— Если он ждет, — проговорила она совсем вроде бы не дрожащим голосом, — а еще сильнее тебя, как ты говоришь… то на что ты надеешься?
— Не знаю, — проворчал он. — Но его остановить надо. Иначе цивилизация обречена.
— Ах-ах, — сказала она едко, пусть лучше слышит иронию, чем страх. — Какие благородные слова!
Он сдвинул плечами.
— Что делать. В мире, когда все только о своем кошельке, кто-то должен и обо всех?
— Это обязательно ты?
Он снова пожал плечами, и хотя этот жест вовсе не связан с тем, какая она хорошенькая, ей нравилось смотреть, как медленно оживают и чуть-чуть сдвигаются эти живые скалы, слегка вздымая при этом и пласты грудных мышц.
— Если бы этим занимались другие, — пробормотал он, — я бы с удовольствием сидел и смотрел на них. А еще и говорил бы, что не так, не то, можно изящнее…
Она подумала, покачала головой.
— Нет, это был бы уже не ты. Даже мне видно, что такие так не могут. Но ты уверен, что колдун не прихлопнет нас, как только увидит?
Она посмотрел на нее внимательно:
— А ты права. Надо, чтоб не увидел.
Она на всякий случай мило и победно улыбнулась, она такая, замечательная, и вообще права всегда, а сама поспешно думала в полнейшем смятении, где же это она сказала такое, что убедило этого твердоголового в ее великой мудрости.
Лес стал реже, дорога пошла вниз, стволы расступились, и в открывшейся долине распахнулся огромный город, разрезанный надвое рекой.
С первого взгляда это все можно принять за огромный разросшийся сад, где поселились люди и выстроили дома с высокими острыми кровлями, только на другом берегу выступает над зеленью деревьев громада каменной башни да у самой воды, свободной от деревьев, угрюмо теснятся склады. Река судоходна для больших тяжелых барж и крупных кораблей.
Олег ехал молчаливый и погруженный в тяжелые думы, именно тяжелые, видно по нему, и вообще он тяжелый человек, как Барвинок решила уже давно.
Еще у городских ворот оба ощутили аромат оливкового масла, что вскоре превратился в смрад: в ближних домах жарят дешевую рыбу, пахнет кровью, ветер со стороны скотобойни, стадо коров прямо на дороге насторожилось и уперлось в землю копытами, не желая заходить в такой опасный город.
Зато масса овец, одинаковых, будто пирожки из одной формочки, втискивается с азартом, теснится, не оставляя зазора даже в палец. Барвинок хотела переждать, но волхв пустил коня прямо через это волнующееся море и, чудо, сумел пробиться так легко, словно ехал через высокую траву.
По ту сторону ворот сразу же лавки, тут лучшие места, всякий гость проходит мимо, колодец с воротом, дальше двухэтажный дом с понятным всем рисунком лавки и ложки.
Чувствовалось, что город по каким-то причинам переживает тяжелые времена, и люди показались ей мрачными, угрюмыми, скупыми и очень недобрыми.
На перекрестке их встретила целая группа крепких мужчин с решительными голодными лицами. Впереди, выступив на шаг, держался невысокий, но очень жилистый мужчина, с темными волосами и дочерна загорелым лицом.
Его глаза, черные и блестящие, как у большой птицы, уставились на незнакомцев с откровенной враждебностью.
— Кто такие? — спросил он требовательно. — Зачем прибыли?
Она хотела ответить резкостью, явно же это не городская стража, но Олег придержал ее за руку и сказал мирно:
— Просто едем мимо и дальше. Пообедаем здесь, заночуем… а утром отправимся дальше.
Мужчина сказал без малейших колебаний:
— День только начался. Вы можете дойти до Семитополья, это еще один город по этой же дороге.
— Далековато, — заметил Олег.
Мужчина сказал раздраженно:
— Заночуете в поле! Сейчас лето, ночи теплые.
— Хорошая мысль, — одобрил Олег. — Мы обдумаем. Но пообедать в вашем городе можно?
Его конь повернул голову и посмотрел на чересчур вежливого хозяина с большим удивлением. Один из мужчин за спиной их вожака пробасил:
— Пообедать можно.
— Даже выпить, — сказал второй. — Но больше лучше не задерживаться.
Олег ответил с поклоном:
— Благодарю. Где у вас тут лучше всего кормят?
Вожак сказал с раздражением:
— Сверните налево, там в конце улицы постоялый двор Мизгиря, у него же и корчма самая надежная. К вечеру мы заглянем и туда. Надеюсь, вас там уже не будет.
Олег ответил мирно:
— Я тоже надеюсь.
Барвинок вся кипела, когда он спокойно, будто разговор шел о погоде, пустил коня дальше по улице. Когда удалились достаточно далеко, она прошипела:
— Что, струсил?
Он спросил с удивлением:
— А что, надо было?
— Набить им всем морды! — выпалила она. — Они же трусы. Ты сам видел! Хорохорятся, а дать одному в зубы — разбегутся!
Он пробормотал:
— В зубы… за что? Они чем-то напуганы. Потому и боятся чужаков. Ты видела их лица.
— Или не хотят делиться, — возразила она. — Возможно, уже услышали, что где-то близко закопаны несметные сокровища! И хотят быть не только первыми, но и единственными.
