— Та-ак… — протянул Клодий и неожиданно закричал, придерживая свое весло:
— А ну-ка, поплыли обратно!
— Зачем? — не поняли его Альбин с капитаном.
— Так надо! — оборвал их Клодий. — У меня теперь есть, что сказать келевсту!
— Да он просто прикажет убить нас из мести, что в трюме оказалось не золото, а простые камни! — попытался остановить его Альбин.
Но Клодий был непреклонен:
— Шторм с еще большей вероятностью убьет нас, — хладнокровно сказал он. — А так, я надеюсь, что сумею с ним договориться. Тем более что нам все равно нечего терять, и это наша единственная надежда!
В том, что свято место, действительно, не бывает пусто, Александр убедился в тот же день!
Точнее, вечером. Когда они, наконец, впервые за много месяцев вышли с Верой на улицу — прогуляться…
Это было впечатляющее шествие.
Впереди, подняв кверху рыжей трубой хвост, важно шагал кот.
За ним шла Вера.
Рядом с ней, держа ее под руку, — Александр.
И замыкала все это шествие сестра милосердия.
Вера то и дело здоровалась со встречавшимися прохожими, но те, судя по всему, не узнавали ее и ограничивались учтивыми кивками и короткими словами ответного приветствия.
Настроение Веры, такое радостное и приподнятое поначалу, заметно начало портиться.
— Надо же, как я, оказывается, изменилась — до самой, что ни на есть, неузнаваемости… Те, с кем прожила всю жизнь в одном доме, уже не узнают. Ну, а от этой, — кивнула она на идущую легким шагом навстречу девушку в спортивной куртке. — И вовсе нечего ждать!
— А кто это? — вежливо поддерживая беседу, спросил Александр.
— Да так… — нехотя ответила Вера. — Знакомая по яхт-клубу. Она всего за месяц к нам пришла до моего ухода. Энтузиаст, каких теперь нет. Между прочим, твоя коллега. Известная, говорят, журналистка.
Ссутулившись и укутав в шарф нос, она хотела пройти мимо девушки, даже не поздоровавшись.
Но та неожиданно остановилась сама.
— Вера! Ты?! — обрадованно воскликнула она. — Слава Богу! Жива! Да еще и на улице! А мы когда узнали, что с тобой случилось, думали, что ты…
Вера обжигающим взглядом остановила ее, и когда та, смутившись, замолчала, снова неожиданно оживившись, стала забрасывать ее вопросами:
— Ну а ты как? Что клуб? Как там наши яхты? Как твоя работа?
— Яхты ходят — семь им футов под килем! Тебя ждут! — бодро ответила молодая женщина. — Я тоже, как видишь, еще ничего! А работа — кислая, как лимон! И невкусная, как кипяченая вода.
— Почему так?
— Да надоело заказные статьи про и без того лоснящихся от своей жизни бизнесменов писать! Для души бы чего — да кому это теперь надо?
— Как это кому? Вот ему! — показала на державшего ее под руку спутника Вера: — Это Александр, редактор православной газеты!
— Да-а? Татьяна! — протянула Александру руку девушка и улыбнулась: — А, я видела вас в нашем храме! Вы еще там читали, когда погасили все свечи… Это, как его…
— Шестопсалмие! — подсказал Александр.
— Вот-вот, я еще путаюсь в этих названиях… Три языка знаю, не считая русского. А самый главный для души — церковнославянский — до сих пор некогда изучить!
— Как! Ты тоже уверовала? — обрадовалась Вера.
— Почему это тоже? — даже обиделась девушка. — Я с самого детства верю. Только в храм стала недавно ходить…
— Очевидно, у вас там много общих знакомых? — с неожиданной ревностью в голосе спросила Вера.
— Да нет, я там никого не знаю! — улыбнулась и ей девушка. — Подошла было к одной женщине, чтобы спросить, нельзя ли мне чем помогать в храме, хотя бы полы мыть. Но она так меня отчитала за то, что я в брюках пришла, что с тех пор решила больше ни к кому не подходить. С тех пор хожу сама по себе — к Богу. Правда, спасибо ей — в длинной юбке. Кстати, это была та самая женщина, которая во время службы рядом с вами на клиросе стояла…
— Галина Степановна! — усмехнулся Александр и вздохнул. — Да, с нее станется… Вы еще хорошо отделались!
Они посмеялись, и Вера, которую Александр, как всегда посвятил в свои проблемы на работе, сказала:
— Танюш, а ты не могла бы поработать в этой газете?
Лицо девушки просияло.
— Это — правда?! — во все свои огромные глаза уставилась она на Александра.
— Да, — подтвердил тот. — Нам очень нужен сейчас профессиональный журналист. Ах, ты… Только ведь бухгалтер у нас — та самая Галина Степановна, — вдруг вспомнил он и вздохнул: — Если она вас узнает, то вряд ли удастся уговорить ее назначить вам подходящий оклад!
— А мне ничего и не надо! — остановила его девушка. — Пусть все будет во славу Божию! Ведь это же — для души!
Они еще немного постояли и договорились встретиться в редакции, как только у Татьяны выкроится свободная минутка.
На том прогулка и закончилась.
Домой Вера вернулась смертельно усталой и от этого сильно раздраженной.
