Председательствующий генерал-лейтенант юстиции Чепцов зачитал показания Кулика, данные на предварительном следствии: «Петров высказал мне недовольство снятием его с должности командующего 4-м Украинским фронтом. Как говорил Петров, его — заслуженного генерала — Ставка проработала за то, что он позволил себе вывезти из Румынии для личного пользования мебель и другое имущество. При царском строе, по словам Петрова, такое обвинение генералу не предъявили бы.
Вскоре Захаров, проживавший этажом ниже, пригласил нас перейти в его квартиру. Мы согласились. Разговорившись, я стал жаловаться на несправедливое, на мой взгляд, отношение ко мне Сталина. В этой связи я заявил, что правительство изгоняет из Красной Армии лучшие командные кадры и заменяет их политическими работниками, не сведущими в военном деле. Из основных военных работников в руководстве армией оставался лишь один Жуков, но и его «отшивают», назначив первым заместителем наркома обороны Булганина, ничего не смыслящего в делах армии. Я поднял тост за Жукова, предложил группироваться вокруг него».
Григорий Иванович категорически отрицал, что предлагал группироваться (это уже походило на заговор) и что возмущался политработниками, ничего не смыслящими в военной науке. Говорил, что показания «были даны вынужденно» (вероятно, с применением тех же методов, что и в отношении Хейло). Признал Кулик только, что произнес тост за Жукова, так как считал, что «никого лучше Жукова нельзя найти на должность первого заместителя наркома обороны». Он честно заявил суду: «Я считал, что Жукова «отшили» люди, которые окружают Сталина, и конкретно я думал, что это сделал Берия. Этот вопрос о моем высказывании в отношении Жукова разбирался ЦК ВКП(б), Шкирятовым, и за это меня исключили из партии. У меня были хорошие отношения с Жуковым. Я его представил к выдвижению во время боевой операции на Халхин-Голе. Зная хорошо Жукова и его характер, я предполагал, что он мог допустить какую-нибудь резкость при разговоре со Сталиным, за что он и был снят. Я, конечно, виноват, что допустил такую критику, в этом моя вина.
Мой второй разговор с Жуковым имел место в то время, когда я был Главупраформом. Я также высказал Жукову свое сожаление, что не он был назначен первым заместителем наркома обороны, а Булганин. Я чувствовал, что Жуков очень переживает это обстоятельство».
Подтвердил Кулик и несколько антисоветских высказываний Гордова — насчет существования «правительственной кучки тиранов» и «черт знает, довели страну до нищего состояния». И в последнем слове Григорий Иванович покаялся, хотя, видно, чувствовал, что это его уже не спасет: «Я был озлоблен против Советского правительства и партии, чего не мог пережить как большевик, и это меня привело на скамью подсудимых. Я допускал антисоветские высказывания, в чем каюсь, но прошу меня понять, что врагом Советской власти я не был и Родину не предавал. Все время честно работал. Я каюсь и прошу суд поверить, что я в душе не враг, я случайно попал в это болото, которое меня затянуло, и я не мог выбраться из него. Я оказался политически близоруким и не сообщил своевременно о действиях Гордова и Рыбальченко».
Суд не поверил, и приговор его был предрешен. За измену Родине, за то, что, «являясь активным врагом Советской власти, группировался с враждебными элементами, был сторонником реставрации капитализма в СССР и вместе со своими сообщниками Гордовым и Рыбальченко высказывал угрозы по адресу руководителей ВКП(б) и Советского правительства» Военной коллегией Верховного Суда СССР бывший Маршал Советского Союза Григорий Иванович Кулик 24 августа 1950 года был приговорен к расстрелу. В ночь с 24-го на 25-е августа приговор был приведен в исполнение. Остается добавить, что, по ходатайству его вдовы Ольги Михайловской, тоже побывавшей в лагерях, полностью реабилитировали Кулика, восстановив в маршальском звании указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 сентября 1957 года.
Что же привело Кулика к гибели? Думаю, два обстоятельства. Григорий Иванович был одним из немногочисленных советских военачальников, кто пытался воевать «не количеством», щадить солдатские жизни и не бросать их в безнадежные атаки. Определенное рациональное зерно было и в его предложениях использовать танки главным образом для непосредственной поддержки пехоты. Да и артиллерия на конной тяге в первые годы войны, когда еще не было поставленных по ленд-лизу «студебеккеров», была единственной реальной альтернативой для Красной Армии. Советские войска на протяжении всей войны уступали вермахту по уровню боевой подготовки и образования бойцов и командиров. В этих условиях для них более рациональной была бы стратегия истощения, а не сокрушения, более простые оборонительные, а не наступательные действия, использование танков не большими массами, которыми было очень трудно управлять на марше и в бою, а мелкими группами для непосредственной поддержки стрелков. Подобная стратегия и тактика не только уменьшили бы советские потери, но и, возможно, позволили бы быстрее выиграть войну. Однако Сталин и его маршалы твердо верили в стратегию сокрушения, которую проводили, не считаясь с потерями, стараясь буквально завалить противника трупами красноармейцев. Кулик здесь выглядел «белой вороной» и неизбежно должен был быть низвергнут с высот, на которые вознесся к 1940 году.
