— Почему все колдуны так обожают летучих мышей?
— Не знаю…
— И еще кошек, — сказал он. — Как старая ведьма, так и кошатница…
Она прошипела что-то злое, но дальше пригибалась молча и все прятала лицо, а когда мыши исчезли, Олег сказал с облегчением:
— Никогда так не радовался рассвету…
На восточной части неба медленно тускнеют созвездия, но запад еще переполнен сверкающими алмазами, среди которых изредка блеснут изумруды или еще более редкий рубин. Над краем земли появилась светлая полоска, пошла шириться в небо, где вспыхнули первые облака, подожженные всплывающим из темноты солнцем.
Барвинок рассмотрела суровое лицо волхва. Щеки запали, глаза блестят лихорадочно, скулы торчат, словно не ел с неделю.
— Легче? — спросил он, не оборачиваясь.
Она крикнула в спину:
— Еще бы!
— Надо было пройти ночью, — ответил он, она с изумлением уловила новую нотку, словно он оправдывался перед нею. — Днем здесь… трудно.
— Ну, — ответила она с натужной бодростью, — если это было легко, то я и не знаю!
Дальше дорога шла достаточно прямо, что говорит о ее древности. Молодые всегда испуганно виляют, только с возрастом мало-помалу скругляют углы, вовремя замечают, как начинают пересыхать болота, и тут же срезают особо замысловатые петли.
Олег и в розовом рассвете выглядел мрачным. Барвинок догадывалась, о чем думает, это же столько веков, а то и тысячелетий в этих краях ничего не случается, как и вообще в мире, а ему подавай перемены…
Далеко впереди нечто заблистало, раздробившись на десятки блестящих точек. Барвинок напряженно всматривалась, Олегу объяснять не надо, впереди нечто иное, чем город, хотя и кажется, что это солнечные блики от окон…
Олег резко остановился, Барвинок догнала и охнула. Впереди ущелье, с одного конца на другой переброшено исполинское дерево в пять обхватов, и хотя ширина ущелья не больше двадцати шагов, она легко прошла бы по такому мосту, даже не глядя вниз, дерево достаточно широкое, чтобы блокировать вид ужасающей бездны…
…однако ствол снизу доверху покрыт толстым слоем зеленого мха. По коре пройти легко, шершавая и корявая, сцепление с подошвой надежное, но ее сожрал этот мох, а сам держится на гладкой и влажной поверхности, что у любого дерева под корой. Даже ветер уже давно бы оголил, но стена деревьев-великанов как с одной стороны ущелья, так и с другой обеспечивает вечную тишь.
Она прошептала боязливо:
— Нам идти по этому ужасному мосту?
— Другого нет, — ответил Олег.
— Я боюсь! — закричала она. — Я не пойду!.. в таком мху отвратительные муравьи…
Издали донесся отвратительный скрип, похожий на звук трущейся о железную скобу колодезной цепи. Барвинок вздрогнула и зябко обхватила себя руками за плечи.
— Летающие змеи, — определил Олег. — Не знаю, но мне вообще-то рептилии еще противнее. Хоть и с крыльями.
Она прошептала с отчаянием:
— Я их не люблю тоже. Пойдем, я закрою глаза.
— Это по-женски, — согласился он.
Но все-таки она смотрела во все гляделки, двигалась тихонько, как по тонкому льду, а когда оказалась на той стороне, упала от изнеможения и всхлипнула, как обиженный ребенок.
— Мы уже рядом, — сказал Олег с сочувствием. — Все еще готова идти дальше?
— Я пойду, — ответила она и поднялась. — И не надейся, я пойду!
Он прошел некоторое время впереди, затем остановился так резко, что она уткнулась лицом ему в спину.
— Ничего не бойся, — прозвучал его напряженный голос.
— Да я и не боюсь… — ответила она озадаченно.
— Иди ко мне, — сказал он и повторил: — Только не бойся!
Недоумевающая, она обошла его… мир исчез, со всех сторон полная тьма, воздух холодный, а из темноты прозвучал голос волхва:
— Постой на месте, дай глазам привыкнуть.
— Что… — прошептала она, — что стряслось?
— Не двигайся, — сказал он. — Прямо перед твоим лицом острый сук.
Она поспешно подняла руку, пальцы наткнулись на гладкое изогнутое дерево, два острых отростка в самом деле напротив ее лица, даже уколола палец…
— А ты что, видишь?
Он сказал успокаивающе:
— Твои глаза сейчас привыкнут.
В темноте наверху проступило размытое светлое пятно, прошло еще пара минут, пока сообразила, что там луна, а вон и звезды… Острые сучья уже заметны глазу, пригорки впереди вообще серебрятся, но между ними черные, как преступления, впадины.
Волхв стоит почти рядом, лицо — угольно-черное, серебряным огнем горят только волосы да еще кончики ушей, даже глаз не видно.
— Как я испугалась, — сказала она чистосердечно.
— Я тоже не ожидал, — признался он. — Вот так превратить ясное солнечное утро в непроглядную ночь… гм… даже не слыхивал о такой мощи.
Она огляделась по сторонам.
— И так… везде?
Он покачал головой.
— Нет, только вокруг дворца.
— Значит, мы близко?
— Ближе, — ответил он отстраненным голосом, — чем ты думаешь.
