подарил ее в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре написавший большую книгу опреподобном Варнаве архимандрит Георгий[6],она была черная. А теперь – становится красной!
- Как на Пасху, когдабатюшка меняет черное облачение на красное? – уточнил Алеша.
Александр с интересомпосмотрел на него и покачал головой: а ведь он, наверное, того не ведая, попалв самую точку!
Он хотел рассказатьпро остальные иконы, но тут их позвала Лена.
Войдя на кухню,Алеша, как и в первый раз Александр, с удивлением увидел многочисленные коробкина стене, на кухонном шкафу, подоконнике и везде, где только можно было что-топоставить…
- Зачем это все?! –изумился он.
- Для удобства, -ответила ему, подводя к столу, Вера. – Вот видишь, на этой написано «Соль», наэтой «Сахар», эта – для перца…
- А для просфор есть?
- Нет! – с сожалениемразвела руками Вера.
- А почему?
-Так ведь когда я работаланад ними, то еще не верила в Бога и даже не знала, что это такое…
- Жаль… - искреннеогорчился Алеша.
Тогда Вера сняла сполки самую красивую коробку и протянула Алеше:
- Возьми. Это моялюбимая. Я не успела сделать на ней надпись, и ты можешь класть в нее просфоры!
- Спасибо! –обрадовался юноша, сел за стол и за обе щеки стал уплетать и суп, и пюре скотлетами, и под конец с особым удовольствием - творожники.
Поужинав, онивернулись в комнату Александра. Немного поговорили, переходя с одного надругое, в основном ни о чем. Но вскоре стало заметно, что Алеша начал ерзать вкресле и нервничать.
- Хорошо тут у вас! Номне пора! – сказал, наконец, он и вдруг вспомнил: - А блины?
- Прости! – виноватоприжала ладони к груди Вера. – Я заказывала, но Лена опять сделала всепо-своему.
- Ладно! - успокоилее Алеша. – Я в другой раз на них приду.
- Вот и договорились!– грустно кивнула Вера. - И когда придешь, то… - она вдруг припала губами к ухуАлеши и что-то зашептала, показывая глазами на рыжего кота.
- Хорошо! -согласился Алеша и вздохнул: - Ну, я пойду. Меня и так уже будут бить!
- За что? – не понялАлександр.
- За то, что позднопришел.
- Ну, так ты бысказал сразу, а то мы же не знали! И ушел бы пораньше! – расстроилась Вера.
- Так все равно быпобили, - успокаивая ее, безнадежно махнул рукой Алеша.
- Но тогда-то зачто?!
- А за то, что рано!
- Ну это уже какой-тобеспредел!
Александр снял свешалки свою легкую куртку, сбегав в комнату, положил в карман свое старое, летдвадцать назад потерявшее свою силу, но и до сих пор иной раз выручавшее его удостоверениекорреспондента ТАСС и решительно сказал:
- Идем, я провожутебя и поговорю с твоими родителями!
Они вышли из дома,прошли по тротуару, спустились в подземный переход и, выйдя из него, оказалисьперед многоэтажкой на другой стороне дороги.
- Вот тут я живу! –сказал Алеша.
Александр сампозвонил в указанную им квартиру и встал впереди юноши, заслоняя его.
Дверь открыл пьяныймужчина с уже поднятой для удара рукой.
Увидев незнакомогочеловека, из-за спины которого выглядывал его сын, он так и замер, не зная, чтоделать дальше.
Александр же, нетеряя времени, достал удостоверение и протянул перед собой.
Увидев перед собойкрасную книжечку с гербом давно не существующей страны и названиемупраздненного Телеграфного Агентства Советского Союза, мужчина опустил руку и,быстро трезвея, забормотал:
- А в чем,собственно… зачем… почему… вы по какому делу?
- По делу вашего сынаи на предмет его воспитания!
- А я что… мы ничего!– принялся оправдываться мужчина, и теперь уже выглядывавшая из-за его плеча,тоже вся испитая женщина, подтвердила: - Мы мирно живем! Никого не обижаем.Правда, Алешенька?
Вместо ответаАлександр услышал позади себя то ли смешок, то ли всхлипывание.
- У меня другаяинформация! – строго сказал он. – И если вы еще хоть раз не то что ударите, апросто тронете пальцем Алешу...
- Все, гражданинучастковый, уже завязал! – поняв, что дело, кажется, серьезное, поднял обе рукикверху мужчина.
- Я не участковый, аредактор! – поправил его Александр. - Но если за это дело возьмусь всерьез, то,поверьте, ославлю вас на весь город, подниму общественность, вплоть допрокурора и буду тогда пострашней любого участкового. Вы меня хорошо поняли?
-Так точно, гражданин– редактор-участковый-прокурор! В жизни теперь к нему не подойду!
- Смотрите, я этопроверю! – пряча удостоверение, предупредил Александр.
