— Так, Макаренко, — одернул его Фейгин. — Не до тебя сейчас.
Вкатили в блок, сразу анализы, УЗИ. Так и есть, полный живот крови, повреждения печени.
…Операция шла три часа. Разрывы подшили, клиента вытащили. Только выползая в коридор, Паша осознал, что ноги подкашиваются, а поясница онемела. Роба липла к телу.
— Доктор, как Володя? — к нему подскочила кудрявая полная женщина с заплаканными глазами и вцепилась в его запястье.
— Он стабилен, мы сделали все, что могли. Хотя состояние остается тяжелым. Его перевели в реанимацию.
— Но он поправится, да? — столько надежды в этом вопросе, столько веры, что больше всего Паше хотелось похлопать ее по плечу и заверить, что с Володей все будет хорошо.
Но он не мог. Ни в коем случае не обнадеживать, пока не будет железной уверенности. А откуда ей взяться? Критические сутки после операции, да и потом… Мало ли случаев. Он не знал, что будет с ним самим через полчаса, а тут Володя, которого собирали, как воду решетом. Такая специфика работы: обещать хорошего нельзя, предупреждать о плохом — пожалуйста. Попробуй скажи, что Володя через пару недель начнет вставать. А пойдет что-нибудь не так — и начнут валить осложнения на врачей, забыв о том, кто пьяным сел за руль.
3
— Прогнозы делать рано, — сдержанно сообщил Паша. — Давайте переждем сутки, и посмотрим на его состояние. Операция была сложной.
— Да-да, я понимаю, — женщина деловито закивала и полезла в сумочку. — Вот, возьмите, доктор, — и стала пихать свернутую купюру.
Паша устало вздохнул. Реверансы с деньгами — меньшее, чего он сейчас хотел. На что они рассчитывают? Что пациент сразу начнет поправляться? Что без денег хирург пойдет и вернет все, как было? Как ни крути, унизительная ситуация.
— Не надо, — он отстранился.
— Пожалуйста!
— Женщина, отойдите. Я ничего не возьму, — и уворачиваясь от ее цепких рук, поспешил в ординаторскую.
— Пал Дмитрич, вы домой? — догнала его Таня.
— Сейчас, перекушу, историю заполню, обойду вчерашних… И да, домой. А вы?
— Я побегу, надо на дачу собираться. Может, к нам в сестринскую заглянете? Я из дома лобио принесла… Кстати, Сильверстова уже Черемисов забрал в операционную, если вам интересно.
— Спасибо, Танюш, в другой раз попробую. А у Лукьяновой что?
— Плохо все.
— Потеряли?
— Да нет, вроде. Там кома… Вообще ничего не ясно. Тамара Сергеевна никакая, Юля говорит, ее лучше не трогать. Курить ушла.
И Паше было жаль Лукьянову. Резкая, злая на язык… Из тех, у кого все мужики — грязные волосатые животные. И потому друзьями они не были. Но куда деваться с подлодки? И пациенты такие всегда тяжко, и хуже всего — начальство. Отчет по летальности и без того вышел прискорбным… Сволочь все-таки этот Сильверстов, не мог лечь в апреле? Планово бы прооперировали, улучшили бы статистику. Но нет, ведь надо было — аккурат первого мая.
Прокуратура дрючит начальство, сыпет расследованиями, начальство дрючит врачей. Седьмой больнице еще меньше повезло, к ним вечно скорая свозит без пяти минут покойников. И каждый изгаляется, как может, дошло до того, что заставляют по каждому чиху направлять на плановую операцию. Логика безупречная: чем больше полипов они удалят, тем радужнее цифры. Пойти, что ли, сельским лекарем?
Зато пациенты порадовали. Умнов с прободной оклемался, полуночный мотоциклист стабилен, и даже бабулька с непроходом[3], которую вчера привезли в полубессознательном состоянии, потому что осел-терапевт не распознал диагноз и понавыписывал таблеток, успела с утра причесаться и при полном параде ожидала обхода.
— Павел Дмитриевич, доброе утро, — аккуратно выговорила она, кокетливо поджимая губы.
— Якушева, порадуйте меня, расскажите о своем самочувствии.
— Доктор, вы — волшебник.
— Для прекрасной дамы — буду кем угодно.
Румянец на морщинистых щеках, скромно потупленные глазки… Ему не жалко, а старушка взбодрилась. Проверил швы, для ее возраста — очень даже.
— Не скучайте, красавица моя. И слушайтесь медсестер, — и, весело подмигнув, под ее смущенное «Павел Дмитриевич!» направился к двери.
Вот что с ним не так? Навешать комплиментов семидесятилетней Якушевой — проще простого, а Веронику опять дразнил, как мальчишка. Понимал, что не стоит, а с языка сами собой слетали глупые подколки. Обидел только и разозлил. А если она из-за этого в больницу не приезжала? Надо будет узнать, что там.
— Простите, а меня скоро выпишут? — окликнула его женщина с недовольно искривленными тонкими губами.
Паша вздохнул, мысленно соскребая остатки терпения.
— А вы у меня кто?
— Воронкова.
— У меня нет вашей истории, Воронкова. Сейчас будет обход…
— Но ведь я читала, после грыжи должны выписывать на пятые сутки, а у меня как раз пятые.
— У меня нет вашей истории при себе. Дольше положенного вас никто держать не будет, — и Паша вышел так быстро, как только позволяли уставшие ноги.
