Италия и Византия в VI веке — страница 11 из 16

Классовая и политическая борьба в Италии в конце V — начале VI века

§ 1. Классовая борьба в Остготском государстве в конце V — начале VI в.

В буржуазной историографии вопрос о классовой борьбе народных масс в период правления остготов или просто игнорировался, или трактовался с реакционных позиций[306].

Некоторые буржуазные историки, идеализируя Теодориха, изображали его правление как период социальной гармонии В большинстве случаев они отрицали наличие классовых столкновений в государстве остготов и рисовали короля Теодориха покровителем и заступником народа, встречавшим якобы его горячую поддержку и одобрение[307].

По существу замалчивают социальные противоречия и классовую борьбу в Остготском королевстве и те представители буржуазной историографии, которые подменяют классовую борьбу в остготском обществе этническими или религиозными столкновениями. «Национальная» рознь между остготами и римлянами или религиозные споры между арианами и католиками выдвигаются ими на первый план, в то время как социальная борьба народных масс Италии остается совершенно в тени[308].

Между тем источники сообщают весьма важные, хотя и не столь многочисленные сведения о классовой борьбе в Остготском государстве, проливая некоторый свет на характер и формы социального сопротивления различных слоев угнетенного населения Италии того времени.

При сохранении рабства и при дальнейшем ухудшении положения колонов весьма распространенной формой социальной борьбы народных масс в Остготском королевстве по-прежнему оставались побеги рабов и колонов из имений их господ. Об этом свидетельствует включение в эдикт Теодориха предписаний, направленных против бегства рабов, колонов и других категорий зависимого населения Италии. Так, эдикт сурово карает укрывательство беглого раба или чужого колона (E. Theod., 84), причем за принятие того же самого беглеца во второй или третий раз наказание увеличивается и материальная компенсация возрастает (E. Theod., 84).

В римском праве аналогичные предписания были направлены только против бегства рабов (С. J., VI, 1.4), тогда как эдикт Теодориха устанавливает одинаковое наказание за укрывательство как раба, так и колона. Видимо, в реальной действительности были весьма распространенным явлением побеги не только рабов, но также и колонов (ср. С. J., XI, 38.6), что и нашло отражение в законодательстве остготского правительства.

Охраняя интересы собственников, эдикт Теодориха предписывает при расследовании дела о побеге зависимых людей подвергнуть пытке как раба, так, по-видимому, и колона для выяснения мотивов побега[309]. Это свидетельствует, что в связи с распространенностью побегов не только рабов, по и колонов для остготского правительства важно было пресекать побеги всех категорий зависимых людей, применяя по отношению к ним самые суровые меры.

В тесной связи с приведенной выше статьей эдикта Теодориха находятся и другие предписания остготского правительства, направленные против бегства рабов. Законодательство запрещало удерживать чужих рабов, беглых или переманенных (E. Theod., 85–86). Хозяин песет ответственность за продажу «склонного к бегству» раба. Предписание эдикта по этому поводу гласит: «Если кто-либо продаст склонного к бегству раба, не знающему о том лицу и если раб убежит также и от покупателя, то пусть продавец возвратит его стоимость и возместит убытки, которые могли быть причинены беглым» (Е. Theod., 141; ср. Paul. Sent., 11, 17.11). Эта статья эдикта, как и статья 84, показывает упорство и стойкость рабов в борьбе за свободу, что делало повторное бегство рабов обычным явлением, против которого принимаются правительством соответствующие законодательные меры.

Вместе с тем это постановление эдикта Теодориха указывает, что остготское правительство частично перекладывало и на самих господ борьбу против бегства непокорных рабов. Законодательство устанавливало, что хозяин не может избавиться от «склонного к бегству» (по сути дела особенно свободолюбивого) раба путем его продажи, а должен сам принимать меры против повторных побегов.

Помимо упоминания о бегстве рабов, в эдикте Теодориха имеются сведения о бегстве и других категорий зависимого населения Италии. Так, эдикт особо оговаривает случаи бегства оригинариев (E. Theod., 68, 80). Из ст. 80 вытекает, что крупные землевладельцы принимали не только беглых рабов, но и оригинариев, которые выдавали себя за свободных людей. Эдикт предписывает возвращать прежним хозяевам, наряду с рабами, также и оригинариев (E. Theod., 80; ср. Ulpiаn., XI, 4.1; С. J., VI, 2.4; Cass. Var., III, 43). Это указание эдикта является нововведением остготского правительства по сравнению с предписаниями римского права. Оно было вызвано, конечно, том, что бегство этой категории зависимого населения с земель крупных землевладельцев было достаточно распространенным. Одной из причин, вызывавших бегство колонов-оригинариев, могло быть распоряжение господина о сгоне о риги париев с их насиженных мест и переводе их в город или в другие имения.

Весьма показательным для характеристики положения разоренного свободного населения Италии, а также для выяснения его настроений является внесение в эдикт Теодориха предписания против бегства коллегиатов и куриалов (E. Theod., 69). Для свободного, но обедневшего населения Италии бегство от своего тягла, курии и коллегии, которые они не вправе были покинуть, также являлось средством протеста против социального неравенства[310].

Непосредственной причиной бегства свободных, но разорившихся людей могла являться неуплата недоимок и страх перед репрессиями правительства, строго каравшего за это (Cass. Var., IV, 14). В других случаях причиной их бегства служила беспощадность кредиторов. Так, остготское законодательство указывает, что несостоятельные должники из числа обедневших свободных! граждан бежали, спасаясь от преследования кредиторов, и искали убежища в церкви (E. Theod., 71).

Таким образом, в эдикте Теодориха и в других источниках VI в. мы находим немало свидетельств того, что в Остготском государстве бегство рабов, колонов и других категорий угнетенного населения продолжало оставаться одной из распространенных форм социального сопротивления народных масс, против чего остготское правительство, защищая интересы крупных земельных собственников, принимало строгие меры.

Большое недовольство свободных земледельцев вызывала налоговая политика правительства и злоупотребления знати. Нередки были случаи, когда крупные землевладельцы уклонялись от уплаты государственных налогов, перекладывая бремя податей на мелких и средних земельных собственников (Cass. Var., II, 24.2; 25.2). Все это приводило к тому, что одной из форм выражения недовольства свободных земледельцев был отказ от уплаты налогов. По данным «Барий» Кассиодора, остготское правительство было принуждено издать специальное предписание против непокорных земледельцев и уполномочить сайона Гезилу строгими мерами заставить их платить подати. Сайон Гезила мог конфисковать земельный участок и дом у тех земледельцев, которые упорно отказывались платить государственные налоги (Cass. Var., IV, 14).

