Пока мы ясно не поймем, что на последствия назначения психоделиков решающим образом влияют подбор и обстановка, нет никакой надежды на разумные решения в отношении политики касательно психоделических средств. Я твердо верю, что психоделики могут использоваться таким способом, что благоприятные последствия намного перевесят опасности. Об этом в достаточной степени свидетельствуют тысячелетия безопасного обрядового и духовного использования психоделиков поколениями шаманов, отдельными целителями и всеми исконными культурами. Однако западная индустриальная цивилизация пока настолько злоупотребляла почти всеми своими открытиями, что нет большой надежды, что психоделики могут быть исключением, если мы, как сообщество, не поднимемся на более высокий уровень сознания и эмоциональной зрелости.
Вернутся или нет психоделики в психиатрию и станут ли снова частью терапевтического оснащения врача – сложный вопрос, и ответ на него будет, вероятно, определяться не только итогами научных исследований, но также и разнообразными политическими, правовыми, экономическими и массово-психологическими причинами. Однако я полагаю, что в настоящее время западное общество намного лучше оснащено для принятия и освоения психоделиков, чем это было в 1950-х гг. В то время, когда психиатры и психологи начали экспериментировать с ЛСД, психотерапия ограничивалась устными беседами между врачом и пациентами. Сильные чувства и оживленное поведение расценивали как «притворство» и рассматривали как нарушение основных терапевтических правил. Психоделические сеансы оказались по другую сторону спектра, вызывая яркие чувства, психомоторное возбуждение и сильные изменения в восприятии. И потому они казались более похожими на состояния, которые психиатры рассматривали как патологические и во что бы то ни стало пытались их подавить, вместо того чтобы допустить возможность их излечения. Это отражалось и в названиях «галлюциногены», «делириогены», «психотомиметики» и «экспериментальные психозы», которые первоначально употреблялись по отношению к психоделикам и состояниям, ими вызываемым. В любом случае психоделические сеансы напоминали больше картины из фильмов антропологов об обрядах исцеления первобытных культур и других туземных церемоний, нежели те, что ожидают увидеть в кабинетах психиатра или психотерапевта.
Изображения часовой башни в исследовательском институте, где у автора было одно из его первых переживаний действия ЛСД. Первая картинка показывает башню, как она воспринимается в обычном состоянии сознания. Остальные картинки изображают иллюзорные оптические преобразования того же объекта на заключительной стадии сеанса.
Кроме того, многие из переживаний и наблюдений на психоделических сеансах, казалось, бросали опасный вызов образу человеческой психики и Вселенной, выработанному декартово-ньютоновой наукой и считавшемуся достоверным и окончательным описанием «объективной действительности». Люди на психоделических сеансах сообщали об отождествлении в переживании с другими людьми, животными и различными гранями природы, при котором им становились доступны новые сведения о тех областях, о которых они перед тем не имели никакого разумного представления. То же самое по-настоящему происходило и при проникновении в переживаниях в жизни своих человеческих и животных предков, так же как при этнических, общественных и кармических воспоминаниях.
Иногда эти новые сведения приходили из переживаний, включающих в себя перепроживание биологического рождения и воспоминаний жизни до родов, встречи с архетипическими существами и посещения мифологических царств различных культур мира. При переживаниях выхода из тела переживающие люди были способны свидетельствовать и точно описывать отдаленные события, происходящие в местах, находящихся вне доступа их органов чувств. Внутри традиционной материалистической науки ни один из этих случаев не рассматривался как возможный, и все же на психоделических сеансах они наблюдались весьма часто. Это естественно вызывало глубокое понятийное возмущение и беспорядок в умах традиционно обученных переживающих. В этих обстоятельствах многие специалисты чурались этой области, дабы сохранить свое представительное научное мировоззрение и профессиональную репутацию и оградить свой здравый смысл и здравомыслие.
Прошедшие три десятилетия принесли много революционных перемен, которые глубоко повлияли на умонастроения в мире психотерапии. Гуманистическая и трансперсональная психология разработала мощные приемы, основанные на переживании, которые усиливают глубокий возврат назад, непосредственное выражение сильных чувств, а также работу с телом, ведущую к высвобождению телесных энергий. Среди этих новых подходов в самоисследовании – занятия гештальт-терапией, биоэнергетика и другие неорайхианские приемы, первичная терапия, ребёфинг и холотропное дыхание. Внутренние переживания и внешние проявления, так же как терапевтические стратегии, в этих терапиях имеют большое сходство с тем, что наблюдалось на психоделических сеансах. Эти безлекарственные терапевтические стратегии включают в себя не только сходную палитру переживаний, но также и сопоставимые испытания для представлений. В итоге для врачей, занимающихся этими направлениями, введение психоделиков представляло бы следующий логический шаг, нежели драматическую перемену в их практике.
