новичу любовь пожить на широкую ногу пришлись весьма кстати.
Вернемся к судебному заседанию 16 февраля 1942 года. Ульрих продолжал допытываться у Кулика, когда и при каких обстоятельствах он добрался до Керчи. Григорий Иванович объяснил: «Выехал на машине до Темрюка, где и заночевал. Ночью ввиду бездорожья ехать нельзя было. Утром 11-го выехал на Тамань, куда прибыл во второй половине того же дня. По дороге из Краснодара на Тамань видел бегущую армию (тех бойцов и командиров 51-й Отдельной армии, которым уже посчастливилось удрать с Керченского полуострова на Таманский. — Б. С.). Сформировал из отдельных подразделений и военнослужащих 6–7 заградительных отрядов. В Тамани занялся организацией обороны Таманского полуострова и установлением связи с Левченко и Батовым».
«— Когда прибыли в Керчь?» — повторил председатель суда.
«— Днем 12 ноября», — признался маршал.
«— Когда улетел «Дуглас» из Краснодара?» — уточнил Ульрих.
«— Я сейчас не помню точно», — заюлил Кулик. — «Он вскоре сел из-за неисправности на Кубани».
Тут в разговор вступил член Суда армейский комиссар 1-го ранга Е.А. Щаденко, ведавший в Наркомате обороны кадрами, с вполне резонным замечанием: «До Краснодара могли долететь, а почему не могли лететь дальше сами и не посылать самолет с продуктами за женой?»
«— Я прошу этот вопрос не увязывать с общим вопросом», — взмолился Григорий Иванович. Но Ефим Афанасьевич был неумолим: «Почему вы считали, что самолет был годен для полета до Свердловска, когда сами здесь же сказали, что он был неисправен?»
«— Погода была нелетная», — затянул старую песню Кулик.
«— Когда точно прибыли в Керчь 12 ноября?» — не унимался Ульрих.
«— Во второй половине дня», — после паузы ответил маршал.
«— Сколько пробыли в Керчи?» — задал председатель новый вопрос.
«— Около 3 часов», — честно ответил маршал.
«— Как добрались с Тамани до Керчи?» — забрасывал Ульрих подсудимого градом невинных с виду вопросов.
Григорий Иванович с гордостью заявил: «Я никому не сказал и выехал на катере. Меня могли потопить самолеты противника».
Но гордиться, по мнению Щаденко, было нечем: «Вы же ехали на быстроходном катере. Как же могли в него попасть с самолета?»
«— Нет, могли попасть», — неуверенно возразил Кулик.
«— А немцы разве знали, что это едет именно Кулик?» — съехидничал Ефим Афанасьевич.
«— В Керченской бухте», — утверждал Григорий Иванович, — «я ехал под обстрелом с обеих сторон».
Что тут имел в виду маршал, понять невозможно. То ли, что его обстреливали не только немцы с Керченского полуострова, но и, по ошибке, свои — с Таманского. То ли, что его обстреливала как немецкая артиллерия из Крыма, так и вражеские самолеты. В принципе, маршал сильно преувеличивал опасность, которой подвергался. В быстроходный катер штурмовику или бомбардировщику действительно попасть очень непросто.
Суд перешел к рассмотрению конкретных действий Кулика за время его трехчасового пребывания в Керчи. В связи с этим Григорий Иванович сообщил:
«— Левченко и Батов (исполнявший обязанности командующего Керченского оборонительного района. — Б. С.) доложили мне обстановку на фронте. Из их доклада мне стало ясно, что они обстановки не знают, так как когда подъезжал к Керчи, то уже видел другое положение».
«— Вы сразу приняли решение об эвакуации?» — осведомился Ульрих.
«— Да, я принял решение на отход», — признал Кулик.
«— Левченко и Батов вам возражали?» — уточнил председатель.
