— На прием пришел старик. Он был небрежно одет, от него несло потом и водкой. Причем пациент был не из нашего города. Обычно Тельнова отправляла таких протрезвиться. А здесь этого не сделала. У меня глаза на лоб полезли, когда она пригласила его в кресло. Я нашла предлог выйти из кабинета. Вернулась минут через двадцать. А старик все еще сидел в кресле. Мне показалось, что они были знакомы. Когда я вошла в кабинет, Таисия Евгеньевна сказала: «Начнем лечить вас. Коронки сделаем. Будете жевать лучше молодого». А тот ответил: «Даже царское золото не заменит настоящих зубов, милая». Больше он не приходил к нам.
Смолина заинтересовал таинственный пациент Тельновой. Кто он? Почему Тельнова поступилась своими принципами? Почему приняла старика без амбулаторной карты? Таких «почему» набиралось много. Ответов на них не было. Только предположения. Самые разнообразные предположения. Тельнова просто могла быть в добром расположении духа и принять старика. И если это так, не было нужды искать его. А если не так?
Рассуждения следователя прервал звонок. Звонил директор ЦУМа. Он просил перенести явку в прокуратуру, мотивируя тем, что из столицы нагрянули ревизоры. Договорились встретиться в пять часов вечера.
Смолин вдруг вспомнил, что ушел на работу, не позавтракав, и сразу же ощутил голод. Убрав папки в сейф, он направился в исполкомовскую столовую. По графику с двух часов в ней обедали работники прокуратуры, суда и милиции. Наскоро проглотив комплексный обед, Смолин помчался в больницу.
Прежде чем зайти в палату, где лежал Тельнов, следователь заглянул в кабинет главврача. Здесь же была и врач, лечащая Тельнова.
— Тельнов очень волевой человек, — сказала она, как только главврач представил ей Смолина. — Он пришел в себя еще вчера вечером. Рана у него оказалась неглубокая, но крови потерял много. Когда очнулся, сразу спросил о жене. Я сказала правду. У него ни один мускул на лице не дрогнул. Не показал своих чувств. А это такое горе — потерять близкого человека. На себе испытала. У меня в прошлом году муж разбился. Так жить не хотелось. Мы пятнадцать лет душа в душу прожили.
— Я пару раз видел Тельнова на общегородских конференциях, — сказал главврач. — Ничем внешне не выделяющийся человек. Слышал, что недавно Тельнов защитил кандидатскую диссертацию. Значит, думающий врач. Но все эти сведения для следователя не интересны…
— Для следствия важно все, что имеет отношение к делу, — ответил Смолин. — Личность пострадавшего — нередко ключ к разгадке преступления.
— Увы, добавить мне нечего, — сказал главврач. — Мария Сергеевна, проведите, пожалуйста, товарища следователя к больному. Только не переутомляйте его.
В палате было пять кроватей. На самой дальней лежал Тельнов. Когда Смолин просунулся в проем двери, Тельнов чуть-чуть приподнялся. Смолин увидел высокий лоб, длинный продолговатый подбородок, маленькие карие глаза, разделяемые острым носом, тонкие губы — эти черты лица больного автоматически запечатлелись в памяти следователя. Еще студентом он тренировал свою память на лица и развил ее довольно хорошо. Во всяком случае на семинарах по криминалистике Смолин давал самые точные описания.
— Примите мои соболезнования, Павел Кузьмич, — присев на краешек кровати, сказал Смолин. — Мы найдем убийц.
— Постарайтесь, — поворачиваясь на бок, тихо проговорил Тельнов. — Это какой-то кошмар. Как гром среди ясного неба. В одно мгновение все рухнуло. Все сломалось. Как там дочь? Вы не видели ее?
— Она в детской больнице. О ней заботятся, так что не беспокойтесь.
— Как же не волноваться? Это моя кровинушка. Я бы хотел отправить ее к моим родителям.
— Сейчас не время. А к родителям Таисии Евгеньевны ее отправить не хотите?
— Их нет в живых. Несколько лет назад они погибли в автомобильной катастрофе. Дальние женины родственники с ней не поддерживали связи. Правда вот недавно, недели две назад, дядька ее приезжал. Но жена его в дом не пустила. Я был удивлен этим. Он, хотя, старик, и неопрятный старик, но все-таки дядя. Я, конечно, спросил жену, почему она не по-родственному к нему отнеслась. Та ответила: «Он знает почему». Я после таких слов не стал лезть в их дело. Подумал: пусть сами разбираются. Наверное, неправильно поступил. Надо было настоять, оставить его у нас. До сих пор совестно.
— Как его фамилия и где он остановился по приезде в наш город? — максимально бесстрастно спросил Смолин.
— Я помог ему в гостинице устроиться. — Тельнов попытался приподняться. Гримаса боли искривила его лицо: — Болит все тело. Скажите, только правду скажите, вы еще, конечно, не поймали убийц?
Услышав от следователя «нет», больной продолжил: «Жаль, если умру, не дождавшись отмщения. Да, совсем забыл. Вы ждете фамилию Таисиного дяди. Так вот, его фамилия Кацюба. Григорий Евгеньевич Кацюба. Он ей дядя по отцовской линии. Могучим в молодости был мужиком. И сейчас в нем еще чувствуется силища большая. Не то что я — хлюпик и слабак». — Тельнов заплакал. Смолину стало жаль его. Он решил, что переутомил пострадавшего. Но в то же время у него к нему было еще много, очень много вопросов. Пока не расспрошено о главном: «Как выглядели убийцы? Сколько их было? Были ли поводы для нападения на квартиру?» Спрашивать об этом плачущего человека было все равно, что соль на рану сыпать. Но иного выхода Смолин не видел.