— Сокровища, — пробормотал он. — Несметные… Ну да, если сокровища, то обязательно несметные… Уж если мечтать, то мечтать!
Он вздохнул так тяжело, словно тащит тяжело нагруженный воз, решительно повернул коня в сторону указанного тем наглецом постоялого двора.
Она сказала саркастически:
— Как ты любишь спать и лопать! Чуть что, сразу на постоялый двор!
— Хорошее место, — сообщил он.
— Чем? Порядочные люди дома сидят!
Он кивнул.
— Верно. Но на постоялом люди отовсюду. Сразу узнаешь, что почему и вообще все новости…
— Да, — согласилась она, — мужчины любят сплетничать.
У ворот постоялого двора с десяток могучих дубов, как сторожа, встретили их и рассматривали молча и настороженно, но дальше охранять, собственно, нечего — двор на удивление пуст, большая и потемневшая от времени изба непонятного назначения, пара сараев, просторный овин и еще один дом, еще без крыши, но уже с бревенчатыми стенами, хотя и без окон.
— Здесь неуютно, — заметила она.
— Ну и что? — возразил он. — Не перебирай харчами.
— При чем тут харчи? Грубый ты.
Дом для проезжающих, как показалось Олегу, сделан на вырост, хотя похоже, что это время все еще не наступило. Нижний этаж почти целиком из огромного помещения с семью столами, да еще кухня, в середине деревянная лестница на этаж выше, снизу видно, что там ведет в обе стороны: направо и налево.
Здесь же, внизу, добиваясь простора, хозяева сэкономили на высоте, Олег почти задевал головой за потолочные балки. Окна не столько маленькие, сколько неудобно глубокие из-за толстенных бревен.
Светильник один у самой двери, еще два дальше под стенами напротив друг друга, Барвинок подумала, что хозяин не беден, если жжет дорогое масло даже днем.
Глава 4
Сонная стряпуха жарила для неожиданных гостей яичницу на огромной сковороде, а они торопливо ели давно остывшую гречневую кашу. Барвинок, как и Олег, не стала раздеваться, хотя и боролась с соблазном показать ему прекрасные плечи с удивительно ровной и гладкой кожей, такая бывает только у совсем маленьких детей, потом, увы, грубеет даже у принцесс, хотя те безуспешно купаются, как говорят, в парном молоке.
К ним вышел не хозяин, как привычно ожидала Барвинок, а огромная неразговорчивая бабища, толстая, как корова, и донельзя угрюмая. Сообщила, что есть только баранина, а еще немного хлеба, хоть и позавчерашнего. Барвинок заикнулась о каком-то разнообразии, но женщина ответила недружелюбно, что разносолов здесь отродясь не было, а гости лопают, что дают. Когда человек в дороге, капризы оставляет до возвращения домой.
— Мудро, — согласился Олег. Он посмотрел на Барвинок со злорадством в глазах. — Что, получила?
Барвинок фыркнула, но промолчала. В таких случаях спорить — себя ронять, будет не спор, а перебранка, мухам понятно, одержит верх тот, кто наглее и больше привык к скандалам.
После долгой паузы, пока ели молча, буркнула сердито:
— А тебе все равно, что ешь?
— Избыток пищи, — заметил волхв, — мешает тонкости ума.
Она так ахнула, что выронила ложку в суп.
— Тонкость?.. Ума?.. У тебя?
— Ну да, — ответил он с самым скромным видом, — хоть я и мудр, а это выше умности, но тонкость… ага… а как же?.. А вот тебе можно не капризничать, ты и так полна кашей…
— Кашей?
— Ну да, — объяснил он тяжеловесно. — У тебя каша в голове.
— Дурак!
— Все мудрецы кажутся простому человеку дураками, — сказал он невозмутимо. — Ты ешь, ешь, а то вон какая худая.
— А ты любишь толстых?
Он подумал, лицо стало серьезным, тоже мне мудрец, самая тема для мудрецов поразмыслить и посмаковать, ответил с сомнением:
— Не знаю. Мне кажется, я не слишком разборчив в такой ерунде.
Она стиснула челюсти и процедила сквозь зубы:
— Ешь молча, пока я тебя не прибила.
Харчевня постепенно заполняется народом, приходили группами, явно мастеровые целыми артелями, за одним столом собралась целая орава, там один возбужденно рассказывает нечто, остальные лишь изредка прерывают восторженными вздохами и восклицаниями.
Олег прислушался, ага, тот же рассказ, который уже слышал несколько раз про некоего Шмендру, который пошел в лес собирать хворост, а в это время высоко в небе пролетал бог богатства Улаплек. У него прохудился мешок, золотые монеты, слитки и драгоценные камни посыпались в прореху. Шмендра увидел, как они падают впереди на землю, начал подбирать, а они все падали и падали, постепенно устилая собой целую дорожку.
Он торопливо собирал, но вскоре заполнил сумку, карманы и даже голенища сапог. Пришлось отыскать небольшую нору, сбрасывать все туда, но и ее вскоре заполнил полностью, после чего прятал найденное под ворохом травы. Наконец дорожка из золотых монет привела к морю и ушла под воду. Шмендра собрал все, даже заходил по колено в воду, а когда вернулся в село, он уже знал, что скоро переселится в город, купит самый роскошный дом, наймет много слуг…