Другой, также весьма распространенной формой социального сопротивления угнетенных слоев населения (рабов, колонов, оригинариев) являлись частные и локальные выступления против отдельных представителей господствующего класса, выражавшиеся в угоне стад скота крупных собственников (E. Theod., 56–58), захвате их земли (E. Theod., 104), уничтожении посевов (E. Theod., 151), убийстве господ (E. Theod., 77; Cass. Var.,1,30; 11,19; IV, 43.2), нападении на их имения, иногда даже с применением оружия (E. Theod., 16, 75, 77) и, наконец, в поджоге домов и вилл крупных землевладельцев (E. Theod., 97).

Против подобных правонарушений остготское правительство применяло самые жестокие законодательные санкции. Так, за угон стад эдикт Теодориха устанавливает смертную казнь и возмещение убытков в четырехкратном размере: «Тот, кто угоняет животных (animalium), или стада (gregem), или чужой скот (pecorum alienorum) — будь то из конюшни или с выгона, — наказывается мечом, и ущерб взыскивается в четырехкратном размере из его имущества (substantia)». И далее эдикт особо оговаривает, что, «если это будет раб (servus) или оригинарий, то их господин, вызванный вместо них в суд на основании законов, пусть немедленно представит судье задержанных для предания их (смертной) казни, или, если он это предпочтет, то пусть удовлетворит потерпевшего так, как мы сказали выше» (E. Theod., 56).

Остготское законодательство, в отличие от римского права (Paul. Sent. V, 18. 2), особо указывает на то обстоятельство, что угон стад производился не только рабами, но также и оригинариями (E. Theod.,56). Подобные правонарушения совершали и рустики. Так, Кассиодор рассказывает о том, как у одного знатного путешественника в Сциллатинской области были угнаны кони местными рустиками (Cass. Var., VIII, 32. 4).

Зачастую угон скота мог быть просто актом грабежа, но вместе с тем не подлежит сомнению, что во многих случаях он являлся и формой социального сопротивления народных масс. Об этом свидетельствует прежде всего то, что в остготском и в римском законодательстве, как и в варварских правдах, особенно строго карается именно угон стад скота, захват же небольшого числа животных рассматривается как кража и наказывается значительно мягче (E. Theod., 57).

Это не только указывает на стремление законодателя оградить интересы крупных собственников, владельцев больших стад скота, но также и свидетельствует о том, что особенно суровая кара предписывалась именно в тех случаях, когда преступление уже выходило за рамки обычных в сельском быту того времени мелких правонарушений, и перерастало в выступления социального характера, ибо угон стада обычно был связан с применением оружия[311]. Включение в эдикт Теодориха суровых санкций против угона стад скота показывает, что-подобные случаи — не редкость в те времена и порою были проявлением народного гнева, формой социальной борьбы рабов и колонов против богатых землевладельцев, обладающих обширными пастбищами и крупными стадами скота. Для рабов и оригинариев за угон стада — преступление, наносящее ущерб крупным собственникам, — остготское законодательство устанавливает только самое суровое наказание — смертную казнь, в то время как римское право за подобное же правонарушение, совершенное рабом, в качестве наказания предписывало или смертную казнь, или же ссылку в рудники (in metallam), или отправку на общественные работы (in opus publicum) (Paul. Sent., V, 18. 2)[312]. Такая строгость репрессий, установленных остготским правительством, указывает на важность пресечения подобных явлений для господствующего класса государства остготов.

Другой, также весьма распространенной формой, в которой находило свое выражение стихийное стремление трудящихся освободиться от эксплуатации и обеспечить землей тех, кто ее возделывает, были самовольные захваты земель крупных собственников рабами и колонами. Ст. 104 устанавливает: «Те, кто нарушает границы поля или вырывает межевые знаки, указывающие границы, или выкорчевывает межевые деревья, если это рабы или колоны и если они делают это без ведома или приказания господина, караются смертью»[313].

При этом эдикт Теодориха видоизменяет соответствующие постановления римского права (Paul. Sent., V, 22. 2): в то время, как римское право предусматривает самовольные захваты земли только рабами, эдикт Теодориха учитывает, что подобные захваты совершают также и колоны. Это показывает, что в социальной борьбе, как и в хозяйственной жизни того времени, значительное место принадлежало, наряду с рабами, также и колонам. Кроме того, эдикт санкционирует гораздо более суровое наказание рабов и колонов за это «преступление», чем это было установлено в предписаниях римских юристов[314]: видимо, в остготский период эти правонарушения все более и более приобретали характер социального протеста народных масс, что и вызвало столь жестокие законодательные санкции остготского правительства.-

В тесной связи с вышеприведенными постановлениями эдикта Теодориха находится и другое предписание, направленное против уничтожения посевов и насаждений на землях посессоров[315], что в отдельных случаях также могло явиться формой выражения ненависти народных масс к крупным землевладельцам. Нередки, по-видимому, были случаи убийства рабами и колонами наиболее ненавистных представителей знати. Обычно это были акты мести эксплуататорам за их крайнюю жестокость. В одном из рескриптов Теодориха от 507/511 г. предписывается строго карать рабов за убийство их господ. В этом рескрипте сказано: «И поэтому настоящим приказом мы предписываем вам поступить согласно всей строгости законов с рабами, которые со злодейским коварством убили своего господина Стефана и оставили его тело без погребения, ибо те, кто следует самым дурным примерам, караются суровыми наказаниями» (Cass. Var., II, 19, 2). Последние слова рескрипта не оставляют сомнения, что подобные акты мести господам со стороны рабов не были единичными случаями (ср. Cass. Var., I, 30; IV, 43. 2).

Народное возмущение притеснениями знати порою приводило к поджогам рабами и колонами имений крупных землевладельцев.

О том, что поджоги домов и вилл богачей из числа римской и остготской знати иногда приобретали и в Остготском государстве характер социального протеста народных масс, свидетельствует внесение в эдикт Теодориха суровых санкций против поджогов, особенно совершенных рабами и колонами. Так, в ст. 97 мы читаем: «Тот, кто из вражды подожжет хижину, дом или чужую виллу, если это раб, колой или оригинарии, то он сжигается на костре. Если же это сделает свободный, то пусть он возместит ущерб, который был причинен вызванным нм пожаром, пусть восстановит здание и в наказание за такой проступок пусть уплатит стоимость сожженного имущества. Если же он по своему имущественному положению не имеет возможности этого сделать, то после наказания палками он отправляется в вечное изгнание».

Сравнение этого предписания эдикта Теодориха с аналогичными постановлениями римского права показывает, что в ст. 97 нашли отражение существенные изменения в общественных отношениях Италии VI в. по сравнению с предшествующим временем.

Прежде всего, в то время как в римском праве говорится лишь о подлюге, совершенном свободными людьми знатного или незнатного происхождения[316], остготское законодательство акцентирует основное внимание на пресечении поджогов, совершаемых зависимыми людьми — рабами, колонами и оригинариями, которые резко противопоставляются свободным и за этот проступок подвергаются самому суровому наказанию, известному в эдикте Теодориха, — сожжению.