Бутерброд в холодильнике, йогурт и домой. Черт! Истории еще. Рискнуть и попробовать заполнить с компа? Вроде перед праздниками приходил системник, что-то там шуровал, вдруг заработало? Пальцы не гнутся после операции.
Дополз до ординаторской. Уже новая смена подтянулась, все галдят, завтракают. Везет Черемисову, ему жена всегда с собой дает в лоточке. Запах из микроволновки! Котлетки, картошка жареная с луком… Мама тоже раньше такое давала, а он, дурак, нос воротил. Кто б теперь сделал горяченького… Самому возиться. Ладно, какие-то пельмени дома, вроде, еще валяются в морозилке слипшимся комком.
Достал из холодильника свой коронный бутер: белый хлеб по диагонали нарезанный, чтобы ломоть вышел длинным, колбаса молочная, огурчик и майонез. А что? Сытно зато. И йогурт персиковый.
4
Упал за стол.
— Паш, я тебе не советую, — Тамара Лукьянова кивнула в сторону монитора, звонко помешивая ложечкой дымящийся кофе. — Вчера опять вис.
— Да вот я сам сомневаюсь… — Паша тоскливо втянул носом крепкий аромат, никак, опять ей кто-то из пациентов элитный сорт подогнал. — Попробую, рискну. Буду каждую секунду сохраняться.
— Дело твое. Тебе налить, что ли? — она раздраженно вздохнула. — Сил нет на твою несчастную рожу смотреть.
— Дай вам Бог здоровья, Тамара Сергеевна, — улыбнулся Паша. — И жениха богатого.
— Не юродствуй, — буркнула она, но кофейком поделилась.
Паша осоловелым взглядом уставился в экран компьютера. Любой обыватель, ненароком заглянувший в ординаторскую, с уважением цокнул бы языком и одобрительно закивал: «Не обижает, мол, медицину государство, вон, красота какая. Все по последнему слову техники».
В подобном блаженном заблуждении некогда пребывал и Паша. Если быть точным, минут сорок: от распаковки до полной установки красивых черных компов. Или машин для убийства врачей, как он понял уже после первого сеанса. Потому что начинка в них стояла зверская. Программное обеспечение, выпущенное в глубокой Чувашии, и внешне, и внутренне напоминало игру в сапера из девяностых. Потому что все серое и потому, что нажмешь не ту кнопочку — вылетишь безвозвратно.
Паша нервно сглотнул, словно перед ним была не история болезни, а рулетка в казино, где все на красное. Да нет, ну был же системник. Должно получиться. Просто Лукьянова компьютером управляет не лучше, чем машиной, а машина ее с капотом в гармошку вторую неделю в сервисе.
Открыл новое окно, принялся печатать. Каждую, ну просто каждую, зараза, манипуляцию вбей по классификатору. Иначе страховики наедут. И где в этой придурочной коробке коды селезенки? Очередное обновление поставили, чтоб их всех разорвало и треснуло!
— Пал Дмитрич! — в ординаторскую заглянула Лиза. — Вас к телефону.
— А почему на пост?
— Откуда же я знаю.
— Сейчас, — он отодвинулся от стола. — Историю мою не трогать! Мне чуть-чуть осталось. Вот прямо не дышать в радиусе метра!
Вышел в коридор, облокотился на стойку.
— Я вас слушаю.
— Павлик, ну наконец-то! — обрушился на него срывающийся женский голос. — А я все звонила, звонила…
Только один человек упрямо называл его Павликом, хотя более убогой формы для его имени сложно было придумать, — тетя Надя.
— Извините, я только с операции. Вам разве не дали мой мобильный?
— Дали, но ты тоже не снимал, я подумала, вдруг где-то оставил…
Паша вытащил из кармана смартфон и глянул на экран. Семнадцать пропущенных! Ему в неделю столько не звонят.
— Что случилось? — он перешел к делу.
— Вероника… — тетя Надя всхлипнула. — Она никогда никого не слушает…
Паша терпеливо ждал, когда поток эмоций иссякнет. Тот случай, когда сочувствие и утешения не работают.
— У нее был приступ острого аппендицита. Что-то там разлилось, загноилось, я не поняла.
Все-таки Карташова — дура. Отличница, а все туда же. Сразу ведь было понятно, что бестолочь та еще, надо было сажать в машину и тащить на УЗИ. На здравый смысл ее понадеялся. Сам виноват.
— Когда? — уточнил он.
— Позавчера. Они были на своем этом празднике… Как это называют… На работе…
— Корпоратив?
— Ну, что-то такое. И ее увезли, — голос снова прервался.
— Куда увезли? — как можно спокойнее спросил Паша.
— В Пушкино. Она мне даже не позвонила, ты представляешь? Только потом, какая-то сестра, когда она была в реанимации…
— Теть Надь, в реанимации еще ничего страшного нет. Что дальше было?
— Они ее прооперировали. Ты не представляешь! Ужасные шрамы, трубки торчат… Бедная моя девочка…
— Сейчас она как? Врачи что говорят?
— От них добьешься! С этими выходными! Никого из начальства нет, творится полный бардак, меня пускают только на посещения, медсестры грубые, врачей вообще не поймаешь…
Если бы Паше давали по рублю каждый раз, когда он это слышал!
— Нормальная рабочая ситуация. Сейчас Ника где?
— В палате. Но я хочу тебе сказать, условия просто ужасные! Душ грязный, на этаже…
5
— Ей все равно пока нельзя в душ, — мягко перебил Паша.