«— Они уже сами без меня перебросили часть войск на Таманский полуостров», — заметил маршал. — «А я решил на отход только в отношении остатков. Там держали себя по-командирски Батов и член военного совета Николаев, а Левченко раскис и фактически готовился к сдаче в плен».
«— А для чего вы-то приехали?» — со скрытой издевкой поинтересовался Щаденко.
«— Фактически я отстранил Левченко от командования и поручил ему обеспечить перевозку материальной части и людей на Тамань, а непосредственное командование обороной возложил на Батова».
«— В вашем распоряжении были курсантская бригада и два полка из запасной бригады, которые вы взяли из Краснодара», — наседал на Кулика Щаденко.
«— Их тогда еще не было», — оправдывался Григорий Иванович. — «Они должны были прибыть».
«— Какими силами прикрывалась Керчь?» — поинтересовался Щаденко.
«— Ее держали 2 горных полка, в каждом по 5 рот», — сообщил Кулик. — «На самом левом фланге было 500–600 бойцов — остатки от трех дивизий. Еще была 106-я дивизия в составе 700 штыков».
«— Кроме этих сил, державших Керчь трое суток», — уточнил Щаденко, — «два артполка и две с половиной тысячи бойцов из 13-й запасной бригады. Взяли вы их в Краснодаре».
«— Нет. Это не так», — возразил Григорий Иванович.
«— Я вам передал приказ товарища Сталина не брать с собой войска. Вы этот приказ нарушили?» — уличал один заместитель наркома другого во лжи.
«— Да, не выполнил», — согласился Кулик. — «Но ведь Таманский-то полуостров был оголен».
«— В вашем распоряжении должно было быть, кроме частей, оборонявших Керчь, еще свыше 7 тысяч хорошо снаряженных бойцов», — не унимался Ефим Афанасьевич.
«— Тамань фактически была оголена», — повторил маршал, все более терявший надежды на благоприятный для себя исход дела. — «Эти 7 тысяч тогда еще не прибыли».
«— Зачем вы тащили части из Краснодара, если думали оставлять Керчь?» — дожимал подсудимого Щаденко.
«— Они все равно бы не подошли», — усталым голосом твердил свое Григорий Иванович.
Тут Ефим Афанасьевич придал своему вопросу угрожающую формулировку, подводя Кулика под статью об измене: «Вы решили немцам сдать Керчь?»
«— Правильно», — потрясенно согласился маршал. И только после паузы добавил: — «Мне нечем было отстоять Керчь. Там собралась потрепанная бражка — просто банда».
«— Вы клевещете на войска Керчи, называя их бандой», — патетически воскликнул Ефим Афанасьевич. — «Эти 2600 советских бойцов ведь, как вы сами говорили, трое суток держали Керчь».
«— Это только лучшие из них дрались за каждый домик в Керчи», — сделал существенное уточнение Кулик.
Далее в допрос вступил еще один из судей — командующий Московского военного округа генерал-полковник П.А. Артемьев, ранее служивший в войсках НКВД: «Как вы оценивали силы противника и на основании каких данных?»
«— Я имел возможность с одной из господствующих над всей местностью высот наблюдать за всеми подступами к Керчи. Пробыл на этой высоте два часа. С юга наступало до двух мотомехполков противника. Наших в обороне было до батальона. Артиллерии у противника было мало, но много минометов».
«— Сколько минометов?» — уточнил Артемьев.
«— Минимум 50–60», — доложил Кулик.
«— Сколько у нас с этой стороны было орудий?» — поинтересовался Павел Александрович.
«— Минимум 50–60», — признался маршал.
«— Значит, у нас было огневое преимущество?» — заключил Артемьев.
«— Соотношение было в пользу наших», — без воодушевления согласился Григорий Иванович.
«— Какую задачу поставили 50 орудиям?» — ласково осведомился генерал-полковник у маршала.
«— Противник навалился на наши батареи и уничтожил их прямой наводкой», — вынужден был признать Кулик.
«— Со стороны Джарджавы какие были силы противника?» — продолжал допытываться Артемьев.
