— Что ты там хотел, никому неинтересно, между прочим, — она поджала губы. — Не вокруг тебя одного мир вертится. Я сделала то, что считала нужным.
— Погоди-ка, — Паша прищурился. — А что ты вообще там делала? И откуда узнала, где я? Я что, звонил тебе, когда надрался?
— Нет. Я сама тебя разыскала, — она изогнула бровь, наблюдая, как на его лице появляется понимание.
— А зачем?..
— Оказывается, Лена тебе наговорила глупостей. И про Марка, и про меня. И я должна была сказать, что это все ерунда.
— И только для этого ты потащилась на дачу к Фейгину? И там искала меня в лесу?
— Да.
— Это значит, что я тебе?..
— Вот что, Исаев, — она подбоченилась. — Я и так достаточно сделала. У меня теперь нет ни работы, ни бизнеса, ни туфель. Оставь мне хотя бы гордость.
— Ты о чем?
— Скажи все первым.
— Так тебе же Лена уже…
— Паша! Скажи. Все. Первым.
Он устало мотнул головой, потом улыбнулся.
— Ника, — сообщил он, наконец. — Кажется, я в тебя влюбился.
— И все? — она притворно рассердилась. — И ради этого я тащила твои сто килограммов из глины?!
— Девяносто, вообще-то. Ладно. По-моему, ты идеальная женщина. Ты красивая, добрая, самоотверженная, верная и такая красивая…
— Было уже.
— Ну, потому что ты очень-очень красивая. Короче, хочу, чтобы мы жили вместе. Чтобы у нас была семья и куча таких мелких карапузов, как Никитос. Давай поженимся?
— Не-а, — она качнула головой, скрестила руки на груди и с удовлетворением отметила, как вытянулось его лицо.
— Что?!
— Нет, Паша. Я сказала «нет».
— Все-таки Лена говорила правду? Ты просто хотела поиздеваться?..
— Тоже нет.
— Тогда я не понимаю…
— Эх, Исаев-Исаев. Ты же врач. Неужели ты думаешь, я приму предложение, сделанное после наркоза? Не такая уж я и глупая. Ты потом уйдешь в отрицание, скажешь, что ничего не помнишь и вообще меня здесь не видел. Нет уж, только когда я буду на двести процентов уверена, что ты в здравом уме, можешь повторить вопрос.
— Нотариуса сразу не позвать?
— А это мысль! — ухмыльнулась она. — Мне нравится.
— Женщина, ты коварна! Я только что вывернул перед тобой всю душу наизнанку, а ты смеешься. Дай хотя бы тебя поцеловать.
Ника наклонилась, нежно прижалась к его губам. Здоровой рукой он дотянулся до ее затылка, стараясь продлить поцелуй. И вдруг измученно застонал.
— Что? — она отпрянула. — Тебе больно? Я где-то задела?..
— Нет, — он поморщился и прикрыл глаза. — Я просто прикинул, сколько времени мне придется восстанавливаться, прежде чем я смогу заняться с тобой любовью…
— Паша! Ты не об этом сейчас должен думать!
— А ты всерьез считаешь, что после поцелуя я смогу думать о чем-то другом?
— Да на тебе же места живого нет!
— Ну, почему… Очень даже есть. И не будь ты такой ханжой, могла бы проверить, — он выразительно подмигнул.
— Все, мне лучше пойти, пока у тебя не подскочило давление, — она чувствовала, как к ее щекам приливает кровь: судя по показаниям монитора, Пашин пульс перевалил за сто.
— Постой, — он перехватил ее запястье. — Я все-таки тебе признался в любви. Ничего не хочешь ответить?
Она нагнулась над ним, пристально посмотрела в глаза.
— Я люблю тебя, — прошептала она и ласково провела пальцами по его лицу.
— Я люблю тебя, — таким же шепотом ответил он.
Она прислонилась лбом к его лбу, и какое-то время никто из них не шевелился. Просто молчали, ощущая, что теперь все стало так, как нужно.
— У вас сеанс телепатии? — окликнул их Фейгин. — Кстати, прочел недавно в одном научном журнале, что ученые по мозговой активности научились определять, что человек видит. Показывали подопытным изображения, фиксировали, что в этот момент происходит в мозге, а потом составили нечто вроде словаря. То есть в ближайшие годы мы сможем знать, что другие люди видят во сне!
— Это потрясающе, — уныло отозвался Паша. — Грандиозно.
— Да, теперь мне действительно пора, — Ника выпрямилась: момент был упущен.
Вышла вслед за анестезиологом из отделения, купила в автомате кофе и уселась на уличной лавочке, глядя наверх, в окна, за которыми лежал ее мужчина.
Распогодилось, асфальт высыхал на глазах, воздух стал густым и жарким от большой влажности. Шуршали деревья, гудели пчелиным роем машины на Симоновском валу, вдалеке звенел трамвай.
Завтра наступит лето. За один единственный месяц ее жизнь перевернулась. Кто она теперь? Что будет еще через месяц? А через год? Ни плана, ни стабильной, хорошо оплачиваемой должности, все вверх дном. Но отчего-то Ника совершенно не чувствовала себя потерянной или напуганной. Наоборот, беззаботно улыбалась. И именно теперь, именно в данную минуту, не имея ни малейшего представления, что будет происходить с ней дальше, была твердо уверена: все будет хорошо. И даже знала, благодаря кому.
