Она передернула плечами:
— Может быть, это я была ему плохой женой…
Подобного самоуничижения Барни стерпеть не мог.
— Лора, я тебя умоляю! — закричал он. — Если он с тобой обращался по-свински, это еще не значит, что ты сама должна быть о себе такого же мнения! Пусть отправляется ко всем чертям, а ты найдешь человека, который будет тебя достоин.
Она покачала головой:
— Ничего не получится, Барни. Я точно знаю: с мужчинами мне всегда не везет.
Он уложил ее спать в гостевой комнате. Потом принес воды и пару таблеток, а сам сел рядом.
— Я знаю, ты мне сейчас не поверишь, но обещаю тебе: утром взойдет солнце. А значит, у тебя будет еще один день, чтобы прийти в себя.
Она приняла таблетки и в полном эмоциональном истощении откинулась на подушку.
— Барни, спасибо тебе, — едва слышно прошептала она.
Он сидел с ней, пока не убедился, что она спит, после чего на цыпочках вышел из комнаты, вернулся к пишущей машинке, выдернул начатую страницу, вставил чистый лист и начал печатать.
ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА
Кому: доктору Л. Кастельяно
От кого: доктора Б. Ливингстона
Тема: 101 причина, почему стоит жить.
Наутро он принес ее Лоре вместе с чашкой кофе.
Когда Лора вошла в гостиную, Барни говорил по телефону. Он повесил трубку и улыбнулся:
— Ты сегодня повеселее, Кастельяно.
— Ага, — криво усмехнулась она. — Я только что смотрелась в зеркало. Вид такой, как после десяти раундов с Мохаммедом Али.
— Клевета! — возразил он. — Али следов не оставляет. — Он командным жестом указал ей на диван и сказал: — А ну-ка садись.
Она послушно села.
— Я только что говорил с твоим начальником и объяснил, что ты больна и раньше чем через неделю не поправишься. Он отнесся с пониманием.
— А чем я все это время буду заниматься?
— Подолгу гулять, думать о хорошем. И кстати, почему бы тебе не обновить свой гардероб?
— Барн, что-то это не похоже на рекомендации специалиста.
— Послушай, Кастельяно, на это утро я решил взять на себя другую роль. Смотри на меня не как на врача и даже не как на друга, а как на родителя. Ты должна меня слушаться и делать то, что лучше для тебя.
— Слушаюсь, сэр, — вяло улыбнулась она. — А ты что, больше не практикуешь? У тебя сегодня нет приема?
— Все утренние назначения я отменил, а если ты будешь в порядке, после обеда пойду на работу.
— Барн, я в порядке. Я в полном порядке. Ты совсем не должен ничего из-за меня отменять. Если я напутала в своей жизни, это не значит, что и у тебя все должно идти кувырком.
— Ты должна слушаться, а не пререкаться! — ответил Барни. — Сегодня я для тебя — старший.
После обеда он ушел, предварительно убедившись, что она достаточно пришла в себя, чтобы отправиться, к примеру, в Музей современного искусства. Куда угодно — лишь бы не сидеть одной.
Вернувшись в половине восьмого, он с изумлением обнаружил, что Лора приготовила ужин.
— Я только разогрела все готовое. У вас тут на Пятьдесят седьмой улице чего только не продают! Садись и рассказывай, как у тебя прошел день.
Барни поведал ей о четырех сегодняшних больных, а также об оживленном собрании в клинике.
— Понимаешь, Кастельяно, заглянув к нам на собрание персонала, даже ас в психиатрии не отличил бы врачей от больных.
— У нас в Бостоне тоже такое бывает, — подхватила она. — Кстати, я хотела тебе сказать, твоя будущая статья мне очень понравилась.
— Про шизофрению?
— В ней много новых идей. Когда думаешь закончить?
— Я уже здорово просрочил. А поэтому могу задержать еще на несколько дней.
— Ну уж нет, Барн, — решительно объявила Лора, — теперь я буду за старшего. Как только закончится наш шикарный ужин, ты сядешь за машинку и закончишь свою статью. Это приказ.
Барни улыбнулся:
— Слушаюсь, мамочка.
Через три часа Лора дочитала последние страницы.
— Отличная работа, доктор Ливингстон. Думаю, ты далеко пойдешь.
— Я тоже надеюсь. Я сейчас займусь считыванием ошибок, а ты пойдешь и ляжешь спать.
Она послушно поднялась, чмокнула его в лоб и ушла в спальню.
На другое утро они позавтракали рано, поскольку Барни ждал полный рабочий день.
Он стоял в дверях, когда Лора объявила:
— Я в Бостон не вернусь.
— Что?
— Я не могу, понимаешь? Я не смогу войти в этот дом, да и в больницу, наверное, тоже. Я всегда буду чувствовать себя униженной. Ты меня понимаешь?
— Насчет дома — конечно. Но чем ты станешь заниматься?
— Вот ты сейчас уйдешь, и я засяду за телефон. Обзвоню все клиники, может, где-нибудь найдется вакансия в отделении неонатологии.
— В середине-то года? Вряд ли! Все уже занято.
— Эх, Барни, — ухмыльнулась она, — сразу видно, ты ничего не понимаешь в клинической медицине. В эту самую минуту какой-то врач где-то порезал руку, а другой впал в невменяемое состояние. На меня хотя бы посмотри!
В полдень Барни позвонил Лоре с работы. Судя по голосу, она была почти счастлива.