Напомним, что в эдикте Теодориха сожжением караются лишь самые тяжкие, с точки зрения правительства, преступления, носящие характер социального протеста народных масс, как-то: открытые вооруженные восстания (E. Theod., 107) или преступления, которые задевали классовые привилегии и предрассудки, например сожительство раба со свободной и знатной женщиной (E. Theod., 61). Эти преступления вызывали особые опасения и ненависть господствующего класса Остготского королевства и поэтому карались столь беспощадно.

На наш взгляд, остготское правительство отнюдь не случайно обращало особое внимание на участие в поджогах домов знати именно зависимых людей — рабов, колонов и оригинариев, в то время как римское право о них совсем не упоминало. Видимо, в период издания эдикта Теодориха весьма распространены были поджоги имений крупных землевладельцев именно представителями наиболее угнетенных слоев населения Италии; эти выступления носили характер социальной борьбы, что и вызывало столь жестокие кары.

Далее, в остготском законодательстве не проводятся различия в наказании за поджог, совершенный рабом, колоном или оригинарием, что свидетельствует об их фактическом уравнении перед лицом закона в тех случаях, когда речь идет об их участии в выступлениях социального характера, вызывающих особую ненависть знати. Это вполне совпадает с общей тенденцией остготского законодательства к уравнению положения рабов и колонов.

По-видимому, также не случайно и упоминание в эдикте всех категорий зависимых людей — рабов, колонов и оригинариев (за исключением рустиков), что, быть может, свидетельствует об их совместном участии в социальной борьбе того времени. Не случайно и резкое противопоставление в ст.97 эдикта свободных И зависимых людей.

В то время как закон неумолимо карал за поджоги, совершенные рабами, колонами или оригинариями, в отношении свободных, особенно состоятельных людей, он был значительно более милостив. Однако и в отношении свободных людей в эдикт внесены весьма существенные изменения по сравнению с предписаниями римского права. Если в римском праве в аналогичных предписаниях речь шла о совершении подобных преступлений знатными (honestiores) и незнатными (humiliores) людьми, то в ст. 97 эдикта Теодориха знатные лица совершенно не упоминаются, а деление на знатных и незнатных заменяется делением на состоятельных людей, имеющих возможность возместить причиненный пожаром ущерб, и бедняков, которые не в состоянии этого сделать и поэтому подвергаются телесному наказанию и вечной ссылке (E. Theod., 97; Paul. Sent., V, 20, 2).

Замена именно в этой статье эдикта Теодориха, направленной против социального сопротивления народных масс, деления свободных людей на знатных и незнатных противопоставлением богатых и бедных вряд ли может быть объяснена лишь влиянием германского права, как полагал Ф. Дан[317]. На наш взгляд, это нововведение скорее указывает на стремление остготского правительства пресечь выступления народных мacc Италии, в том числе и обедневших свободных крестьян, среди которых нередки были стихийные вспышки возмущения против притеснений богатых землевладельцев.

Угнетенные народные массы Остготского королевства в своей борьбе иногда объединялись и совершали вооруженные нападения на имения крупных землевладельцев. Об этом говорят суровые санкции остготского правительства, направленные на прекращение «насилий», совершаемых вооруженной «толпой» (multitudo). Классовая направленность остготского законодательства проявляется в этом отношении особенно ярко.

Ст. 75 эдикта гласит: «Тот, кто с вооруженными людьми, оружием (ferro), палкой, камнем изгнал бы кого-нибудь из его владения, дома или виллы, захватил, осадил, запер; или тот, кто для этого предоставил своих людей, поместил, привел, устроил беспорядки (turbam), мятежи (seditiones), пожар (incendium), пусть будет присужден к наказанию за совершение насилия (ad violentiae poenam), о котором писалось выше (т. е. к смертной казни. — 3. У.)»[318].

Вполне возможно, что вооруженные нападения на дома или виллы какого-либо землевладельца совершались иногда и представителями знати с целью захвата чужого имущества и при помощи зависимых от них людей (E. Theod., 75, 77). Однако из предписания эдикта (E. Theod., 75) явствует, что подобные нападения были результатом стихийного возмущения угнетаемых народных масс и сопровождались серьезными беспорядками, «мятежами» и пожарами[319].

Это подтверждается и другим предписанием эдикта Теодориха, в котором прямо указывается, что «насилие» (violentia) может быть совершено рабами как по приказанию своих господ, так и по их собственной инициативе: «Если окажется, что рабы совершили насилие по своей собственной злонамеренности (sua temeritate), они караются смертью»[320].

Эдикт Теодориха содержит также упоминания о нападениях «толпы» на имения знати с целью похищения рабыни или оригинарии: «Если кто-либо, — гласит закон, — собрав толпу, насильно похитит чужую рабыню или оригинарию, в случае если это свободный человек, пусть он будет наказан как похититель, потому что он совершил насилие (violentiae crimen), если же он раб или колон и сделал это только по своей воле, то он подвергается тому же наказанию». Едва ли можно сомневаться, что поддерживавшая этих рабов или колонов «толпа» состояла в первую очередь из таких же рабов, колонов или людей, принадлежавших к другим слоям угнетенного населения. Подобные нападения являлись своеобразной формой борьбы рабов и оригинариев против бесчеловечного установления рабовладельческого общества, запрещавшего им иметь свою семью (E. Theod., 21; ср. С. Тh., IX, 10.4).

Кроме рабов и колонов, в вооруженных выступлениях принимали участие и свободные бедняки. Эдикт Теодориха предусматривает случаи, когда люди «низкого происхождения» собирают вооруженные отряды (militiam confixerit) с целью запугать кого-либо; за это они после наказания палками осуждаются на вечную ссылку (E. Theod., 89; Paul. Sent., V, 25, 12). Подобные указания эдикта, быть может, свидетельствуют об участии некоторых воинов в вооруженных нападениях на имения крупных землевладельцев.

Остготское правительство в случаях вооруженного нападения «толпы» на имения крупного собственника всецело защищало интересы последнего; это нашло свое выражение в предоставлении владельцу имения права вооруженной защиты от нападения и безнаказанной расправы с нападающими (Е. Theod., 16).

Таким образом, в Остготском государстве в правление Теодориха, по-видимому, не были редкостью вооруженные нападения угнетенных народных масс, в первую очередь рабов и колонов, на имения крупных землевладельцев, против чего правительство принимало суровые меры.

Так, Кассиодор сообщает, что в Фавентинской округе остготы и римляне (по-видимому, из местного крестьянства) принимали активное участие в вооруженных нападениях и разграблении поместий крупных собственников (in direptionibus possessorum). Эти нападения приняли настолько широкий размах, что король Аталарих около 527 г. отдал специальное распоряжение сайону Думериту и комитиаку Флорентиану сурово наказывать всякого, кто будет уличен в подобных действиях (Cass. Var., VIII, 27.2)[321].

Особое внимание привлекает то обстоятельство, что в на падениях на имения крупных землевладельцев в Фавентинской округе принимали участие как разоренное италийское крестьянство, так и обедневшие остготские земледельцы.