Последнее падение разжалованного маршала весной 45-го было связано с начавшейся кампанией против маршала Жукова. О близости Кулика и Жукова было хорошо известно, и неслучайно смещение Григория Ивановича с поста заместителя командующего Приволжского округа совпало со смещением Георгия Константиновича с поста главкома Сухопутных войск и его ссылкой во второстепенный Одесский округ. Сталин опасался, что Жуков может сгруппировать вокруг себя недовольных и обиженных генералов, и провел чистку как непосредственного Жуковского окружения, так и тех военачальников, кто с явной симпатией относился к Георгию Константиновичу. Среди последних оказался Кулик, давно уже впавший в немилость вождя. И Иосиф Виссарионович не пощадил «давнего друга».
ЛАВРЕНТИЙ БЕРИЯПАЛАЧ, ТЕХНОКРАТ, РЕФОРМАТОР
Лаврентий Павлович Берия был последним из расстрелянных маршалов. И, благодаря занимаемой должности, остался в народной памяти самым одиозным из них. В отличие от других товарищей по несчастью, о которых идет речь в этой книге, Лаврентий Павлович почти не выступал в роли полководца. Единственное исключение — его участие в битве за Кавказ в 1942–1943 годах в качестве представителя Ставки. Но орден Суворова 1-й степени, высшую полководческую награду, Берия получил в 1944 году не за это, а за «образцовое выполнение специального задания правительства» — организацию депортации чеченцев, ингушей, карачаевцев, крымских татар и других народов Северного Кавказа и Крыма.
29 (а по старому стилю — 17) марта 1899 года в горном селении Мерхеули в Абхазии, недалеко от Сухуми, в семье Павле Берии и Марты Джакели родился сын Лаврентий. Отец был крестьянином, уроженцем Мингрелии, грузинской области, пограничной с Абхазией. Однако Павле оказался замешан в беспорядках, и ему пришлось переселиться в Мерхеули. Хоть и находилось село в Абхазии, но жили там одни мингрелы (теперь, после грузино-абхазской войны 1990-х годов, уже не живут). Это — особая этническая группа грузин, к которой собственно грузины относятся свысока. Марта тоже была мингрелка, но из дворян — приходилась дальней родственницей князьям Дадиани, прежним феодальным властителям Мингрелии. Однако род Джакели давно разорился, и Марта была столь же бедна, как и ее муж. Павле Берия крестьянствовал, но так и не выбился из нужды. Марта Джакели подрабатывала шитьем — и это постепенно стало главным средством существования для их семьи. Внуку Серго Марта потом рассказывала, что покорил ее, рано овдовевшую, Павле храбростью и красотой. К дочери и сыну от первого брака вскоре прибавилось трое детей. Но судьба всех троих сложилась несчастливо. Старший сын в два года умер от оспы. Дочь Анна после перенесенной болезни навсегда осталась глухонемой. Все надежды родители связывали со вторым сыном, Лаврентием. Чтобы дать ему образование, отец даже продал половину своего дома. Будущего шефа НКВД определили в Сухумское реальное училище. В 15 лет Лаврентий окончил его с отличием. Чтобы он смог поступить в Бакинское механико-строительное техническое училище, отцу пришлось продать вторую половину дома и переселиться в убогую хибару. Мальчик был талантлив, и Павле надеялся, что в жизни сын далеко пойдет. Ведь Лаврентий очень рано обнаружил способности к рисованию и интерес к архитектуре. Но стать архитектором ему не довелось. Еще в октябре 1915 года, как отмечал Берия в автобиографии, написанной 27 октября 1923 года, он с группой студентов Бакинского технического училища организовал нелегальный марксистский кружок, просуществовавший до Февральской революции. В марте 17-го Берия с несколькими товарищами организовал в училище большевистскую ячейку. В июне 1917 года его в качестве техника-практиканта армейской гидротехнической школы направляют на Румынский фронт. После развала фронта осенью Лаврентий возвращается в Баку, где в 1919 году заканчивает техническое училище. В автобиографии он писал: «Начиная с 1917 года, в Закавказье я вовлекаюсь в общее русло партийно-советской работы, которая перебрасывает меня с места на место, из условий легального существования партии (в 1918 г. в г. Баку) в нелегальное (19 и 20 гг.) и прерывается выездом моим в Грузию».
В 1919 году по заданию подпольной коммунистической партии Азербайджана Берия поступает на службу в контрразведку мусаватистского правительства. Позднее, на процессе 53-го года, этот факт расценили как предательство. Однако в архиве сохранилась объяснительная записка старого большевика И.П. Павлуновского, в 1919–1920 годах являвшегося заместителем начальника Особого отдела ВЧК, в 1926–1932 годах — председателем Закавказского ГПУ, а с 32-го года — заместителем наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе. Она датирована 25 июня 1937 года и адресована лично Сталину. Павлуновский писал, что перед назначением его на работу в Закавказье имел беседу с Дзержинским: «Т. Дзержинский сообщил мне, что один из моих помощников по Закавказью