Подмывало спросить, что же он делал, с кем встречался, что такое важное его привело сюда, но с холодком понимала, что это будет означать конец их совместному путешествию. У мужчин, как и у детей, должен быть свой уголок, пусть совсем крохотный, но куда они не пускают женщин. А те глупые женщины, которые настаивают, в конце концов теряют этих мужчин. А чаще даже не в конце концов.
Ворота в ночи выглядят массивными и страшными, в металлические скобы вложено чуть ли не цельное бревно, чего она никак не ожидала, порядочные женщины по ночам на улицу не выходят, откуда ей знать, что после захода солнца ворота запирают.
Олег, по его виду, ничуть не изумился, сразу пошел вдоль городской стены. К ней с этой стороны прилепились кожевенные мастерские, запах прелых кож забивает дыхание.
— Вернемся? — спросила она.
Он отмахнулся.
— Вон там перелезем.
— Через стену? Ты с ума сошел?
За лавками и складами обнаружилась огромная поленница дров, сложена так умело, что даже старуха поднялась бы на вершину без труда. Стена выступает над нею всего на локоть, Олег подмигнул Барвинок и пропал на той стороне.
Она поспешно заглянула за край, там большая груда вывалившихся камней, перебраться в самом деле нетрудно, а ворота, как она поняла, больше для конных и телег.
Фигура Олега на миг исчезла внизу, он уже достиг земли. Барвинок не успела вскрикнуть, на него с двух сторон бросились люди в лохмотьях. Он взмахнул обеими руками, они разлетелись, как сухие листья под ударами ветра, и остались лежать на земле недвижимо.
Она торопливо спустилась, дрожащая и сразу озябшая.
— Как ты легко…
Он отмахнулся:
— На меня не впервые бросаются с дубинками.
Из темноты на него бросился еще один, волхв перехватил за руку, увернувшись от ножа, и с силой ударил головой о стену.
— И с ножом не впервые? — крикнула она.
— Да, — ответил он несколько рассеянно. — Все суета, суета…
Они прошли несколько шагов, дорогу загородили двое с мечами. Она вскрикнула:
— Вернемся?
— Далеко, — ответил он.
Вместо того чтобы остановиться или хотя бы замедлить шаг, он перешел на бег. Те двое со злорадными лицами подняли мечи для ударов, но Олег внезапно откинулся на спину. Упал, как ей показалось, его понесло по земле, как по льду, прямо на растерявшихся разбойников.
Они не успели шевельнуться, как он быстро и жестоко ударил их чуть выше пояса. Почти сразу же выпрямился, уже за их спинами, Барвинок опасливо пробежала мимо, оба с искаженными болью лицами держались за пораженные места.
Он оглянулся, лицо перекосилось в злом нетерпении:
— Ты чего отстала? Побыстрее!
— Я спешу, — прокричала она, задыхаясь.
Луна светит ярко, но, когда вбежали в тень, она тут же начала отставать в непроглядной тьме.
Он крикнул, не поворачивая головы:
— Не спи, не спи!
За спиной раздался топот. За ними гнались, как ей показалось, человек двадцать, а то и тридцать. Она оглядывалась на Олега, волхв морщится, кривится, она со страхом видела, как в нем борется его рассудительная мудрость и правильность, что вообще-то гнусное занудство, и чисто мужское желание не ударить лицом в грязь перед женщиной, а они сейчас, по глупой мужской логике, унижены и опозорены, так как убегают.
— Да что же это за мир, — процедил он в сердцах, — когда же они отстанут!
— Олег, — вскричала она, — не вздумай!
— Да я и сам не хочу, — рыкнул он, — так заставляют же!
Он остановился, уже взвинченный и злой, она видела, как вздулись тугие желваки, напряглись мышцы, а странная стойка хоть и не похожа на боевую, но явно же не для дружеских объятий.
Они набежали радостной толпой, готовые свалить и затоптать, и волхв словно замерцал на месте, неуловимо быстро сдвигаясь, выбрасывая вперед и в стороны кулаки, делая захваты и броски через голову. Для бросков он даже не приседал, почти не приседал, и несчастные взлетали высоко в воздух, еще не понимая, что с ними случилось.
Через минуту всю землю вокруг усеяли упавшие, сбитые с ног, оглушенные, но слишком тупые, чтобы понять такое. Они продолжали подниматься и набрасываться однообразно и тупо, уже с разбитыми в кровь лицами. Один вообще выплюнул пригоршню зубов, но в который раз поднимался и, нагнув голову, как бык, бросался в бой. Барвинок видела, как гнев Олега переходит в ярость, и наконец вместо того, чтобы пропустить его мимо, просто жестко и зло ударил кулаком в опущенную голову.
Несчастный рухнул, словно ему отрубили ноги. Остальные ринулись с тупым однообразным ревом. Олег, стиснув челюсти, стоял на месте, прямой, как столб. И остался, когда эти неуклюжие люди разлетелись в стороны, как мешки с сеном, и там остались, неподвижные, как срубленные деревья.
Он брезгливо отряхнул ладони.
— Какая мерзость… И сколько ни убивай, всегда находится замена…
Она вскрикнула:
— Ты их убил?
Он отмахнулся.
— Кто-то выживет. Пойдем! Что за жизнь, задерживают и мешают уже не только женщины.