Это показывает, что уже в правление первых остготских королей бывали случаи (пока еще единичные) совместных выступлений разоренных италийских и остготских земледельцев, которых объединяла общая борьба против притеснений знати и правительства.

Быть может, уже в это время появились первые ростки будущего союза остготских земледельцев и угнетенных народных масс Италии, давшие свои плоды во время правления Тотилы.

Участившиеся нападения крестьян на имения и дома крупных собственников, на проезжих купцов и богачей вызвали строгие предписания остготского правительства провинциальным властям с требованием окончательного искоренения «разбоя» и предания «разбойников» позорным телесным наказаниям и казни (Cass. Var., VIII, 32.4; 33.2; XI, 1, 5.4–6).

Для борьбы с восставшими земледельцами правительство предоставляло в распоряжение комита готов особые карательные военные отряды.

Вместе с тем правители Остготского государства опасались вооружения непокорных сельских жителей и издали указ о запрещении рустикам вооружаться при прохождении через их области остготских войск и принимать участие в походе[322].

В источниках, относящихся ко времени правления Теодориха и его ближайших преемников, сохранились известия не только о вооруженных нападениях угнетенных народных масс на владения знати, о поджогах их домов и вилл, но и об открытых народных восстаниях. Недаром эдикт Теодориха вводит новое, совершенно не зависимое от римского права постановление, направленное против народных восстаний. Это чрезвычайно важное предписание эдикта гласит следующее: «Тот, кто окажется виновником мятежа (seditio) в народе или в войске, предается сожжению» (E. Theod., 107).

Страх пород народными восстаниями, стремление самыми беспощадными мерами, пресечь выступления народных масс обусловили издание этого предписания остготского законодательства, согласно которому руководители и организаторы народных восстаний приговаривались к самой тяжкой каре — сожжению. Сама формулировка предписания свидетельствует, что правительство было серьезно обеспокоено не только народными восстаниями, но также и восстаниями в армии[323]. Едва ли мы ошибемся, если скажем, что внесение в эдикт Теодориха такого сурового предписания было вызвано не только мятежами воинов и отдельных военных командиров, но и участием воинов в народных движениях, что внушало особенно сильные опасения правителей Остготского государства.

Открытые народные выступления против остготского правительства упоминаются также и в «Вариях» Кассиодора[324]. Так, уже в первые годы царствования Теодориха «сердца провинциалов смущало сомнение», неспокойно было и в Сицилии.

Недовольство населения этой провинции приобрело такие размеры, что Теодорих принужден был послать Кассиодора для усмирения непокорных сицилийцев. В Сицилии Кассиодор проявил себя как весьма искусный дипломат и сумел мирным путем уладить конфликт между жителями острова и остготским королем. Весьма ловко, путем некоторых уступок, он добился соглашения и усмирил «мятежные души сицилийцев», убедив их не упорствовать в своем «безумии» (ab obstinatione praecipiti deviasti). Тем самым он отвратил от сицилийцев угрозу страшного наказания, и «здравое убеждение свершило то, что могла исправить лишь суровая кара» (Cass. Var., I, 3. 3–4).

Одной из важных причин конфликта в Сицилии, по-видимому, было недовольство населения острова налоговой политикой остготского правительства. Об этом можно судить по тому, что Кассиодор для мирного разрешения конфликта прежде всего позаботился о справедливой раскладке налогов и устранении злоупотреблений при их взимании. Он добился того, что были удовлетворены требования фиска и покрыты недоимки по налогам, и вместе с тем соблюдены интересы граждан. Возможно, что какую-то часть недоимок Кассиодор внес в казну из своих собственных средств (lucratus es damna provinciae, que meruit sub devotione nescire) (Cass. Var., I, 3.4). Сумма налогов с провинции, видимо, была ранее увеличена остготским правительством из-за того, что население Сицилии «проявило непослушание».

Во время пребывания в Сицилии Кассиодор показал большую умеренность и осторожность в отношениях с местным населением. Обладая широкими полномочиями, он, однако, не прибегал к насильственной расправе с непокорными, проявив в этом большую дальновидность. Обычно он стремился разрешать споры с населением судебным разбирательством, охраняя при этом как государственные, так и частные интересы. Королевское послание всячески восхваляет Кассиодора за то, что он, будучи правителем Сицилии, гнушался наживы, «закрывая тем самым доступ для жалоб и выражения недовольства». Подобным поведением он заслужил всеобщее одобрение и похвалы жителей острова (Cass. Var., I, 3.4).

Если даже отбросить некоторые преувеличения, вполне возможные в подобном королевском послании, ставившем целью восхваление заслуг государственного чиновника, назначаемого на высокую должность, то все же из приведенных в послании фактов становится очевидным, что политика Кассиодора в Сицилии оправдала себя. Эта политика уступок и примирения принесла желаемые результаты: недовольство в провинции постепенно угасло и население Сицилии изъявило покорность новому правителю.

За эти заслуги остготское правительство щедро наградило Кассиодора, возместив ему в двойном размере все произведенные им ранее затраты. Кроме того, король Теодорих даровал Кассиодору почетный сан патриция (Cass. Var., I, 3.5; 7–8). Высокие награды, полученные Кассиодором, свидетельствуют о том, сколь большое политическое значение придавало остготское правительство умиротворению Сицилии.

Успешное подавление восстания в Сицилии принесло Кассиодору в 507 г. другое почетное назначение правителем Бруттия и Лукании (Cass. Var., I, 3.5). В этих провинциях, видимо, также было неспокойно и росло недовольство жителей. Но и здесь, как и в Сицилии, на первых порах новый правитель установил относительный порядок.

Однако умиротворение в Сицилии и на юге Италии было лишь кажущимся. Вскоре в Бруттии и Лукании начались новые народные волнения. По словам того же Кассиодора, бруттийцы и луканцы, вновь стали «своевольничать» и отказывались уплачивать налоги (Cass. Var., III, 8.2). В этих провинциях происходили ожесточенные столкновения, нередко кончавшиеся кровопролитием (humani sanguinis effusione. — Cass. Var., III, 47.1). Обеспокоенный этими событиями, Теодорих напоминал правителю Бруттия и Лукании о необходимости срочной присылки в казну податей и приказывал ссылать преступников, виновных в мятежах и убийствах (Cass. Var., III, 47.1). Но все усилия правительства были тщетными, и положение в Южной Италии долго не улучшалось.

Более того, в конце царствования Теодориха брожение в Сицилии возобновилось и вылилось в 522 г. в новое восстание населения против владычества остготов. Во всяком случае Агнелл рассказывает, что на тридцатый год своего правления Теодорих послал из Равенны в Сицилию войско, которое опустошило остров и вновь подчинило его власти остготского короля (trigesimo regni sui anno Ravenniaiium exercitum Siciliam misit, depopulavit et suis ditionibus mancipavit. — Agn., 39).