Сестра милосердия Даша помогла ей раздеться и стала готовить на завтра борщ.
Вера своими придирками, что она неправильно закладывает в кастрюлю овощи, довела ее до таких слез, что Александр с горечью усмехнулся про себя, что после этого борщ можно и не солить.
Но это был явно смех сквозь слезы.
Вера настолько устала — или расстроилась от этой усталости — трудно было понять, чего было больше, что он даже испугался за нее.
Впервые она попросила прочитать сокращенное Серафимовское правило.
А об акафисте даже и не заикнулась…
Когда лодка приблизилась к кораблю на расстояние голоса, Клодий поднялся во весь рост и, грозно потрясая кулаком, что есть сил, закричал:
— Эй, келевст! Слышишь ли ты меня?
— Да! — появившись у борта, неохотно ответил келевст. Он был явно огорчен и растерян. — Чего тебе надо? Мало того, что ты обманул меня, так хочешь теперь еще и надсмеяться надо мной?
— Нет! — еще громче, придавая своему голосу угрожающие нотки, прокричал Клодий. — Я вернулся, чтобы сказать, что Посейдон не простит тебя! Это так же точно, как то, что в трюме нет и никогда не было моего золота! Ты невинно губишь нас, и я призываю великого Посейдона быть судьей между нами! И — как можно скорее!
Клодий успел как нельзя вовремя. Иначе появившийся вдруг порыв ветра отнес бы его слова в сторону, и келевст просто бы не расслышал их. Но он услышал все, что хотел римлянин, и неожиданный для него, но ожидаемый сидевшими в лодке порыв ветра смутил его не на шутку.
— Видишь?! — заметив это, торжествующе прокричал Клодий. — Посейдон действительно справедливый и страшный на возмездие бог! Он услышал меня, и теперь начнется страшный шторм, который вас увлечет в морскую пучину, а нас, наоборот, вынесет к берегу!
С самым невозмутимым видом он снова уселся за весло и кивком приказал своим спутникам отплывать от корабля.
Новый, еще более сильный порыв ветра ударил келевста в спину. Он оглянулся и увидел быстро растущую штормовую тучу. Она прямо на глазах заслоняла все небо, и в черных недрах ее, словно змеи, мелькали ослепительные молнии.
При виде этого келевста охватил суеверный страх, который стал расти в его сердце, как эта туча. Впервые в жизни он ощутил настоящий животный ужас. Ведь сейчас его мог постичь гнев Посейдона — единственное, чего он боялся в этом мире!
— Эй! — крикнул он, пользуясь тем, что ветер, подхватывая его слова, мчал их вдогонку за лодкой: — А если мы вновь возьмем вас на борт?
Клодий попытался ответить, но поняв, что келевст уже не услышит его, красноречивыми жестами — на море, небо и судно — объяснил: ты верни, а там, может, твой бог и простит тебя!
Келевст согласно кивнул. А что ему оставалось делать? Он надеялся на веслах дойти до берега и причалить в укромном месте. Но эта невесть откуда появившаяся туча спутала все его планы. В шторм, без опытного капитана, даже такое прекрасное судно, как «Золотая стрела», сразу же превратится в беспомощную щепку на могучих волнах. Поэтому, как ни крути, а этот проклятый римлянин прав…
И он приказал рулевому изменить курс и догнать лодку.
Рабы — и оставшиеся верными своему господину и особенно предавшие его, изо всех сил постарались, чтобы поскорее поднять римлян на палубу.
Капитан сразу же бросился на свой капитанский помост и принялся отдавать команды словно бы ожившим матросам.
Все ожидали от Клодия слов упрека, угроз…
Но он, не говоря никому ни слова, скрылся в каюте и… тут же вернулся с боевым луком и полным колчаном стрел. Он наложил одну из них на тетиву и крикнул никак не ожидавшему этого келевсту:
— Я опытный охотник, келевст! Альбин и мои рабы могут подтвердить тебе это. Льва убиваю одной стрелой! Поэтому предлагаю тебе без сопротивления поменяться со мной местами. Короче говоря, ступай в лодку вместе со всеми, кто осмелился предать меня!
Услышав это, Грифон опустил голову и первым сделал шаг к борту, под которым была лодка.
— А ты куда? — остановил его Клодий.
— Туда… — потерянным голосом отозвался раб. — Я же ведь первым тебя предал!
— Не-ет! Ты мне еще нужен! — с холодной усмешкой остановил его римлянин. — Поэтому оставайся! Но если предашь меня еще раз, то даю слово, казню так, что утонуть в шторм покажется тебе за счастье! А вы что стоите? Особенно ты! — перевел он жало стрелы на предавших его рабов, остановив ее на том, который нагло вел себя в его каюте: — Я сказал, марш в лодку!
Келевст с рабами замешкались, не зная, просить Клодия о пощаде или же сразу выполнять его, похожий на смертный приговор, приказ.
И тогда Клодий, не долго думая, выстрелил в наглого раба. И пока тот падал к ногам келевста, мгновенно выхватил из колчана новую стрелу и снова натянул лук.
— Ну, долго мне еще вас упрашивать?
Не зная, кого опасаться больше, стрел Клодия или уже ревущего в снастях шторма, келевст, а за ним и предатели-рабы, решили, что в последнем есть хоть крошечная надежда, обреченно направились к борту.