— Развелись бы, — опять прервал говорящего Скоблев.
— Я тоже сначала так думал и, поверьте, искал разумного выхода из сложившегося положения. Но это оказалось непростым делом.
Тельнов замолчал, а потом заплакал. Вскоре он вытер слезы и продолжал:
— Я тоже склонялся к разводу. Но я не мог остаться без ребенка. Моя жена жестокая женщина, когда сказал ей о разводе, она потребовала оставить у себя дочь. Суды в таких случаях на стороне женщин. А я люблю дочь. И не мог себе представить, что останусь без нее. Но и бороться за дочь мне нельзя было. Ведь не мог я суду раскрыть истинные мотивы развода. Ради объективности добавлю, что при разводе я понес бы и материальные убытки. Вы видели, нажито немало. Но я к барахлу безразличен.
— Но вы не бессребреник, — сказал Смолин.
— А, не мельчите, — с досадой сказал Тельнов. — Поменьше слушайте алкашей. Они не люди, они дерьмо. Я уже, кстати, говорил вам об этом.
— И тем не менее вы брали у них деньги, — произнес Скоблев.
— Да, не мог же я отставать от женушки, — ответил Тельнов. — Она иногда хвалилась своими заработками. И не только хвалилась. Попрекала меня тем, что я сижу у нее на шее, зарабатываю гроши. Я молчал, пока у меня не было денег, а потом как-то ей показал свою сберкнижку. Она и взбесилась. Ну как же. Я лишил ее удовольствия попрекать меня. В общем, совместная жизнь стала мукой для меня. Об этом, конечно, никто не знал. Но факт есть факт. Мы давно не любили друг друга. Нам не вернула чувства новая кооперативная квартира, купленная только на мои деньги. У меня есть справки, что это моя квартира. Я думал, что когда переедем в новую квартиру, можно будет жить спокойно, но, увы, и тут ошибся. Жена нашла во мне слабость — я люблю комфорт — и стала грозить разделом квартиры. Просто так, для своей потехи, для того, чтобы отравлять мне жизнь. У нее вообще были садистские шутки. Я не мог себе представить, как лишиться всего, что нажил, как делить мебель, квартиру, цветной телевизор, японский магнитофон. Ну, это ладно, как-то можно было пережить. Больше всего меня тревожила мысль о том, что эта преступная женщина воспитывает мою дочь. В общем, жизнь превратилась в кошмарные переживания. В такой ситуации трудно быть разумным…
— И вы решили пойти на убийство, — констатировал Скоблев.
— Нет, не я, — ответил Тельнов. — Тут какой-то рок. Случай. Был у меня больной по фамилии Лыч. Не человек он, конечно, алкаш. Но как-то я пришел на работу после бессонной ночи. А он говорит: «Кузьмич, плохо выглядишь». Я сам не пойму почему, но открылся ему, рассказал про жену, про возможный развод. Он и предложил… Конечно, я бы никогда не согласился воспользоваться его услугами, окажись у меня более сильная воля, если бы к нам не приехал Кацюба. Я знал, что он был полицаем, работал у фашистов, несколько раз сидел в тюрьме. Ну и решил, что вы на Кацюбу подумаете. Он-то отпетый человек. Вот и получилось, что ум за разум зашел. Сказал Лычу, чтобы сделал задуманное. Виноват, конечно, но заметьте, у меня есть смягчающие обстоятельства.
— Вы обещали Лычу и его сообщникам деньги за убийство жены? — спросил Смолин.
— Нет, что вы, упаси бог, — ответил Тельнов.
— Почему тогда вы накануне преступления сняли со сберкнижки десять тысяч рублей? — спросил Скоблев.
— Товарищ попросил взаймы на автомашину. Я даже расписку от него получил. Правда, преступники могли ее уничтожить.
— Так ли? — вновь задал вопрос Скоблев. — У вас в подвале нашли деньги — девять тысяч рублей.
— Это, как говорится, на черный день.
— И когда же вы спрятали деньги в тайнике? — переключил на себя допрашиваемого Смолин.
— Да, лет пять назад, — быстро ответил Тельнов.
— Нет, это не так, — сказал Смолин. — Изъятые деньги были выпущены в этом году, и там оказалось девять тысяч. И это понятно. Тысячу вы положили в письменный стол. Этой суммой вы оценили то, что называли «услугой».
— Лыч шантажировал меня. — Тельнов все еще пытался оправдаться. — Требовал денег. Я не хотел им деньги давать, но за хорошие глазки нынче ничего не делается.
— Вот и оценили свою супругу в тысячу рублей, — сказал Скоблев.
— Они содрали с нее драгоценности. Это еще тысяч пятнадцать. Я просил бы учесть, что они и на меня напали. Чуть не убили.
— Да полно вам, — сказал Скоблев. — Вы сами их научили этому. По вашей логике, вы были вне подозрений. Следствие в пострадавшем не могло видеть организатора убийства и, скажу прямо, некоторое время все шло по вашему плану. Но всего лишь некоторое время. И даже если бы вам удалось убрать Лыча, то не удалось бы уйти от возмездия. Жизнь, как известно, развивается по объективным законам. Так вот один из законов показывает, что преступник рано или поздно будет изобличен. Поэтому человек, став на преступный путь, уже сам себе подписывает обвинительный приговор.
— Что мне будет? — с дрожью в голосе спросил Тельнов.