В правление Теодориха вспыхнуло серьезное вооруженное восстание в Сирмийской Паннонии, для усмирения которого были посланы войска во главе с комитом Колоссеем. Из послания Теодориха к Колоссею от 507/511 г. мы узнаем, что последний был назначен военачальником с широкими полномочиями: в его задачи входила не только военная защита Сирмийской Паннонии от внешних врагов, но и пресечение смут и установление законности (jure compone. — Cass. Var., III, 23.2).

В этом послании остготское правительство настойчиво подчеркивало, что Сирмийская Паннония некогда являлась местожительством готов, которые были ее защитниками от нападений внешних врагов, и что население этой провинции было счастливо (feliciter) повиноваться предкам нынешних правителей Италии (Cass. Var., III, 23.2–3). Подобная же мысль проводится и в другом послании Теодориха, направленном ко всем варварам и римлянам, жившим в Сирмийской Паннонии. В этом послании вновь указывается, что население этой провинции в течение многих лет повиновалось готам и их предкам (Cass. Var., III, 24.2; 4).

Упорное подчеркивание остготским правительством исконных прав готов на Сирмийскую Паннонию наводит на мысль, что во время восстания в этой провинции возникла реальная угроза отпадения ее от Остготского королевства. Именно поэтому для короля Теодориха было столь важным доказать свои права на эту провинцию. Именно поэтому он стремился убедить непокорных подданных в благожелательном отношении к ним готов.

Сколь большое политическое значение придавало остготское правительство экспедиции в Сирмийскую Панно шло и как важно было для него удержать в повиновении эту провинцию, видно из того, с какой особой заботой Теодорих относился к снаряжению и снабжению всем необходимым войск Колоссея.

В рескрипте комиту частных имуществ Сенарию (от 509/510 г.) остготский король предписывает выдать войскам Колоссея все необходимое продовольствие. В рескрипте излагается и цель подобного предписания: стремление правительства предотвратить возможность насильственного захвата (iniustis praesumptionibus) солдатами продовольствия у местного населения. «Ведь не может сохранить дисциплину голодное войско, так как вооруженный всегда силой захватит то, чего ему недостает» (Cass. Var., IV, 13. 1–2).

Остготское правительство достаточно трезво оценивало обстановку, создавшуюся в этой провинции, и считало крайне необходимым принять меры против грабежей войск, чтобы не накалять еще более атмосферу в Сирмийской Паннонии и не вызывать новых столкновений с местным населением.

А атмосфера в этой провинции, по-видимому, была действительно весьма накалена.

Послания Теодориха к комиту Колоссею и к населению Сирмийской Паннонии дают возможность воссоздать картину серьезных вооруженных столкновений, происходивших в этой сравнительно отдаленной провинции Остготского королевства между 507–511 гг. В послании к Колоссею остготское правительство особо подчеркивало, что первейшей обязанностью вновь назначенного в Сирмийскую Паннонию правителя является строгое пресечение вооруженных столкновений между гражданами, ибо в этой провинции часто различные тяжбы разрешаются не путем судебного разбирательства, а силой оружия. Дело доходит здесь до того, что вооруженные столкновения между гражданами уносят столько людей, сколько похищает война (ne plus intentio civilis rapiat quam bella consumat). Жители этой провинции часто поднимают оружие не против внешних врагов, а против своих сограждан (Cass. Var., III, 23.3). Эта же мысль еще полнее выражена в послании короля Теодориха ко всем варварам и римлянам, населявшим Сирмийскую Паннонию. В особом послании король прямо увещевает жителей непокорной провинции сложить оружие, ибо у них нет врага (deponite ferrum, qui non habetis inimicum. — Cass. Var., III, 24. 4). Он убеждает их обратить оружие не против своих сограждан, а против врагов государства.

Особенно настойчиво Теодорих уговаривает жителей восставшей провинции не применять оружия для разрешения тяжб между собой и споров с правительством. «Небольшое дело пусть не доводит вас до жестокой распри». И далее: «Зачем человеку язык, если спор будет решать вооруженная рука?». Король демагогически призывает жителей провинции подражать готам, которые, по его словам, вне пределов государства ведут сражения, а внутри королевства соблюдают умеренность и выдержку (Cass. Var., III, 24.3–4).

Послания Остготского правительства дают возможность составить некоторое представление и о причинах, вызвавших волнения населения Сирмийской Паннонии. В послании к комиту Колоссею рисуется картина тяжких бедствий населения этой провинции и прямо говорится, что некоторые граждане из-за крайней бедности (paupertas) сами стремятся к смерти. Король советует новому правителю заплатить за этих бедняков их долги, т. е., по-видимому, внести за них накопившиеся недоимки по уплате государственных налогов. Теодорих обещает Колоссею в будущем возместить понесенные им при этом убытки и щедро наградить, если ему удастся восстановить порядок в непокорной провинции, насадить там гражданский образ жизни (civile propositum) и оказать помощь населению «так, чтобы собравшийся погибнуть, вновь обрел жизнь» (Cass. Var., III, 23.4).

Таким образом, можно предположить, что одной из причин народного восстания в Сирмийской Паннонии, так же как и в Сицилии, было недовольство населения налоговым гнетом и крайнее разорение жителей государственными поборами. Причиной вооруженных выступлений в Сирмийской Паннонии, насколько можно судить по дошедшим до нас документам, являлись также и беззакония, творимые судьями при разборе судебных дел. Однако размах движения в Сирмийской Паннонии был более значителен, чем в Сицилии, и народное недовольство, как мы видели, выливалось здесь в вооруженные столкновения, в связи с чем остготское правительство послало войска в эту провинцию.

В период остготского владычества в Италии продолжались народные волнения в городских центрах и прежде всего в древней столице Италии — Риме.

С целью их предотвращения остготское правительство пускало в ход испытанное еще римскими императорами средство: оно пыталось подкупить римский плебс раздачами хлеба и других продуктов. Высшим государственным чиновникам поручалось следить за проведением раздач, «чтобы жалующийся плебс, насытившись, не поднимал мятежа» (Cass. Var., VI, 6.6; VI, 18.2–3; cp. ibid., XI, 5). Однако эти меры не всегда помогали и восстания вспыхивали довольно часто.

В «Вариях» Кассиодора мы встречаем упоминания о народных волнениях и «мятежах» в городах Италии, происходивших во время цирковых представлений[325]. Из этих данных видно, что цирк в Риме и во время остготского владычества оставался еще местом многолюдных народных сборищ и центром ожесточенной политической и социальной борьбы. По-прежнему сохранялось и разделение граждан Рима на приверженцев и противников той или иной цирковой партии (Cass. Var., I, 20.2).

Политическое значение имели, по-видимому, как и раньше, две «партии» — венеты («голубые») и прасины («зеленые»)[326]. В правление Теодориха покровительством правительства и сенаторской аристократии пользовалась, очевидно, партия венетов, что явствует из жалоб прасинов на притеснения, чинимые по отношению к их актерам.

