натянутое полотно, по которому снизу ведут большой толстой палкой.
— В сторону! — крикнул Олег. — Вон за те камни!
Она послушно повернула лошадку в сторону от дороги, там у обочины громадные валуны. За спиной был треск, шелест, шипение. Она оглянулась в страхе.
Олег соскочил с коня, тот в испуге отбежал, а к волхву быстро приблизился тот земляной холмик, вырос, и, прорывая почву, поднялся громадный человек-крот. Комья земли отваливались от его тела, обнажая блестящий гладкий панцирь головогруди и мохнатое черное тело ниже. Он отряхнулся всем телом, как пес, плотное тело заблестело во влажном воздухе, начал оглядываться, еще не видя добычу.
Справа поднялись еще два холмика, расширились и, прорвав травяной покров, поднялись два чудовища, одного Барвинок узнала: тот, что тогда появился первым и нюхал землю.
Все трое бросились на Олега, он сказал что-то злое и перехватил посох двумя руками. Первый чуть опередил остальных, Олег ударил его в лицо тупым концом, как копьем, тут же пригнулся и ударил оставшихся по ногам. Она не поверила глазам, тяжелые грузные монстры упали, как подкошенные. Первый подхватился и прыгнул на волхва, но кулак Олега встретил его на полпути и отшвырнул снова.
Отступив, он дрался уже посохом, вращая его с такой скоростью, что она опять видела только смазанные круги, словно крылья летящей мухи. Посох стучал громко и сухо, будто Олег бил по дереву.
Двигаясь быстро, он уклонялся от ударов и, хватая кого за руку-лапу, кого за плечо, а то и вовсе за голову, с силой толкал друг на друга, сталкивал лбами, сбивал с ног, давал подножки. Когда он так дрался в корчме, то многие просто не поднимались, а здесь все тут же вскакивали и бросались на него снова.
Она видела, что его удары становятся все сильнее, вообще начинает серчать, но другой бы вообще пришел в ярость, а этот странный человек всего лишь добавил мощи в и без того сокрушительные удары.
Наконец она услышала треск: кулак Олега впервые проломил прочный хитин. Она не видела, куда и кому досталось, все двигаются слишком быстро.
Монстры падали и поднимались уже с большим трудом, но продолжали сжимать вокруг него кольцо. Однако и волхв уже пришел в бешенство, она видела его безумные глаза, в движениях появилась та звериная гибкость и даже красота, которой так гордятся воины.