— Ты мне не поверишь, но я, кажется, нашла работу!
— Ого! Быстро! Как тебе это удалось?
— Ну, вообще-то помог мой бывший наставник в педиатрическом отделении. Позвонил в клинику Куинс в Торонто. Они запускают проект в следующем году, но фонды уже выделены, так что начать я могу практически в любой момент.
— Просто фантастика!
— Сама верю с трудом, — призналась Лора. — Но чтобы не упустить удачу, я сегодня же вылетаю в Торонто.
— Нет, Кастельяно, не так скоро! — предостерег он. — Ты только что получила по мозгам, и тебе еще требуется время прийти в себя. А к тому же я забронировал нам столик в шикарном индийском ресторане.
— Не думаю…
— Вот это ты правильно сказала, Кастельяно! И не надо тебе думать. Пока ты под моей опекой, я буду делать это за тебя. Так что в половине восьмого будь готова.
Она решила, что Барни прав. Нужен еще хотя бы день, чтобы привести мысли в порядок. И купить теплые вещи — в Торонто ведь зимы суровые!
Через пятнадцать минут, когда она заканчивала составление списка покупок, дверь в квартиру отворилась.
И вошла Эмили, волоча увесистый чемодан.
При виде Лоры, по-хозяйски устроившейся за письменным столом Барни, она лишилась дара речи.
Обе никак не могли подобрать слова.
Наконец Лора сказала:
— Эмили, давай я тебе помогу с этим чемоданом.
— Нет уж, спасибо, — ответила та с каменным лицом.
Эмили потащила чемодан в спальню, а Лора сказала:
— А Барни тебя только завтра ждал…
— Это я уже поняла, — спокойно ответила та. — Мне повезло с рейсом. Я только не думала, что, если приеду на день раньше, окажусь незваным гостем.
— Эмили, ты не поняла.
— Боюсь, я все поняла.
— Понимаешь, мы с Палмером разводимся. То есть мы уже разведены, спасибо мексиканскому правительству.
— Это тоже вполне очевидно, — ледяным тоном ответила Эмили.
— А завтра я собиралась уезжать, — продолжала Лора, все еще надеясь успокоить Эмили.
— Ну, из-за меня ты можешь не спешить, — огрызнулась та. — Я немедленно ухожу.
Пытаясь спасти Барни от катастрофы, Лора собрала все силы и крикнула:
— Подожди, Эмили! Черт! Мне надо тебе кое-что сказать!
Та обернулась от дверей.
Ладно, говори.
— У меня случилась беда, — тихо начала Лора. — Большая беда. И я ни с кем не могла поделиться, кроме Барни. Он меня пожалел и оставил тут. Только и всего. Я спала в гостевой спальне. Эмили, ну пожалуйста! Он был единственным человеком, с кем я могла поговорить!
Лора вдруг растеряла все слова. Она поняла, что в данной ситуации правда звучит как самая невероятная выдумка. Было бы куда лучше состряпать заведомую ложь.
— Знаешь, Лора, — тихо сказала Эмили, — я тебе правду скажу. Были две причины, почему я не могу стать женой Барни. И одна из них — это ты.
И она закрыла за собой дверь.
— Кастельяно, ты не виновата! Я тысячу раз рассказывал Эмили, какие у нас с тобой отношения, и, если она мне так и не поверила, ничего не поделаешь.
— А теперь скажи: кто здесь мученик?
— Только не я. У нас все равно не было будущего. Она бы никогда не вышла за меня замуж.
— Да брось ты. Вы прекрасная пара. 11 ты ведь ее любил, так?
— Да.
— И сейчас любишь?
— Да Но это ничего не меняет. Просто мне придется отвыкать от нее сейчас, а не потом.
— Она сказала, что я — одна из двух причин, почему она не может выйти за тебя замуж. А вторая какая?
— Лора, это личный вопрос.
— Барн, в другой ситуации я бы и спрашивать не стала. Но если ты хочешь, чтобы я себя не винила, ты должен убедить меня, что действительно была и другая причина.
Барни помолчал, потом сказал:
— Она не может иметь детей. Я ей говорил, что это не имеет значения. Что я хочу, чтобы она была моей женой, и ничего больше.
— А она?
— Она не поверила, — тихо сказал он и о чем-то задумался. — Знаешь, что я тебе скажу, Кастельяно? Мне очень стыдно в этом признаваться, но в каком-то смысле она права.
Сет был озадачен. Сестра не смогла назвать ему фамилию последнего сегодняшнего больного.
На самом деле их было трое — мужчина лет шестидесяти пяти и, судя по всему, его дети. Сын и дочь.
Они молча вошли в кабинет и почтительно встали. Сет пригласил их сесть.
— Вы доктор Лазарус? — спросил старший.
— Да А вы кто такие? Почему в приемной фамилию не назвали?
Отец смущенно сказал:
— Мы не хотели, чтобы о нашем деле знали посторонние. Ведь это все останется между нами, так?
— Каждый врач дает клятву Гиппократа и обязуется хранить в тайне все, что касается его больных.
— Но это не всегда так, — вставила дочь.
— Допускаю, мисс, что не все врачи — порядочные люди, но могу вас заверить, что я свое слово держу. Так могу я узнать ваши имена?
— Карсон, — сказал старик. — Как Джонни, только мы не родственники. — Он хихикнул. Похоже, подобные пояснения вошли у него в привычку