В петиции, поданной остготскому правительству, партия «зеленых» выражала свое недовольство и сообщала Теодориху, что «некоторые преступнейшие люди» в цирке возбуждают шумные «мятежи», превращая зрелища из места всеобщего веселия в арену «безумной борьбы» (Cass. Var., I, 20.2).

В связи с жалобой прасинов остготское правительство поручило патрициям Альбину и Авиену наблюдать за спокойствием народа во время цирковых представлений. Альбину особо поручалась забота о партии прасинов. Выбор Альбина в качестве защитника интересов партии прасинов определялся, видимо, тем, что и его отец некогда выполнял миссию подобного же рода (Cass. Var., I, 20.3).

Цель этого назначения вполне определенно указывается в послании Теодориха — это стремление остготского правительства пресечь народные волнения, искоренить семена опасных «мятежей» (seditiones turbulentas), связанных с борьбой цирковых партий. Для успокоения партии «зеленых» и предотвращения новых столкновений Альбин по предписанию короля должен был принять следующие меры: организовать за государственный счет представление пантомимы, сыгранной актерами партии прасинов; уплатить актерам этой партии за исполнение пантомимы жалование в размере не ниже того, которое получали актеры другой партии. Посредниками между борющимися партиями при организации пантомимы были выделены известные в то время мимы Гелладий и Тородон[327]. Таким образом, одним из поводов столкновений между цирковыми партиями являлась борьба из-за оплаты мимов и других актеров. Для пресечения народных волнений правительство Теодориха вынуждено было установить из государственных средств равное жалование актерам обеих партий.

О важности этого вопроса для борющихся партий свидетельствует, что предписание о выплате установленного жалования актерам партии прасинов повторяется и в других рескриптах остготского короля. Так, в послании Теодориха префекту Рима Агапиту от 507/509 г. указывается, что патриции Альбин и Авиен представили остготскому правительству доклад, в котором сообщали, что они выполнили данное им поручение и приняли меры к организации представления в цирке пантомимы партии «зеленых».

В этом же рескрипте остготское правительство вновь предписывает, чтобы избранному Альбиной и Авиеном главному миму партии «зеленых» было выплачено без всякого уменьшения установленное обычаем жалование. В рескрипте Теодориха ясно выражена цель данного предписания — предотвратить народные «смятения», ибо уменьшение жалования миму партии прасинов может послужить причиной «мятежа» народа (Cass. Var., I, 33.1–2).

К этому следует прибавить и распри между партиями из-за мест в цирке и театре. Для искоренения мятежного духа приверженцев борющихся партий остготское правительство приказывало, чтобы впредь мимы обеих партий показывали свое искусство народу лишь в заранее установленных местах, по усмотрению префекта города (Cass. Var., I, 31.3). Быть может, это делалось с целью лучшего обеспечения охраны порядка во время театральных представлений. Мим Гелладий, выступавший в качестве посредника между партиями, должен устранить все распри и споры партий из-за мест в цирке во время зрелищ. Поклонники Гелладия могут смотреть представление с тех мест, с каких они захотят. Гелладий же обязан не проявлять пристрастия ни к той, ни к другой партии. Если народ будет высказывать сочувствие одной партии, пусть он выражает свои чувства в дозволенных формах, в противном же случае нарушители спокойствия будут сурово наказаны (Cass. Var., I, 33.3–4).

Столкновения в цирке из распрей между партиями часто перерастали в народные волнения социального характера. При этом они иногда сопровождались кровавыми эксцессами. Так, в послании Теодориха римскому сенату от 507/511 г. упоминается о жалобах населения Рима на тяжкие эксцессы, происходящие во время представлений в цирке. В этих жалобах говорилось, что вооруженные рабы сенаторов по приказанию своих господ нападают на невинных и убивают свободнорожденных и знатных людей: «Поправ законы, вызывая отчаяние, неистовство вооруженных рабов (servilis furor armatus) преследует невинных» (Cass. Var., I, 30.1).

Правительство убеждало сенаторов сдерживать своих рабов: «Не позволяйте же, — говорится в рескрипте, — чтобы ваши рабы совершали против граждан действия, которые отныне и по отношению к врагам должны вызывать осуждение» (Cass. Var., I, 30.5).

Под непосредственным давлением народных масс правительство Теодориха издало предписание, обязав сенаторов выдавать властям своих рабов, совершивших убийства, для предания виновных наказанию, установленному законом. Если хозяин не захочет выдать раба, он обязан уплатить штраф в казну в размере 10 либр золота и, кроме того, ему грозит королевская немилость, что, как подчеркивает составитель указа, значительно тяжелее штрафа (Cass. Var., I, 30.2).

Однако остготское правительство в угоду своему временному союзнику — римской аристократии и вместе с тем не желая раздражать влиятельных сенаторов изданием подобного предписания, одновременно включило в рескрипт строгие санкции против «мятежников» из народа, оскорбляющих сенаторов во время представления в цирке. Если сенатору было нанесено кем-либо оскорбление во время цирковых зрелищ, он должен искать защиты у префекта города и требовать наказания виновных согласно предписаниям законов, а не прибегать к самочинной расправе с ними при помощи своих рабов. Остготский король угрожал беспощадными карами тем, кто осмелится оскорбить представителя сенаторского сословия. Суду подлежали все свободные лица, виновные в оскорблении римских сенаторов (Cass. Var., I, 30.4–5).

В других посланиях и рескриптах остготского правительства прямо говорится о жестоких оскорблениях, наносимых «толпой» знатным сенаторам в цирке. Во время волнений в цирке народный гнев зачастую обрушивался на знатных патрициев и сенаторов, которые подвергались оскорблениям и угрозам.

В послании Теодориха римскому народу предписывается следующее: «Этим эдиктом мы постановляем, чтобы тот, чей беззаконный голос нанесет жестокие оскорбления кому-либо из сенаторов, был предан суду городского префекта и после расследования его преступления получил установленный законом приговор»[328].

В послании Теодориха префекту Рима Агапиту от 507/509 гг. особо подчеркивается, что первейшей обязанностью префекта города является поддержание мира и спокойствия граждан и, в частности, устранение всех причин, которые могут вызвать народные «мятежи» во время цирковых представлений (Cass. Var., I, 32.1).

В этом же послании остготское правительство с большой настойчивостью вновь и вновь повторяет свои предписания и требует от префекта Рима строго наблюдать за тем, чтобы в случае нанесения несправедливой обиды сенатору тотчас «болтливое безрассудство было наказано по всей суровости законов». Одновременно в этом же послании вновь повторяется и предписание о наказании штрафом сенатора за убийство свободного гражданина (Cass. Var., I, 32.2).

Таким образом, во время многолюдных зрелищ в римском цирке сенаторы и другие представители римской аристократии находились в гуще борьбы цирковых партий и часто в ходе этой борьбы чинили при помощи рабов расправу со своими врагами или политическими противниками из другой партии. На эти злодеяния поступали жалобы народа остготскому правительству, и Теодорих должен был принять некоторые меры против насилий сенаторов. Упоминание о жалобах народа (querela populorum) на беззакония сенаторов (Cass. Var., I, 30.1), по-видимому, дает основание предположить, что римская аристократия стремилась при помощи своих слуг устранить прежде всего наиболее для нее опасных вожаков «мятежного» народа.