Эпилог
Год и два месяца спустя
31 июля 09:18
#день_икс
Зацените видео: кошка играет с попугаем.
— Может, накатишь? Бледный ты какой-то, — Репкин выразительно кивнул в сторону закрытой полки, где за матовым стеклом угадывались очертания бутылок.
— Нет, Андрей, не хочу, — Исаев облизал пересохшие губы. — Мало ли…
— К столу-то тебя теперь все равно никто не пустит. Я вообще удивляюсь, как разрешил тебе присутствовать на операции… Имей в виду, с пола тебя соскребать никто не будет.
— Очень смешно! — Паша фыркнул и подошел к окну, сунув руки в карманы. — Я что, первокурсник?
— Ну, там не чужой тебе человек…
— Да ладно, я и сам ее оперировал… — в памяти всплыл тот день, когда он пошел на риск ради Ники.
Вот бы сегодня все прошло попроще, чем тогда! Нет, Паша доверял Репкину, хотя обычно избегал людей, которые тащатся от собственной персоны. Андрей всю стену своего кабинета завесил своими грамотами, дипломами и фотографиями с депутатами. Со вкусом у него тоже был полный швах: важно носил итальянский шелковый галстук, мазал гелем волосы, как правая рука сицилийского мафиози, а на его запястье поблескивали крупные золоченые часы, будто с черно-белой рекламы из самолетного журнала. Но только на профессионализм Репкина Исаев мог сегодня рассчитывать. Потому что Андрей Юрьевич Репкин был тем самым редким случаем, когда заведующим отделения сделали хорошего врача, а не услужливого администратора. А Нику должен был оперировать лучший.
— Ну, кажется, нам пора собираться, — Репкин взглянул на богатый швейцарский циферблат. — Твою красавицу уже должны были приготовить.
— Пошли, — Паша с готовностью расправил плечи, чтобы выглядеть бодрячком.
Внутри все скрутилось в тугой ком, позвоночника словно коснулись чьи-то ледяные пальцы. Нет, он должен быть спокоен. Ника справится. Иначе просто не может быть.
Они шагнули в коридор, и пока Репкин запирал кабинет, в Пашином кармане затрезвонил мобильник.
— Извини, — бросил Исаев и отошел в сторону. — Да, слушаю.
— А где Вероника? — раздался удивленный женский голос.
У Паши совершенно вылетело из головы, что Ника с утра передала ему свой телефон.
— Она не может ответить. Вы по какому вопросу?
— Хотела заказать свадебный торт на середину августа. Не знаете, у нее еще есть свободное время?
— Нет, она перестала брать заказы две недели назад, у нее отпуск. Запись только на октябрь.
— Так долго?! Но я хотела именно у нее… Подруга так ее рекомендовала…
— Извините, она слишком загружена. Ничем не могу помочь.
Он сбросил звонок и предусмотрительно отключил звук. Потом и на своем телефоне тоже. Ника совсем о себе не заботится с этим бизнесом… Не успел он обрадоваться, что не придется делить любимую женщину с Марком и фирмой, как ее завалили заказами и приглашениями провести мастер-класс. И все было ничего, пока она не переоборудовала всю его кухню в мультифункциональное нечто из нержавеющей стали. Не домашний очаг, а военный штаб межгалактических войн, где вместо карт наступления — графики и таблицы заказов. Одно приятно: Паше перепадали пробные порции и всякие лакомые остатки тортов, кремов и муссов, что на фигуре сказывалось бы не лучшим образом, если бы не сгорало потом ночами в спальне.
Месяц платонических отношений стал, пожалуй, самым тяжелым испытанием в его жизни. Что ж, сам виноват. Больше он даже близко не подходил к травмоопасным видам транспорта: боялся, что снова не сможет прикоснуться к Нике так долго. Пока не случилось то, что случилось. Теперь ей предстоит операция, а потом два месяца восстановления. Два долгих месяца.
Репкин пошел мыться в оперблок, бригада уже ждала его. Паша облачился в робу, маску и шапочку и прошествовал на непривычное для него место по ту сторону экрана. Незнакомый анестезиолог в круглых очках кивнул на свободный стул, приглашая Исаева присесть, но тот замер, увидев любимую на столе. Ника лежала, распятая между монитором и капельницей, и смотрела на него с улыбкой.
— Я тебя люблю, — прошептала она.
— И я тебя, — только чувство неловкости перед коллегами не дало Паше раскиснуть и броситься к ней.
Вместо этого он сглотнул, кашлянул и сел на предложенный стул, пытаясь изобразить спокойствие и мужскую надежность. Его колотило от невозможности что-то сделать и повлиять на ход событий. Давненько он не был в операционной как зритель, и эта роль его не устраивала.
— Ну, Исаевы у нас готовы? Оба? — Репкин зашел, подняв стерильные руки вверх.
— Готовы, — ответила Вероника.
— Сергеич, ты присматривай за главой семейства, — обратился Репкин к анестезиологу. — Нашатыря ему, если что.
— Все нормально, — буркнул Паша. — За монитором следи. Давление не высоковато?
— Так, дружище, жена твоя — вот, — Сергеич нахмурился. — Остальное — наша забота. Не представляю, как в Америке врачи работают, когда у них там проходной двор из родственников…
— Во всем свои плюсы, — резонно заметил Репкин. — Радуйся, что мы не пошли естественным путем. Тогда он бы тут сутки всем нервы мотал. Так, народ, приступаем. Олечка, готовь расширитель…