Кроме того, декартово-ньютоново мышление в науке, которое в 1960-х гг. пользовалось большим влиянием и популярностью, постепенно было подорвано множеством удивительных свершений в самых разных науках. Это происходит с таким размахом, что все большее число ученых ощущает острую необходимость в каком-то совершенно другом видении мира, в новой научной парадигме. Бросающиеся в глаза примеры таких достижений: философское значение открытий квантово-релятивистской физики (Сарга, 1975; Goswami, 1995), теория целостного движения Дэвида Бома (Bohm, 1980), голографическая теория мозга Карла Прибрама (Pribram, 1971), теория диссипативных структур Ильи Пригожина (Prigogine, 1980), теория морфогенетических полей Руперта Шелдрэйка (Sheldrake, 1981), блестящий синтез Грегори Бейтсона теории систем и теории информации, кибернетики, антропологии и психологии (Bateson, 1979) и особенно понятие «пси-поля» Эрвина Ласло (поля акаши), его гипотеза о связности и его «всецелая теория всего» (Laszlo, 1993, 2004). Отрадно видеть, что все эти новые разработки, которые находятся в непримиримом противоречии с традиционной наукой, кажется, вполне совместимы с открытиями психоделических исследований и трансперсональной психологией. Этот список был бы не полон без упоминания замечательной попытки Кена Уилбера создать всеобъемлющий синтез самых разных отраслей науки и вечной философии (Wilber, 2000).
Еще более обнадеживающим, чем эти перемены в общем научном умонастроении, является то обстоятельство, что в некоторых случаях исследователям более молодого поколения в Соединенных Штатах, Швейцарии и других странах за последние годы удалось получить официальное разрешение на начало программ психоделической терапии с привлечением ЛСД, псилоцибина, диметилтриптамина (ДМТ), метилендиоксиметамфетамина (МДМА) и кетамина. Я надеюсь, что это является началом возрождения интереса к психоделическим исследованиям, которое в конце концов вернет эти необыкновенные средства в руки ответственных врачей.
Предисловие Станислава Грофа к книге о жизни и работах Альберта Хофманна
Для меня необычайные честь и удовольствие писать предисловие для книги, прославляющей жизнь и работу Альберта Хофманна, блестящего исследователя и ученого в лучшем смысле слова, которого я считаю своим духовным учителем. Вряд ли можно описать словами ту глубокую благодарность, которую я испытываю к нему за все, что привнесли его открытия в мою личную и профессиональную жизнь, а также в жизни бесчисленных других людей, использовавших синтезированные им вещества ответственно и с уважением, которого заслуживают эти замечательные инструменты. Я впервые услышал имя Альберта Хофманна в 1954 г., когда, будучи студентом-медиком, работал добровольцем на кафедре психиатрии медицинского факультета Университета Чарльза в Праге. У моего наставника, доцента Иржи Рубичека, были хорошие рабочие взаимоотношения с фармацевтической лабораторией «Сандоз» в Базеле, и он регулярно получал от этой фирмы бесплатные образцы новых продуктов, поступавших на рынок. В качестве части этого сотрудничества однажды он получил партию диэтиламида лизергиновой кислоты, или ЛСД-25, – нового экспериментального вещества с беспрецедентным психоактивным действием. Посылку сопровождало письмо с описанием истории открытия ЛСД – случайной интоксикации Хофманна во время синтеза этого вещества, его последующего эксперимента на себе и предварительного исследования Вернера Штолля с группой нормальных добровольцев и психиатрических пациентов.
Статья Вернера Штолля «ЛСД – фантастическое производное спорыньи» (LSD, ein Phantasticum aus der Muttercorngruppe, Stoll, 1947) сразу же стала сенсацией в научном мире. Его предварительное исследование показывало, что крайне малые дозы этого нового вещества (порядка миллионных долей грамма – микрограммов, или гамма) были способны вызывать у экспериментальных испытуемых состояние, во многих отношениях напоминавшее естественно встречающиеся психозы; Штолль также упоминал в своей статье, что ЛСД может иметь интересный терапевтический потенциал. Теперь фирма «Сандоз» посылала образцы нового вещества психиатрическим исследовательским институтам, университетским кафедрам и отдельным терапевтам и спрашивала, заинтересованы ли они в экспериментировании с ЛСД и выяснении того, может ли это вещество правомерно применяться в психиатрии и психологии. В письме содержались два предположения относительно возможного применения ЛСД: в качестве агента, вызывающего «экспериментальный психоз», который мог бы способствовать пониманию биохимических причин шизофрении, и как нетрадиционный терапевтический инструмент, дающий специалистам, занятым в сфере профилактики и лечения психических расстройств, возможность проводить несколько часов в состоянии, похожем на мир переживаний психотических пациентов.