— Вы не казнитесь, Павел Кузьмич. Противостоять преступникам всегда непросто. И на вас напали, судя по всему, несколько человек.
— Да, — сквозь слезы подтвердил Тельнов.
— Я понимаю, вам тяжело, но попробуйте рассказать, Павел Кузьмич, как же все это стряслось, — попросил Смолин. — Почему именно к вам в квартиру ворвались преступники?
— Не знаю. Ума не приложу, — ответил Тельнов. — Я устал, ох, как я устал от этих воспоминаний. Сколько не соображаю, не могу четко представить картину случившегося.
— Попытайтесь все-таки, — сказал Смолин. — Вы — главный свидетель. Помогите нам. Да не только нам, не исключено, что грабители готовят новое преступление.
— Я, конечно, читал детективы. Я понимаю, что такое главный свидетель. — Тельнов опять попытался приподняться, но, ойкнув, упал на кровать и несколько мгновений лежал без движения с закрытыми глазами. Неожиданно, не открывая глаз, он заговорил:
— Вчера Тая с дочерью пришла примерно в половине восьмого вечера. На ней, как всегда, масса драгоценностей. Одно кольцо с бриллиантами двенадцать тысяч стоит. Я, кстати, предупреждал десятки раз. На этой почве и ссорились. Минут через пятнадцать после ее прихода раздался звонок. Я пошел открывать. Когда открыл, увидел невысокого парня. За ним стоял еще один. Лиц не разглядел. Неожиданно все как-то получилось. Тот, что был ко мне поближе, ударил меня в живот. Я попятился в прихожую. Что-то сбил. Из спальни вышла Таисия. «Чего шумишь?» — спросила она. Потом закричала: «Машенька!» Длинный дважды ударил меня в руку ножом. Я схватил его за шею, но в это время почувствовал удар сзади в спину. Я упал и потерял сознание.
Тельнов сделал паузу, а потом, облизнув губы, добавил: «Мне скверно, Позовите, пожалуйста, врача».
— Сейчас, сейчас. Извините, что беспокою вас вопросами, — поспешно сказал Смолин. — Мужайтесь. Врачи говорят, что у вас могучий организм.
— Судя по вчерашним событиям, они заблуждаются, — грустно усмехнулся Тельнов. — У себя дома, где и стены помогают, не смог двоих одолеть.
— Значит, вы полагаете, что преступники ворвались в квартиру для того, чтобы завладеть драгоценностями вашей жены? — спросил Смолин.
— Полагаю, — сказал Тельнов.
— Да… — проговорил Смолин. Он хотел задать ряд уточняющих вопросов, но, посмотрев на измученное лицо Тельнова, отказался от этого намерения.
— Извините, что вас утомил, Павел Кузьмич. Я сейчас же позову врача. До свидания.
Поправив на койке сбившееся одеяло, Смолин быстро вышел из палаты.
За день накопилась богатая информация. Но ее нужно было систематизировать.
Смолин выделил четыре ключевых момента. Первый условно назвал «дядя». С ним прежде всего было связано посещение Смолиным гостиницы, где проживал родственник Тельновой. Ему быстро нашли счета Кацюбы Григория Евгеньевича, а затем познакомили с горничной, обслуживавшей номер, где он поселился.
— Выпивоха, но с умом, — вот первые слова, которые произнесла пожилая женщина. — Десять дней жил и десять бутылок коньяка выпил.
— Значит, из денежных?
— Да, богач, — чуть зардевшись, ответила горничная. — Посылал меня на рынок и в магазин за фруктами. Обедал и ужинал в нашем ресторане.
— Наверное, доверительно беседовал с вами?
— Двадцать лет горничной работаю, — довольная похвалой, сказала та. — Сразу вижу, кто передо мной.
— Ну, а этот жилец, по вашему мнению, кто был?
— Не раскусила я этого голубчика до конца. Хотя он и выпивал по бутылке в день, а головы не терял да лишнего не болтал. Пьяным я его ни разу не видела. «Коньячок для меня — элексир долголетия», — говорил он. — Даже обниматься один раз полез. Но я на это ни-ни. Еще девчонкой парней в строгости держала.
— А спрашивали, откуда у него деньги? — прямо задал вопрос Смолин, боясь, что горничная начнет рассказывать о своей молодости.
— Как же, спрашивала. Но только голову дурил. Правда, однажды признался. На Севере долго жил. Вот и поднакопил деньжат. Нам со старухой, хвастал, до конца жизни хватит.
— Зачем приехал, не говорил?
— К родственникам. Да не застал их. Вроде в отпуск неожиданно уехали. Вот он и решил у нас пожить деньков десять. От старухи своей отдохнуть. Да, зубы ему золотые вставили. В последний день видела. Вся верхняя челюсть золотая. Смотрю на него и не пойму, отчего он похорошел. А потом поняла, в чем дело. У старика весь рот золотом сияет. Другой бы хвастался. А этот молчит. Скрытный, вот и не раскусила…
Этот разговор Смолин хорошо запомнил. После него всего два часа прошло — и уже приняты меры к розыску Кацюбы. Отправлена телеграмма в областной центр, где тот жил. Вскоре туда вылетит Сергеев. Ему дали задание допросить Кацюбу и при необходимости провести в его квартире обыск.