— Это решит суд, — ответил Смолин. — Но я думаю, что у него не будет оснований для того, чтобы пощадить вас. И я, как следователь прокуратуры, предъявлю вам обвинение в организации и осуществлении убийства гражданки Тельновой.
В это время в кабинет вошел вызванный Смолиным конвоир. Выполняя команду следователя, он вывел Тельнова.
Смолин и Скоблев покинули следственный изолятор и быстро пошли по улице. У первого телефона-автомата Смолин остановился. Найдя монетку, позвонил Лене. Ожидая его, Скоблев смотрел на плывущие по небу облака…
ПОЭЗИЯ ЗЕМЛИ РУССКОЙПОВЕСТЬ
В КАБИНЕТЕ начальника следственного отдела зазвонил телефон, связывающий его с начальником управления.
— Антипин у телефона, слушаю, товарищ полковник, — произнес Алексей Петрович, поправляя широкой ладонью сереющие волосы. Он взял карандаш и стал записывать указания в лежащий на столе блокнот.
Положив трубку, Антипин сказал:
— Этой ночью в усадьбе Плетнево, где развернута выставка «Поэзия земли русской», похищены картины Николая Рериха. Нам поручено принять к своему производству это дело. Что скажете, товарищи?
В тех случаях, когда Антипин обращался за советом к работникам отдела, первыми начинали говорить ветераны. Это было традицией отдела. Но вдруг поднялся молодой сотрудник. Все с удивлением посмотрели на Кострова, который выделялся не только молодостью, но и баскетбольным ростом.
— Я вчера был в Плетневе. Понимаете, был.
— Профилактический осмотр делал? — шутливо бросил Шульгин.
— К сожалению, нет, — серьезно, не замечая тона Шульгина, ответил Костров. — Картины Рериха находились на втором этаже. Их было пятнадцать или шестнадцать. Мне показалось, что в зале мало света. Я посмотрел на окно и увидел, что оно не заблокировано, точнее, на стекле находился датчик, но протянутые к нему провода не были затянуты в коробку.
— И вы прошли мимо, — укоризненно произнес Антипин. Это «вы» ничего хорошего не предвещало. Официальный тон он использовал для того, чтобы подчеркнуть недовольство сотрудником.
— Виноват, товарищ полковник, — сказал Костров. — Не думал на выставке о преступниках. Да и охранялись же картины. В зале постоянно находилась смотрительница. Внизу дежурил сторож.
— Ну вот и доохранялись. Ладно, берите машину и мчитесь в Плетнево. Там местные товарищи уже начали работать.
— Есть, — не ожидавший такого поворота дела, радостно произнес вскочивший Костров. — Можно идти?
— Идите.
НА ВЫСТАВКУ Максим попал случайно. Случайно не потому, что не интересовался живописью. Нет. Кострова с детства волновали картины великих художников. Он и сам пытался рисовать. Ему не давались портреты, зато неплохо получались пейзажи.
Недели две назад Максим с этюдником выезжал на природу. Он вышел на платформе Тарасовская и пошел к реке. Яркое августовское солнце уже начало окрашивать в желтый цвет тополя и липы.
Максим перешел мост и спустился с насыпи. Ему давно хотелось написать находящуюся здесь церквушку. Идя по дороге, он обратил внимание на девушку с этюдником. Подойдя к ней, Максим осторожно посмотрел. На белоснежном листе ватмана уже угадывалась склонившаяся над водой ива.
— Извините, — поспешно сказал Максим, поймав на себе осуждающий взгляд девушки. Он знал, что многие художники не любят, когда возле них останавливаются любопытные. Это раздражает.
— Нет, нет, смотрите, если вам интересно, — неожиданно произнесла молодая художница, тряхнув длинными светлыми волосами.
— Спасибо. — Максим помедлил и произнес: — Давайте знакомиться. Думаю, нам есть о чем поговорить.
Не скрывая любопытства во взгляде, девушка первая протянула Максиму руку.
Ее звали Валя. В отличие от Максима она назвала и свою фамилию: «Цветаева».
— Случайно не родственница Марины Цветаевой? — машинально спросил Максим и в следующее мгновение пожалел об этом, подумав, что подобный вопрос задают, пожалуй, все при знакомстве с Валей. А ему не хотелось быть похожим на всех.
К счастью, девушка не съязвила, видимо, щадя самолюбие нового знакомого.
— Не родственница, — проговорила она, — но почитательница ее таланта.
Валя вела себя непринужденно. Она проявляла интерес к упражнениям Максима и хорошо отозвалась о его рисунках. Весь день Максима не покидало отличное настроение. Так бывает, когда ходишь по березовой роще, которая цветет нежно-зеленой листвой. Такое же настроение было и при следующей встрече с Валей. С ней он забывал о служебных делах и отводил душу разговорами о художниках. Валя знала подробности жизни многих великих художников и интересно рассказывала о них. Она-то и предложила Максиму съездить на выставку в Плетнево.
На выставке Максим с большим интересом вглядывался в картины Рериха. Ему показалось, что они слабо освещены. Поэтому и перевел взгляд на окно. При виде провода, не соединенного с датчиком, мелькнула мысль: «Это непорядок», — но оставить девушку и идти выяснять причины разрыва провода Максим не решился. И все же, когда выходили из зала, он подошел к смотрительнице. Показав на окно, сказал: «Там датчик отключен».