Я начал работать с диссоциацией Пола, прервав его склонность к размышлениям предложением обратиться к его текущим переживаниям:
«Если описывать вашу жизнь в настоящем, какие переживания вы замечаете?»
Для начала мне хотелось оценить способность Пола заглянуть в свой внутренний мир, включая ощущения и эмоции. На тот момент у Пола не было способа напрямую узнать, насколько он страдает от замирания, дисрегуляции и разрыва связи. Он знал лишь то, что испытывает множество симптомов и что ему больно. В основе парасимпатической реакции замирания лежит общее симпатическое возбуждение. В случае Пола общее возбуждение частично было реакцией восходящих процессов, которые, вероятно, начались с его преждевременного рождения и нехватки физического контакта, которую он испытывал на протяжении месяца в инкубаторе. Помимо этой ранней травмы, оба его родителя проявляли подавляющее отсутствие чуткости к его потребностям, а иногда и прибегали к насилию: отец использовал как физическое, так и эмоциональное насилие, а мать страдала от тревожности и была склонна к эмоциональному насилию.
Отслеживая способность Пола заглянуть в свой внутренний мир, я обращал внимание на его умение выстроить связь со мной. По мере того как он начал лучше осознавать свой внутренний опыт и ему становилось все более комфортно со мной, на уровне нервной системы медленно начали подключаться вентральный вагальный комплекс и система социальной вовлеченности. Эти процессы помогли Полу выйти из диссоциации и дали ему больше способов справляться с высоким симпатическим возбуждением помимо диссоциации и социальной изоляции.
Неинтегрированная агрессия может направляться внутрь, против себя, или вовне, против других. Когда агрессия интернализуется, она направлена на себя. В схеме приложения 12.1 мы поместили эту динамику в переходную зону между симптомами парасимпатической и симпатической систем, потому что хотя сама по себе агрессия доминирует симпатически, ее интернализация приводит к парасимпатическим симптомам.
В процессе восстановления жизненной силы Пол воплотил распространенный среди интернализующих агрессию клиентов паттерн, из-за которого они испытывают беспомощность и безнадежность. В этот момент психотерапии Пол осознавал свой гнев только в направленной на себя форме или в неопределенном виде чувства обиды и «ненависти к миру». Обратившись к последовательности искажений в приложении 12.1, можно сказать, что этот непризнанный гнев, испытываемый Полом, был результатом более раннего расщепления агрессии, которая впоследствии обратилась вовнутрь и теперь закрепляла дисрегуляцию нервной системы. Хотя для меня было очевидно, что Пол испытывает невероятную злость, я ни разу не подтолкнул его ощутить ее. Вместо этого я изучал его страх перед гневом, сначала – перед злостью окружающих, а потом перед своей.
С Полом я использовал элементы упражнения из приложения 12.1, исследуя его отношения с гневом, как своим, так и чужим. Его первой реакцией было: «Какой такой гнев?» Как и многие люди, столкнувшиеся с травмой отношений, Пол не осознавал его и боялся злости других людей.
Для Пола, в детстве столкнувшегося с насилием и пренебрежением, первоначальная реакция гнева и ярости в адрес родителей представляла угрозу. Чувствовать эти эмоции по отношению к родителям, которых он любил и от которых зависел, было слишком страшно. Не в силах вынести негативные чувства по отношению к ним, Пол постарался защитить отношения привязанности и свои теплые чувства, отделив негативные эмоции, создав вместилище для агрессии, которую он воспринимал как опасную – «плохое я». Здесь берет начало порочный круг: ошибки раннего окружения вызывают естественную агрессию, которая воспринимается как слишком опасное чувство и расщепляется. Именно эта расщепленная агрессия становится источником растущей дисрегуляции и дистресса. Способность расщеплять опасные эмоции – спасительный механизм, особенно для детей. Расщепление – процесс диссоциации, который приводит к парасимпатическим симптомам, как можно заметить в случае Пола по его ненависти к себе, замиранию и диссоциации.
Вы скорее обратите гнев на себя или на других?
Если вы легко приходите в ярость, вероятно, гнев – эмоция по умолчанию. В таком случае полезно изучить, что вы на самом деле чувствуете, автоматически обращаясь именно к злости.
Если вы склонны к самокритике, самоосуждению и ненависти к себе, вы интернализуете гнев, направляя агрессию против себя.
Если это звучит знакомо, несомненно, вы боитесь злости. Есть полезное упражнение, которое поможет в этой ситуации. Выпишите как можно больше страхов касательно гнева – столько, сколько вам удастся обнаружить. Запишите, почему чувствовать или выражать гнев небезопасно.
Если у вас есть сильный внутренний запрет на злость, попробуйте вспомнить ситуацию в своей жизни, когда вы нехарактерно для себя выразили протест, и это привело к положительным результатам.