Униженно кланяясь иобещая наперебой, что пылинки теперь будут сдувать с сына, мужчина с женщинойудалились.
- Спаси тебя Господь,и тоже защити от всякого зла! – с чувством сказал Алеша, кивая на непривычноприветливо открытую для него дверь. - Теперь они меня точно не будут бить!
Хорошо, радостно былона душе у Александра, когда он вернулся домой.
Но еще лучше сталопосле того, как задержавшаяся до его прихода Лена шепнула ему:
- Как здорово, что выпривели Алешу! Пока он здесь был – у Верочки даже анализы улучшились!
- Она, что, вбольницу успела съездить? – ничего не понимая, уставился на сестру милосердияАлександр. И та - для нее даже редактор епархиальной газеты не был авторитетом -укоризненно посмотрев на него, выпалила:
- Какой же вынепонятливый! А еще, говорят, писатель! Ну ладно, так уж и быть, объясню, хотяона и не велела вам говорить… У нее даже моча снова поменяла цвет нанормальный!
4
Лена ушла, иАлександр остался наедине с Верой.
Вера сидела в кресле,невидящим взглядом просматривая книгу с акафистом. Александр, спиной к ней – зарабочим столом, делая вид, что перебирает страницы своей рукописи.
Как они ни оттягивалиэтот момент, как ни боялись его, но он наступил, как и наступает все, к чемунас ведет безжалостное время.
- Александр, - первойнарушив молчание, окликнула Вера.
- Да? - с готовностьюповернулся к ней тот.
- Я знаю, что ты всеуже знаешь! – без всякой подготовки сказала она и, видя, что Александр неотвечает, с родившимся вдруг подозрением посмотрела на него: - А может быть –знал?
- Знал, - тоже безвсяких уверток признался Александр.
- Ну и что ты теперьбудешь делать? – с горькой усмешкой посмотрела на него Вера. - Жалеть? Утешать?Тогда заранее предупреждаю: это не для меня. Не на такую напал. Я… буду жить!
- Конечно, будешь! – выдержавэтот первый натиск, спокойно подтвердил Александр. – И сейчас, и потом.
- Ну, про это потомты уже много рассказал мне. Это было, действительно, убедительно и красиво. Номы ведь тогда молчали о главном - о том, что это касается лично меня, что я ужестою на самом пороге этой самой Вечности!
- И зря молчали!
- Да как я могла тебевсе сказать? Ведь рак – это так страшно! – простонала Вера. - Многие людипросто шарахаются не то, что от больных раком, но даже от одного упоминания онем!
- Они поступают так,потому что не знают главного, - возразил Александр.
- А ты, стало быть,знаешь?
- Представь себе, да!
Александр жестомостановил Веру, которая хотела уже сказать что-то с иронией, и принялсяобъяснять:
- С обычной, земнойчеловеческой точки зрения, страшнее рака трудно что-то найти. Хотя, справедливостиради, замечу, что, согласно статистике, рак занимает третье место посмертности. От сердечных болезней и в авариях погибает гораздо большееколичество людей. О чем тебе и врач вчера… то есть трое суток назад подтвердил.Но если взглянуть на эту болезнь с духовной точки зрения, то это – величайшееблаго, более того – величайшая милость Божия!
- Что? – думая, чтоослышалась, переспросила ошеломленная Вера. – Что-что?!
- То, что ты слышала.И готов повторить это еще.
- Если бы ты этоговорил во время приступа, то тот же врач просто увез бы тебя в психбольницу! –забывшись, воскликнула Вера, и когда забивший ее кашель прошел, чуть слышноспросила: - Ты хоть сам веришь в то, что говоришь?
- Да, - уверенноответил Александр. - Потому что доверяю тем источникам, из которых мне этоизвестно.
- И все равно тыговоришь так, потому что все это не с самим тобой! Все твои доказательства –только теория! – упрямо сопротивлялась Вера. - А я на практике прошла всеступени, или как говорит медицина, степени этого земного ада!
Теперь уже она жестомостановила попытавшегося возразить Александра и с горечью стала рассказывать:
- Поначалу самоестрашное было по утрам. Во сне еще ничего – забываешься. А как проснешься -первым делом вспоминаешь то неминуемо-страшное, что навалилось на тебя. От чегони убежать, ни уснуть, ни избавиться… Он самого кошмарного сна еще можнопроснуться. А вот от яви… И еще постоянная обида: «За что это и почему именно –мне?» Обида на судьбу – я ведь не знала тогда Бога. Незаслуженная на соседей ивсех прохожих под окнами – потому что они здоровые, а я смертельно больная. Изаслуженная - на подруг, которым я, порой лишая себя многого, столько всегосделала, а они, то ли боясь заразиться, то ли не видя уже от меня никакой выгоды,бросили меня умирать одну. А главное – на сестру, ради воспитания и обучения