Немецкий военный журнал «Дейче вер» в связи с казнью Тухачевского 24 июня 1937 года писал: «В первых числах мая были собраны «доказательства» о мнимой подготовке переворота силами Красной Армии. Обвинения против Тухачевского были собраны полностью и объявлены в присутствии всех народным комиссаром обороны: Тухачевский готовил переворот для того, чтобы объявить национальную военную диктатуру во главе с самим собой». Вермахт, несомненно, получил в целом достоверную информацию о заседании Военного Совета, где Ворошилов и Сталин шельмовали «заговорщиков». Автор появившейся статьи «Счастье и гибель Тухачевского» высоко оценил талант маршала: «Тухачевский, бесспорно, был самым выдающимся из всех красных командиров, и его нельзя заменить. История когда-нибудь скажет нам, какую роль он играл в действительности в деле строительства этой армии… Ни один человек никогда не узнает, что происходило на процессе… Наводит на размышления тот факт, что к Тухачевскому присоединились три таких известных представителя младшего поколения, как Уборевич, Якир и Эйдеман… Если при этом учесть самоубийство Гамарника… то дело становится еще более серьезным. Тухачевский хотел быть «русским Наполеоном», который, однако, слишком рано раскрыл карты, либо же, как всегда, его предали в последний момент. Каганович — Сталин являются снова господами в стране, и Интернационал торжествует. Надолго ли?» В другом же немецком военном издании, «Верфронт», констатировалось: «В противовес краткой эре Тухачевского снова выступили на первый план парадные генералы и герои Гражданской войны. Вместе с этим путем восстановления военных советов и значительного усиления политического аппарата восстановлен дуализм, устраненный в интересах боеспособности армии расстрелянным маршалом Тухачевским».
Самый молодой советский маршал мечтал создать величайшую в мире армию, встать во главе нее и когда-нибудь испытать ее в деле. Для такого дела лозунг мировой пролетарской революции очень хорошо годился, и большевики представлялись Михаилу Николаевичу вполне приемлемыми союзниками. Ради достижения своей цели он готов был пойти на многое: травить газом тамбовских крестьян, расстреливать взбунтовавшихся кронштадтских матросов, заставить весь народ потуже затянуть пояса и делать пушки вместо масла… И не думал о том, что с его умом, талантом, независимостью характера при тоталитарной диктатуре выжить никак нельзя. И не выжил.
АЛЕКСАНДР ЕГОРОВМАРШАЛ-ВРАЛЬ
Из истребленных маршалов Александр Ильич Егоров, наряду с Худяковым-Ханферянцом, наименее известен. Если Тухачевский, Блюхер, Берия, даже Кулик были фигурами символическими, то Егоров всегда оставался как-то в тени. Он и маршальское звание в 35-м получил по должности, просто потому, что являлся начальником Генерального штаба Красной Армии. Пропаганда называла Александра Ильича одним из авторов плана разгрома Деникина, но не слишком выпячивала его роль. Ведь главным архитектором победы на Юге полагалось считать Сталина. Александр Ильич, наряду с Ворошиловым и Буденным, числился среди самых послушных сталинских маршалов. Почему он попал в мясорубку репрессий, до сих пор остается до конца не ясным. Так же как до последнего времени оставались в тумане многие обстоятельства егоровской биографии.
Александр Ильич Егоров родился 13/25 1883 года в городе Бузулуке в мещанской семье. Однако даже этот факт большую часть жизни ему пришлось скрывать. Вот что говорилось, например, в автобиографии, написанной будущим маршалом в августе 1926 года: «Я родился в 1885 году в Бузулукском уезде бывшей Самарской губернии (ныне Средне-Волжский край). Отец мой, происходя из крестьян, в первую половину моей жизни был рабочим, грузчиком на станции железной дороги и речной пристани, и впоследствии, уже в старости, потеряв силу, был принят на службу в качестве приказчика. Чрезвычайно тяжелые материальные условия жизни усиливались многочисленной семьей, в которой только отец был, в сущности, работоспособным, при этом заработок отца не был постоянным, а от случая к случаю, что даст текущий день, и колебался, насколько я помню, от 50 коп. до 75 коп. И редко до 1 рубля в день. Кроме того, отец страдал алкоголизмом, что приносило огромнейшие страдания семье. Я не могу забыть тех дней, а их было очень много, когда мать целыми часами простаивала у замерзших окон трактира, высматривая там отца и стараясь его вытащить и забрать домой. Почему-то мать всегда брала меня в этих случаях с собой, говоря, что отец больше слушает меня и при мне не бьет ее. Эти тяжелые, безотрадные минуты на всю жизнь останутся в моей памяти.
В таких условиях крайней нищеты проходили мои детские годы. Я не помню ни одного года, чтобы мы прожили его на одной квартире. Нас за невозможностью платить выгоняли, хотя плата и выражалась в нескольких рублях, и сама квартира была лачугой.