«— Наступали две дивизии», — ответил подсудимый.
«— А с нашей стороны?» — все настойчивее интересовался Артемьев.
«— В обороне находилось до двух рот», — отозвался Кулик.
«— Где еще был противник?» — продолжал допрос генерал-полковник.
«— Со стороны Катерлеза», — Кулик не мог понять, куда клонит Артемьев.
«— Чем здесь располагал противник?» — вопросы генерал-полковника не отличались оригинальностью.
«— До одной дивизии», — коротко ответил Кулик.
«— Прошу сделать вывод, подсудимый Кулик, на основании чего вы приняли решение об оставлении Керчи?» — вернулся к основному пункту обвинения Артемьев. Ему вторил Щаденко:
«— Вам как было приказано: сдавать или держать Керчь во что бы то ни стало?»
«— Приказано было держать Керченский полуостров», — монотонным эхом отозвался маршал, которому совсем недолго осталось носить маршальские петлицы.
«— Не находите ли, что вы, не дав правильной оценки всей обстановке на фронте, приняли решение об отходе?» — спросил Артемьев, стремясь продемонстрировать академическую объективность.
«— Нельзя же потрепанные части, остатки от разбитых дивизий равнять с боеспособными частями», — возмутился Григорий Иванович. — «От двух полков что там осталось? В одном на 100 процентов был перебит командный состав».
«— Вы же сами первый удрали из Керчи», — бросил тяжкое обвинение соратнику по Первой Конной Щаденко.
«— Я не трус. Не удирал», — словно не выучивший урок двоечник, оправдывался Кулик.
В этот момент в допрос опять включился Ульрих: «— Что вам доложили Левченко и Батов о силах противника?»
«— На фронте у противника было до четырех дивизий и в тылу одна-полторы дивизии», — утверждал Кулик.
Здесь следует отметить, что в самом начале процесса он говорил, что «противник наседал на нас 5 дивизиями», на что Артемьев возразил: у немцев было только 2 дивизии. «Как же так — 2 дивизии? Разве мог он своими 2 дивизиями разбить наши 6 дивизий». Теперь же, когда судебное заседание подходило к концу, Ульрих напомнил Григорию Ивановичу: «На следствии вы так показывали: «Точных данных у Левченко и Батова о силах противника не было. Однако, лично наблюдая картину боя, я определил соотношение сил — как один к трем в пользу противника»».
«— Да», — подтвердил Кулик, — «у них точных данных не было».
Прервем на минуту цитирование судебной стенограммы и обратимся к тем фактам, которые стали твердо известны только после окончания войны. Выяснилось, что в оценке немецких сил на Керченском полуострове ошибались как Григорий Иванович, так и его судьи. Первый численность неприятеля преувеличивал, а вторые — преуменьшали. В действительности 6 советским дивизиям на Керченском полуострове (четырем из состава 51-й Отдельной армии и одной из состава Отдельной Приморской, а также срочно переброшенной с Кавказа перед самым началом эвакуации 306-й горно-стрелковой дивизии и 9-й бригаде морской пехоты) противостоял 42-й немецкий армейский корпус в составе трех пехотных дивизий — 73-й, 46-й и 170-й. Даже с учетом того, что дивизии 51-й армии понесли тяжелые потери при прорыве немцами в конце октября перекопских и юшуньских позиций, общий численный перевес в районе Керченского полуострова, равно как и превосходство в артиллерии, оставались на советской стороне. Однако красноармейцев еще до приезда Кулика охватила паника, а командовавшие ими вице-адмирал Г.И. Левченко и генерал-лейтенант П.И. Батов выпустили из рук управление и смирились с мыслью, что придется отступать на Тамань, куда уже самовольно переправлялись многие бойцы и командиры. 10 ноября, когда Кулик еще только готовился вылететь из Ростова, Левченко, Батов и член Военного Совета войск Крыма корпусной комиссар А.С. Николаев прислали в Москву