Насилия и беззакония римской аристократии порою вызывали открытые вспышки народного гнева, который выливался в выступления против знати, жестоко преследуемые правительством.

По данным Кассиодора, в 509 г. происходили серьезные народные волнения в Риме, в которых принимали участие римский плебс, ремесленники, работники государственных мастерских. В послании сенату Рима от 509/511 г. Теодорих сетовал, что римский народ предался буйству восстаний и явился виновником пожара прославленного города. Одной из. причин «беспорядков» в Риме были столкновения жителей города с иудеями. Восстание сопровождалось пожарами, были подожжены частные дома знатных римлян, ремесленные мастерские, синагога и другие здания. В восстании приняли участие рабы, убивавшие своих господ (in dominorum caede proruperit servilis audacia. — Cass. Var., IV, 43.1–2).

Правительство требовало сурово наказать виновников восстания для того, чтобы «отвратительный вид пожара не воспламенил сердца простого народа желанием безрассудного подражания» (Cass. Var., IV, 43.1). Теодорих выразил римскому сенату большое неудовольствие по поводу того, что «пустые стремления народа» привели к разрушению зданий (Cass. Var., 43.4). Народные волнения в Риме, по-видимому, серьезно тревожили остготское правительство, и поэтому оно в 509/510 г. назначило Артемидора префектом города Рима и даровало ему чрезвычайные полномочия для борьбы с мятежниками. Артемидор, согласно этому указу правительства, получил широкие права беспощадно наказывать «бунтарей» и всех «уклонившихся от повиновения государственному порядку» (audebit ergo seditiosos et a disciplina publica deviantes nostra auctoritate percellere. — Cass. Var., I, 44.4).

В правление Теодориха имели место народные волнения также в Вероне, Равенне и других городах Италии. По словам Анонима Валезия, причиной было столкновение между иудеями и христианами. Эти события, по-видимому, произошли около 519 г.[329] По данным анонимного хрониста, иудеи якобы оскорбили религиозные чувства католиков, высмеяли их обряды и тем самым вызвали восстание народа. «Затем, — пишет хронист, — восстал народ; не обращая внимания ни на короля, ни на Евтариха или Петра, который был там епископом, люди бросились к синагогам и потом их сожгли. Подобные же события происходили и в Риме» (Anon. Vales., XIV, 81).

Сам Теодорих в это время находился в Вероне и, видимо, не спешил возвратиться в охваченную волнениями столицу. Пострадавшие во время пожара иудеи подали жалобу Теодориху. Это им удалось сделать благодаря помощи препозита королевской опочивальни Тривана, который, по словам того же анонимного хрониста, сам тайно был еретиком и иудеем. «Теодорих приказал, опасаясь пожара, чтобы весь римский народ восстановил равеннские синагоги, им сожженные, дав на это деньги; кто же не имел этих денег, того с позором водили по городу при криках глашатая». Надзор за точным выполнением этого королевского предписания был поручен наследнику престола Евтариху, епископу Равенны Петру и некоторым высшим государственным чиновникам (Anon. Vales., XIV, 82).

Решительные меры правительства, по-видимому, вызвали новый взрыв недовольства народных масс. В ответ на это вскоре последовали новые санкции остготского правительства против непокорного населения, завершившиеся разрушением по приказу Теодориха одной из католических церквей в Вероне. Это свидетельствует, что народное движение, подогреваемое, по-видимому, католическим духовенством, из Равенны перекинулось в Верону, где столкновения населения с правительством приняли весьма острые формы (Anon. Vales., XIV, 83).

Прямым следствием народных восстаний в Равенне, Риме и Вероне явился приказ остготского правительства о запрещении всем римлянам иметь оружие, даже нож (Anon. Vales., XIV, 83). Можно предположить, что суровые санкции остготского правительства против католического населения Италии были введены не без влияния Евтариха, который, по словам Анонима Валезия, был ревностным арианином и врагом католической религии (Anon. Vales., XIV, 80). Народные волнения в Остготском государстве принимали столь опасные формы, что Теодорих даже отправил в 509/510 г. особое послание к римскому сенату, в котором с горечью писал: «Спокойствие государства потрясается недозволенными мятежами» (illicitis seditionibus civilitas turbabatur. — Cass. Var., I, 44.2). Народные волнения продолжались и в правление Аталариха, когда вспыхнуло восстание, явно носившее характер политического выступления против остготского правительства.

В послании Аталариха префекту Рима Сальвенцию от 533/534 г. говорится, что остготское правительство узнало из донесения папы Иоанна и других «первенствующих» лиц о фактах, когда некоторые римляне по одному только подозрению в мятеже (sola suspicione seditionis) подвергаются длительному тюремному заключению, что вызвало большое недовольство населения всего государства. Арестованных не освобождают по амнистии, связанной с праздничными днями, а также не отпускают на поруки, даже в случае поручительства уважаемых лиц. При этом заключенные часто подвергаются пыткам и различным мучениям, не будучи уличены на суде в совершении преступления (Cass. Var., IX, 17.2). Правительство Аталариха, по-видимому, опасаясь новой вспышки недовольства народных масс, принуждено было пойти на некоторые уступки и предписать префекту города освободить незаконно арестованных граждан, а заподозренных лиц отпустить на поруки, в случае наличия поручителей. Более того, если освобожденные были уверены в том, что они подвергались пыткам невинно, то им разрешалось подавать жалобы и требовать от судей возмещения за причиненный им ущерб (Cass. Var., IX, 17.3).

В Остготском королевстве нередки были волнения народных масс, связанные с религиозной борьбой. Несмотря на политику веротерпимости, столь прославленную некоторыми его современниками (Anon. Vales., XII, 60)[330], Теодорих беспощадно расправлялся с язычниками и еретиками, жестокими мерами пресекая антицерковные выступления. Фактически остготское правительство проводило политику веротерпимости главным образом по отношению к католикам, в целях поддержания мирных отношений с католическим духовенством и из опасения восстановить против себя большинство населения Италии.

Что же касается проявлений свободомыслия и оппозиции церкви, то они подвергались жестоким преследованиям в королевстве остготов. Так, в эдикте Теодориха имеется специальное постановление, направленное против возрождения языческих верований. Согласно этому предписанию, всем, уличенным в совершении языческих обрядов, связанных с заклинаниями и гаданиями, грозила смертная казнь (E. Theod., 108)[331].

При Теодорихе и особенно при его преемниках, когда в Италии с большой силой разгорелась религиозная борьба, различные группы духовенства и сенаторской аристократии нередко использовали недовольство народных масс для организации выступлений, против своих идейных и политических противников. Примером этому могут служить частые народные волнения, связанные с выборами и отрешением от сана римских пап. П. Кудрявцев особо подчеркивает, что выборы пап почти всегда сопровождались народными волнениями[332].