Мальчиком 11 лет я вынужден был пойти на работу и поступить в кузнечную мастерскую, где сначала раздувал мехами горн, убирал кузницу и т. п., а затем постепенно был переведен на молотобойца и подмастерье. В период, когда отец запивал, я и старший брат заменяли его на работе в артели грузчиков. В общей сложности этой работой я занимался 6 лет и за этот период окончил церковно-приходскую школу.
Не знаю, в силу каких условий, но я с раннего детства начал читать, и это дало мне возможность легко пройти начальную грамоту церковно-приходской школы, а затем и сдать экстерном экзамен за курс средней школы.
Отбывая воинскую повинность на правах вольноопределяющегося, я был откомандирован в Казанскую военную школу, которую и окончил в апреле 1905 года. Во время пребывания в училище я в 1904 году вступил в тайный социалистический кружок и примкнул к про-грамме социал-революционеров. Работая в кружке в период 1904–1905 годов, я принял участие в революционной подготовке школы, которая осенью 1905 года, руководимая этим кружком, примкнула к революционной волне. По окончании школы я офицером служил в армии. Офицерская служба сама по себе была мне не по духу, а кроме того, определенное отношение ко мне как к политически неблагонадежному лицу, что, видимо, было сообщено еще из военной школы, заставило меня уйти из армии. В поисках работы и занятия я пошел на сцену (у Егорова был неплохой баритон. — Б.С.). Данные для этой работы у меня оказались в достаточной степени удовлетворительные. Под предлогом совершенствования театрального искусства в 1910 году я был в Италии. Этот период до 1914 года я провел на сцене, а в 1914 году был мобилизован и отправлен на фронт империалистической войны».
В своей последней автобиографии, написанной 26 февраля 1933 года, Александр Ильич сходным образом рассказал о начале своего жизненного пути, опустив только экзотические подробности об оперной карьере и поездке в Италию (вдруг подумают, что был знаком с Бенито Муссолини?). Егоров по-прежнему утверждал, что родился в 1885 году, что отец большую часть жизни трудился «рабочим-грузчиком на станции железной дороги и речной пристани, и впоследствии, уже под старость, служил в качестве приказчика». Повторил почти дословно фразу о тяжелых материальных условиях жизни многодетной семьи, но об алкоголизме отца на этот раз не упомянул ни словом. Александр Ильич настаивал и на том, что был самоучкой, только экстерном сумевшим сдать экзамены за гимназический курс: «Систематическим самообразованием мне заниматься не пришлось. В период работы, в силу хорошего ко мне отношения, мне удалось находить время для учения. Приходилось заниматься очень напряженно и главным образом по ночам. Однако я могу сказать, что, несмотря на все трудности и бытовые и во времени, я все же учился хорошо, и поэтому мне удалось сдать за курс городского училища и затем в течение 2—3-х лет пройти программу и держать экстерном экзамен за курс средней школы». Отметил, что примкнул к «программе социалистов-революционеров» еще в 1904 году в «Казанской военной школе» (т. е. юнкерском училище, но само слово «юнкер» при Советской власти было ругательным, и Александр Ильич предпочитал его не употреблять).
Свое участие в Первой мировой войне Егоров в 1933 году охарактеризовал довольно скупо, больше напирая на революционную деятельность: «В мировую войну я был призван в армию. Февральская революция застала меня на фронте. Революционная работа развернулась, и нелегальные партийные кружки, которые были заложены еще до Февральской революции, были объединены в полковой партийный комитет. В дальнейшем мне пришлось взять на себя организацию дивизионного, корпусного и армейского исполнительного комитетов и партийных фракций в них. На Первомайском митинге в 33-й дивизии в 1917 году за выступление и агитацию среди частей против наступления я подвергся военному суду, где приговорен к отстранению от должности с возбуждением дела о заключении в крепость. Выступление солдат полка и развитие революционного движения в войсковых частях освободили меня от этого заключения. За этот период мною организован из частей 33-й дивизии отряд Красной Гвардии, на который опирался партийный комитет большевиков и левых эсеров в Октябрьские дни.
От армейского комитета Солдатских Депутатов 1-й армии я был избран на 2-й Всероссийский съезд Советов и членом ВЦИКа этого созыва. На меня, как одного из членов организационного бюро, в декабре 1917 года была возложена задача проведения Всероссийского съезда по демобилизации старой армии. В качестве зам. председателя этого съезда я принял участие в его проведении. Съезд закончил свою работу и был образован Комиссариат по демобилизации старой армии, членом которого я и был назначен.
Одной из задач Комиссариата являлась организация отрядов Красной Гвардии как для осуществления мероприятий по охране и эвакуации имущества старой армии, так и для активных действий против наступавших немцев. Лично я в тот период состоял в качестве командира в отряде Красной Гвардии Комиссариата, начальником которого являлся т. Подвойский Н.И. и заместителем — тов. Кедров М.С.
После эвакуации правительственных учреждений из Петрограда в Москву я работал в Нарком воен море, исполняя обязанности председателя Центропленбежа (эта жуткая аббревиатура расшифровывается как Центральная коллегия по делам пленных и беженцев. —