Исследуйте отношения с гневом, которые были приняты в вашей семье. В некоторых семьях никому не разрешается злиться, а в некоторых злость – постоянное состояния для всех. В других семьях гнев разрешен только одному или обоим родителям, но не детям.
Отец Пола постоянно злился и не гнушался использовать эмоциональное и физическое насилие. Это поведение лишь закрепило склонность Пола к расщеплению. Со временем Пол переосмыслил постоянное ощущение собственной испорченности:
«Так как я чувствовал, что эта испорченность кроется внутри меня, я ощущал, что лучше контролирую ситуацию. Я мог понять, как стать «хорошим», чтобы меня больше не ранили».
Для Пола моменты, когда он ощущал злость, означали, что он похож на своего отца, а значит, он «плохой». Расщепляя гнев и ярость, он закрепил ощущение своей беспомощности, но зато это означало, что он отличается от отца – а значит, он «хороший». Нередко на такой компромисс идут люди, которые растут с ранними травмами отношений или в атмосфере насилия: они блокируют часть себя, чтобы сохранить отношения привязанности с родителем.
В зависимости от обстоятельств расщепление может принимать разные формы, но общим компонентом остается ощущение, что агрессия, злость и ярость – это «плохо», а вот бессилие и мягкость – это «хорошо». Такие люди проецируют расщепленный гнев на других людей и боятся их агрессии. В результате Пол представлял осуждение и отторжение со стороны окружающих, которого по большей части вовсе не было. «Испорченная» часть Пола стала объектом его ненависти. Он ненавидел себя за требовательность, эмоциональность, за множество симптомов, а в итоге и за свое существование. Расщепляя и перенаправляя свои негативные эмоции, Пол защищал свою любовь к родителям, пусть и заплатив за это высокую цену с точки зрения ощущения собственного «я» и способности выстраивать связи и чувствовать себя живым. Вместе с агрессией были расщеплены и эти способности, а связь с ключевой жизненной силой ослабла.
Как было описано выше, в основе расщепления лежит потребность обиженного и брошенного ребенка сохранить систему привязанности. Если родители, от которых ребенок полностью зависит, иногда бывают любящими, а иногда равнодушными или склонными к насилию и манипуляциям, ребенок использует расщепление, чтобы справиться с этим. Расщепление является результатом биологического императива детей: во что бы то ни стало сохранять отношения привязанности с родителями.
Полу было проще признать ярость по отношению к эмоциональному и физическому насилию со стороны отца. Менее очевидным для него был гнев по отношению к матери за ее назойливость, хроническую тревожность и навязчивость. Злость на отца Пол признал и начал интегрировать в процессе психотерапии раньше, чем злость на мать. В его представлении она была «хорошим родителем», и поначалу, признавая свой гнев, он чувствовал вину, а затем и страх потерять их близкую связь. Каждый шаг детей к отделению по сути является психологическим шагом дальше от родителей. К сожалению, мать Пола восприняла его здоровое стремление к индивидуации как попытку ее бросить. Из-за нехватки эмоциональной зрелости она начала принижать его и скрытно угрожать ему, вместо того чтобы поддержать его крепнущую автономию.
Можно предположить, что частично хроническая покорность Пола связана с его ранним опытом в инкубаторе. Кроме того, можно сказать, что и попыткам Пола добиться автономии, особенно в случае с матерью, помешала ее реакция на то, что ее бросают, как он понял впоследствии. Чтобы привязать сына к себе, она использовала страх и вину, угрожала ему, напрямую говоря или намекая: «Ну ладно, живи сам по себе, но, когда ты вернешься, меня может уже и не быть».
Так как протест в раннем возрасте оказался безуспешен, Пол с трудом мог постоять за себя и во взрослой жизни. Из-за этого коллеги нередко передавали ему неприятные задачи, зная, что он не будет возражать. Если в ресторане ему приносили плохое блюдо, он не мог возразить и выразить свое неудовольствие. Во внутреннем мире Пола протест воспринимался как нечто опасное и бесполезное. Неумение протестовать он объяснял себе следующим образом: «А зачем? Все равно ничего не изменится».
Когда агрессия и злость расщепляются и интернализируются, человек обращает их против себя в форме ненависти. Пол был полон ненависти к себе, но не мог разглядеть ее в своем осуждении себя за то, что он «никогда не вписывается» и не чувствует себя «достаточно умным» или «заслуживающим отношений». Пол всегда ощущал себя чужим, ненавидел и винил себя за это. Он испытывал стыд и осуждал себя за множество своих симптомов и так привык к этим эмоциям, что не видел в них ненависть к себе. Кроме того, он не понимал ту вторичную выгоду, ради которой когда-то и появилась эта ненависть: ее целью было защитить отношения привязанности с родителями.