Пальцы его перебирали амулеты, наконец один оказался в его ладони, Барвинок снова смутно подивилась, как это ему удается, шнурок цел, а должен бы порваться, но отогнала глупые мысли и жадно смотрела, как он мнет камешек, тискает, а потом с силой зашвырнул далеко вперед.
Глава 20
Несколько долгих мгновений ничего не происходило, она устала задерживать дыхание и до боли сжимать кулачки, как вдруг некая завеса начала подниматься перед ними. Вместо унылой пустыни с блестящими под луной ветвями чахлых кустарников появились невероятно огромные глыбы камня, уложенные так плотно, что не просунуть между ними и травинку.
Занавес все поднимался, она устрашенно видела, как вырастает чудовищно высокая стена, камни уходят ввысь и ввысь, по ним разве что муравей вскарабкается, да и то не всякий, не всякая птица поднимется.
Барвинок видела, как напряглось лицо волхва, а глаза сузились.
— Это хуже, — пробормотал он, — чем я ожидал… Намного хуже.
Черная крепость больше похожа на исполинский уродливый нарост из больного камня, с одного боку со сглаженными краями, с другой угловатая, со сдвинутыми пропорциями, словно строили некие чудовища, у которых и глаза смотрят по-своему, но главное для него, что это не дом или даже крепость, а целый город на горе. И все здания настолько высокие, что водоносы будут падать с ног, добравшись до пятого этажа, а здесь их не меньше десяти, а кое-где и по пятнадцать, просто чудовищные и невероятные по высоте башни…
Небо над крепостью зловеще багровое, хотя везде безмятежно синее, а облака, подползая к багровости, исчезают в ней, будто их пожирает оттуда нечто незримое.
— Что будешь делать? — спросила она.
— Теперь уже не знаю, — пробормотал Олег. — Он настолько силен, что… не особо и скрывается. Счастье еще, что вовремя запрезирал людишек… Я бы тебе посоветовал не лезть в это опасное дело.
Она упрямо потрясла головой.
— Я пойду с тобой.
Он посмотрел со странным интересом.
— А как же мое занудство?
Она поморщилась, вздохнула.
— Каждый герой бывает занудой. Иногда чаще, чем иногда. Только простые и дураковатые гуляки всегда веселые и беспечные. Но почему-то с ними еще скучнее.
— Человек, — сказал он наставительно, что она в нем так ненавидела, — доказывает свое превосходство над всеми тварями земными исключительно способностью к занудству.
Она взмолилась:
— Ой, только не начинай снова!
— Молчу, — сказал он послушно, — но какая мощь, какая мощь… Вот что значит не считать кирпичи, не считаться со стоимостью, затратами, трудом…
Она спросила за спиной с надеждой в голосе:
— Может быть, передумаешь? Ты и не прав, и наконец-то встретил силу, что выше твоей.
Он покачал головой.
— Она не выше. Ее просто больше.
— Какая разница! Ее не одолеть и армией. Никакой армией!
Он подумал и обронил с той важностью, что так бесит ее постоянно:
— Знание сильнее армий.
— Ох, — сказала она с отвращением, — ну скажи что-нибудь еще умное!.. Например, вода — мокрая, кроты живут под землей. Или что мухи летают, а червяки — ползают. Вот я ахну!
Он посмотрел на нее с сомнением.
— Правда этого не знала?.. Ну, мне повезло…
— В чем? — спросила она, не поняв.
— Буду тебя, дуру, учить, — ответил он серьезно и как-то торжественно. Вздохнув, уточнил: — Надо учить людей.
Она вздрогнула, прислушалась, далеко-далеко раздался протяжный вой, но приближается, как ей почудилось, слишком быстро.
— Волки-оборотни, — произнес волхв быстро. — Самое худшее, что сейчас можно придумать…
Она спросила с надеждой:
— А лук? Ты бьешь без промаха.
— Слишком много, — ответил он. — Все, отходим!
Но побежал не обратно, а взял резко влево, не приближаясь к крепости, но и не удаляясь. Чтобы он не свернул шею, оглядываясь на нее, она побежала вперед, но замедлила бег, увидев ущелье, противоположная стена поднимается выше с каждым шагом, сердце похолодело, а когда осталось десятка два шагов, она поняла твердо, что им тут предстоит и умереть: та сторона чудовищно далеко, а ущелье…
Она жалобно вскрикнула, от того места, где они оказались, скалистая земля отвесно ушла вниз и, судя по противоположной, уходит бесконечно далеко.
Олег рыкнул:
— Чего стоишь? Вон мост!
Она не сразу рассмотрела, что шагах в двадцати слева в землю вбиты толстые колья, а через пропасть переброшена тонкая ниточка подвесного мостика, мосточка, по которому только муравьям переходить, да и то цепочкой, с интервалами, чтобы не обрушить своей непомерной тяжестью.
— Ты чего? — вскричала она.
— Быстрее, — рыкнул он.
— Мы сорвемся!
— Пройдем.
— Он нас не выдержит!
— Он даже меня выдержит, — заверил Олег. — Но ты все равно беги вперед.
Она завопила:
— Нет, ты!.. Если пройдешь, то и я не сорвусь…
— Ни за что, — сказал он твердо. — Я буду падать, а ты вслед кричать оскорбления? Я тебе такой радости не доставлю.