Она взглянула сердито, но после такой жестокой драки всю трясет, и не нашлась с ядовитым ответом, а их у нее целый мешок на все случаи жизни, что этот гад о себе возомнил, изрекает глупости так уверенно, будто так и есть, и хотя так и есть, но ничего подобного!
Луна выскользнула из-за черных, как уголь, облаков, призрачный свет упал на могильные камни и ровные холмики. Кое-где камни высятся огромные, с обтесанной стороной, где видны знаки, но в полутьме она их разобрать не могла.
— Только не говори, — взмолилась она дрожащим голосом, — что надо идти через кладбище!
Он оглянулся, поморщился, но в глазах она с изумлением уловила сочувствие.
— Хорошо, — сказал он, — обойдем. Не настолько уж и дальше…
— Нет, — возразила она, — пойдем напрямик!
— Хорошо, — сказал он послушно, — как скажешь.
Из темного неба страшно блеснуло ослепительно-белым огнем. Барвинок охнула и закрыла лицо ладонями, но и под опущенными веками отпечатался исполинский светящийся корень из сплошного огня, ветвистый и чудовищно уродливый.
Донесся нетерпеливый голос Олега, она проморгалась и побежала к нему, почти ничего не видя. Еще пару раз страшно сверкнула молния, уже дальше, но затем одна ударила в землю совсем близко, там образовалась дымящаяся дыра с оплавленными краями, темно-вишневыми, бугристыми, словно нарыв.
Олег шел наискось, глядя прямо перед собой, Барвинок зажала всю волю в кулак и пошла за ним следом, глядя только в спину и стараясь ничего не пугаться, ничего не замечать, ни на что не реагировать.
В самом конце кладбища у забора двое могильщиков при свете факела копали яму. Один выбрался наверх, лохматый и страшный, будто пролежавший пару недель мертвец, второй из ямы посмотрел, как тот тупо шарит в мешке, словно ищет мышь в пещере, крикнул раздраженно:
— Если снова все выпьешь сам — убью и закопаю здесь же!
— Не надоело? — проговорил первый.
— На этот раз закопаю поглубже!
Он говорил громко, кося глазом на Барвинок, но она храбро вскинула носик и постаралась держаться ближе к волхву, с ним ничего не страшно, даже если это не шуточки такие грубые, а правда.
Когда кладбище осталось за спиной, а впереди только залитая лунным светом равнина, она перевела дыхание, хотя все еще трясет, спросила как можно небрежнее:
— А что, надо идти обязательно ночью? Кто он хоть такой, этот Черный Маг?
— Хозяин большой части земли, — ответил Олег коротко.
— Староста?
— Хозяин, — повторил он. — Не знаешь разницы?
— Знаю, — ответила она, — но как можно стать…
Он бросил на ходу нетерпеливо:
— Начал с магии и ею упрочил свое положение, но теперь у него армия головорезов, что держат в страхе все окрестные деревни. Налоги поднял втрое, к тому же начал забирать понравившихся ему девушек к себе во дворец. Раньше еще возвращались через два-три дня, измученные, порой битые, но теперь, по слухам, их вообще держат со скотом вместе…
— Мерзавец! — вырвалось у нее.
Он коротко и зло сверкнул во тьме белыми, как кипень, зубами.
— Согласен. А началось, как видишь, с магии.
Она возразила:
— Началось с того, что он вообще нехороший человек! И без всякой магии вел бы себя так же…
Он покачал головой.
— Не дал бог свинье рог, иначе бы всех перебодала. А этому дал. Магию. Без нее он бы так и работал всю жизнь плотником. А плотник столько бед не натворит, даже если бы и сильно захотел. Потому и говорю, что нужно искоренить саму магию. Всю. Целиком! И чтоб даже мечтать о ней больше не могли.
Она стиснула зубы, чтобы не наорать, но так ничего не добьется, уже поняла, некоторое время почти бежала за ним, едва поспевая, наконец выговорила с трудом:
— Ты сумасшедший! Ты идешь против самой сути человека!
Он подумал, двигаясь все так же неслышно и быстро, глаза мрачно блеснули.
— Ага.
Она завопила в бешенстве от такой дурости и непонимания:
— Ты не понимаешь? Это невозможно!.. Ты обречен! Тебя даже не убьют, сам убьешься о те стены, которые пробуешь ломать! Страсть к магии в человеке неистребима!
Он проворчал:
— Суть человека… А какая она? Если ребенка не воспитывать, а отнести в лес, каким вырастет?
— Погибнет, — возразила она.
Она видела, как он поморщился, будто хлебнул вместо молока простокваши.
— Ты можешь, — сказал он раздраженно, — не возражать на все просто потому, что возражать обожаешь? А если бы не погиб? Каким бы вырос?.. Точно — не человеком!
— А кем?
Он отмахнулся.
— Не знаю. Человеком делают родители. И такие же дети на улице.
— То ребенок, — возразила она и подумала, что в самом деле возражает просто автоматически, ну как можно не возразить, когда слышишь этот самодовольный занудный голос, полный грубой мужской уверенности. — А то — взрослые!..
— Воспитывать нужно всех, — обронил он задумчиво.
— Так не бывает, — сказала она.
— А жаль, — медленно сказал он, — надо бы что-то такое придумать… чтобы и взрослого… всю жизнь…