Она тоскует. По нему. Понимаю чувства. Но оберегаю. Пару раз с подружками встретиться отпускаю. А тут бабушка её сумку стирать собралась и находит шприц…
Ну, думаю, убью его суку, теперь точно. Маша на дверь кидается. Я её в сторону. Взял молоток. Глаза кровью налились. Пошёл к нему домой. Но не заметил, как Маша в слезах мне что-то в карман джинсов засунула.
Подхожу к подъезду. А там меня менты принимают. В кармане пару грамм. Закрывают. Отец вмешивается. И я на Кавказе – миротворцем. Забавно… Меня сдала родная сестра.
– Вас спасла родная сестра.
– Не понял?
– Всё вы поняли. Что сейчас с ней?
– Не знаю. Вроде как Серый завязал, на бухгалтера выучился, а Маша на почте стала работать. Собирались пожениться. Но мне все равно. Они для меня все умерли.
– И мама? И бабушка?
– Все.
– Мне кажется, вам надо ей позвонить. Так же нельзя.
– Можно. Док вам пора.
Глава последняя
В начале мая Почкина выписали. Медикаменты и доктор сделали свое дело. Мысли Почкина прояснились: пожалуй, впервые в его жизни, он знал, что будет дальше. Он хотел встретиться с семьей. Телефона мамы и сёстры и него не было. На «Одноклассниках» он нашёл дальних родственников, попросил, чтобы они передали его контакт матери. И еще он хотел заниматься тем, что у него получалось лучше всего – делать женщин счастливыми.
Но для начала нужно было объяснить всё Елене. Сразу после больницы он направился к ней.
Возле коттеджа стоял грязный Гелендваген с дипломатическими номерами. Почкин зашёл в холл. У двери стоял мужчина восточной наружности со шрамом на лице и кобурой под мышкой. Он обыскал Почкина, и молча, одним движением головы, приказал двигаться в сторону кухни-гостиной. За круглым столом сидели трое: Елена, Геннадий Харитонович и Каздбич. Рядом с Каздбичем лежал пистолет и откупоренная бутылка виски.
Каздбич осклабился:
– О, мой друг пришёл. А мы тебя тут все ждём. Присаживайся, дорогой.
У Елены и Геннадия Харитоновича были напряженные лица. Каздбич продолжал.
– Ты знаешь, а Гена хороший мужик. Я на него даже не обижаюсь. Если бы умер, тогда бы обижался. И на этого, как его… Петра Алексеевича тоже зла не держу. Починили меня, подлатали… Я на тебя, шакал ты ебаный, зло держу! Ты кто такой чтобы приезжать ко мне домой и навязывать свои правила. Гена, скажи, я прав?
– Ты убил их…, – тихо сказал Почкин.
– Закрой рот свой поганый! – чуть повысил голос Каздбич, взял пистолет и направил на Почкина. – Гена, я прав?!
– У каждого своя правда, – устало ответил Геннадий Харитонович.
– Воот, мудрые слова мудрого человека. Бадри, дай нож.
Мужчина с шрамом на лице подошёл и дал нож Каздбичу.
– Ну что, Гена, давай поиграем. Ты знаешь, что мне нужно.
Каздбич положил пистолет напротив Геннадия Харитоновича, встал из-за стола, взял большой нож, подошёл за спину к Елене, взял её за волосы и приставил нож к её шее.
– Её отпусти, она тут ни при чем, – спокойно проговорил Геннадий Харитонович.
– Ты знаешь, что мне надо.
Геннадий Харитонович взял в руки пистолет и направил на Почкина.
– Нет! – крикнула Елена.
– Да, Гена, ему нужен я. Они уйдут. Сделай, – сказал Почкин.
– Гена, нет! – крикнула ещё громче Елена.
– О, да у нас тут любовный треугольник. Гена, нам не нужна твоя блядь. Нам нужен только он, – сказал Каздбич и срезал прядь волос с виска Елены. Почкин и Геннадий Харитонович смотрели, как волосы медленно скользнули на пол.
Елена посмотрела на Почкина любящим взглядом. Потом перевела взгляд на Геннадия Харитоновича. Он всё понял. Она громко сказала:
– Когда жить невыносимо, а надежды нет. А ведь ты прав! Я блядь. Но блядь, которая любит!
В этот момент она с силой обхватила обеими руками руку с ножом Каздбича и вонзила его себе в шею. Вначале крови почти не было.
Геннадий Харитонович направил пистолет на Бадри, уложив его одним выстрелом в голову, потом полностью разрядил обойму в Каздбича.
Почкин бросился к Елене, пытался зажать кровь, которая выходила толчками из раны. Тут же подбежал Геннадий, стал звонить в скорую. Через несколько минут все закончилось. Глаза Елены подернулись пленкой, в одну секунду лицо обмякло и разгладилось. Почкин стянул с себя пиджак, скрутил в подобие подушки и бережно положил на него голову Елены. Потом перекрестился и закрыл ей глаза.
Они молча сидели за столом. Был слышен вой приближающихся сирен. Тишину нарушил Гена:
– Почкин, ты лучше иди. Дальше я сам.
– Гена, прости меня, если сможешь. Я свою жизнь просрал и чужую изгадил…
Геннадий Харитонович молчал.
Почкин поднялся. Когда он был уже в дверях, Геннадий не то спросил, не то сказал утвердительно:
– Я не понимаю, что она в тебе нашла.
У Почкина зазвонил телефон.
– Алло, мам, привет! Да, давно. Как у Маши дела?
«Когда жить невыносимо, а надежды нет», – фраза звучала банально и даже пошло, но он не мог остановиться, прокручивал её в голове бесконечное количество раз.
Неряшливый мужчина за сорок в толстовке с надписью «Rave me» заказал виски, достал из кармана три блистера круглых белых таблеток и принялся глотать их по две, по три, иногда вместе с кусочками фольги. В баре зазвучала Smack my bitch up. Мужчина крикнул:
– Эй, диджей, навали басов!
Никто не оглянулся.
Он вышел в центр бара и медленно начал двигаться, всё увеличивая темп и амплитуду движений. Это был последний танец.
После дождя весеннее кладбище выглядело нарядно-умытым. Недавно появившаяся зелень, беспечное щебетание птиц, по земле деловито сновали туда-сюда муравьи. Два могильщика расположились за мраморным столиком на могиле академика РАН, на столе лежала пара свежих огурцов, полбуханки черного хлеба, упаковка сосисок, на горлышке бутылки водки болтались пластиковые стаканчики, вставленные один в один. Стянув с рук черные хлопчатобумажные перчатки с прорезиненными синими ладошками, они принялись за еду. Неподалеку свеженаваленный холм земли был утопал под венками и корзинами цветов. Невероятной красоты розы, лилии, гвоздики начинали увядать под лучами солнца.
– Не чокаясь, да? Хоть мы его и не знали.
– Пусть земля ему будет пухом.
– Охренеть, конечно, одни бабы на похоронах.
– Ага, человек триста насчитал!
– Кого хоронили-то?
– Гинеколога мож?!
– Да не! Кого-то другого. Ты же слышал, что все они говорили?
– Чо?
– Он умел делать их счастливыми!