Особенно сильные волнения в Риме произошли при выборах преемника папы Анастасия II. Часть духовенства и сената при поддержке народа стояла за избрание Симмаха, родом римлянина; другая — за Лаврентия. Теодорих выступал миротворцем и стремился примирить враждующие партии. Избран был Лаврентий, но уже через четыре года поднялось новое восстание с требованием отрешить и изгнать этого папу, неугодного населению Рима[333]. Не прекращались волнения из-за выборов и отрешения римских пап и при преемниках короля Теодориха.

Все это свидетельствует об участии широких народных масс в политической и религиозной борьбе, развертывавшейся обычно в Риме в связи с переменой правителей на папском престоле.

В VI в. в Италии, по-видимому, уже росла оппозиция господствующей церкви, вызванная насилиями и злоупотреблениями духовенства.

Подводя некоторые итоги исследованию вопроса о классовой борьбе в Остготском государстве в конце V и начале VI в., мы можем прийти к заключению, что становление новой феодальной формации и искоренение пережитков рабовладения в Остготском государстве протекало в обстановке напряженной классовой борьбы. Серьезные социально-экономические и политические изменения в общественном строе Италии определили характер и общую направленность народных движений: той эпохи. Сложность и противоречивость общественных отношений определили и сложный, порою противоречивый характер социальной борьбы в Остготском государстве.

В классовой борьбе того времени еще значительное место занимают выступления народных масс против пережитков рабовладения и попыток остготской знати, заключившей временный союз со старой римской рабовладельческой аристократией, использовать в своих интересах остатки рабовладения и даже укрепить их, низводя некоторые категории зависимых людей до положения рабов. В борьбе против этой политики правящего класса объединились различные слои угнетенного населения: рабы, оригинарии, колоны и даже рустики, которым угрожала реальная опасность значительного ухудшения их положения.

С другой стороны, в социальной борьбе все большее и большее место начинают занимать выступления народных масс против эксплуатации растущей и крепнущей феодализирующейся знати — как остготской, так и римской. Крупные землевладельцы, а также высшее духовенство — как католическое, так и арианское — все в больших масштабах использовали для обработки своих земель труд колонов или рустиков, и эти категории зависимого населения становились мало-помалу основным объектом эксплуатации.

В связи с увеличением в хозяйственной жизни Италии удельного веса труда колонов, рустиков и свободных мелких земледельцев, естественно, несколько меняется и социальный состав участников народных движений. Несмотря на неясность сообщений источников, все же можно установить, что, наряду с рабами, в классовой борьбе все более и более активную роль играют различные категории колонов.

Вместе с тем формирование нового класса землевладельческой знати сопровождалось обезземеливанием мелких свободных собственников. Поэтому понятно, что рост экономической мощи и политического влияния крупных землевладельцев сопровождающийся захватами земель свободных крестьян и превращением их владельцев в зависимых людей, несомненно, увеличивал роль разоренного италийского и остготского свободного крестьянства в социальной борьбе. Этому же способствовали поборы и вымогательства государственных чиновников и духовенства.

В Остготском государстве не затихала борьба и беднейших слоев населения крупных городов — Рима, Равенны, Вероны и др. Иногда эти выступления городских масс Италии были связаны с политической борьбой в цирке, но чаще всего носили характер стихийных движений против правительства и знати, вызванных недостатком продовольствия или злоупотреблениями правительственных» чиновников.

Формы сопротивления народных масс были весьма многообразны — от бегства рабов и колонов и актов индивидуального террора против господ до открытых народных возмущений с применением оружия. Однако в этот период выступления народных масс еще не выливаются в широкое, массовое движение, они охватывают еще незначительную территорию. Чтобы движение стало массовым, потребовался новый толчок, которым и явилось византийское завоевание и попытки всех реакционных кругов объединиться для реставрации рабовладельческого строя, что в свою очередь привело к объединению сил угнетенных слоев населения и к обострению классовой борьбы в Италии в середине VI в.

§ 2. Остготы и римско-италийская знать

Мы уже видели, что едва ли не с первых лет после завоевания Италии между различными группировками остготской знати развернулась борьба за политическое преобладание в стране. Ход этой борьбы непосредственно сказывался и на отношении остготского правительства к римско-италийской аристократии.

Если в первую половину царствования Теодориха, когда у кормила правления стояла служилая остготская знать, во внутренней политике остготского правительства преобладало стремление к сближению с наиболее влиятельными кругами римско-италийской аристократии и высшего католического духовенства, то в последние годы правления этого короля, когда политическое преобладание в стране перешло к провинциальной военной знати, положение во многом изменилось. Однако при изучении этих изменений в соотношении политических сил в стране необходимо учитывать, что как в среде остготской знати шла постоянная борьба политических группировок, так и римско-италийская аристократия отнюдь не была единой по своим экономическим интересам и политическим устремлениям.

Источники VI в., в частности произведения Кассиодора и Эннодия, приводят к выводу, что среди знатных римлян и италийцев в Остготском государстве существовали две основные политические группировки.

Одна из них, имевшая экономическую и политическую опору в провинциях Италии, в своей деятельности всецело ориентировалась на союз с остготами и служила им верой и правдой.

Видным представителем этого политического течения был сенатор Фавст, потомок древнего, но обедневшего знатного рода Корвинов[334]. В сенате Фавст возглавлял длительное время партию, выступавшую против сближения с Восточной Римской империей и восточной церковью. За свои заслуги перед остготским правительством Фавст был удостоен высших государственных должностей; он был квестором в 503–506 гг. и префектом претория с 507 по 511 (или 512) г. (Cass. Var., II, 37; III, 19). Правительство Теодориха высоко ценило преданность Фавста и всегда выступало на его защиту, когда грабежи жадного и корыстолюбивого префекта претория вызывали недовольство населения[335]. Одним из верных друзей и политических единомышленников сенатора Фавста был другой видный представитель проготского течения среди римско-италийской знати, известный писатель Магн Феликс Эннодий. Эннодий родился около 473/474 г. на юге Галлии в знатной, но обедневшей семье. В 502 г. Эннодий принял духовный сан. При покровительстве Фавста он начал свою духовную карьеру в качестве диакона Миланской церкви, под эгидой епископа Лаврентия. Как мы видели, Лаврентий был сторонником союза с готами и помогал Теодориху. Как и его патрон, Эннодий стал активным проводником политики сближения с остготской знатью. В 507 г. он произнес льстивый панегирик в честь Теодориха, чем заслужил особые милости короля. В 513 г. Эннодий стал епископом Тичина, пользовался доверием остготского правительства и папского престола, дважды ездил легатом папы в Константинополь. Умер Эннодий в 521 г. Всю жизнь, наряду с политической и церковной деятельностью, он не оставлял литературных занятий, что сделало его одним из видных представителей римской образованности в Остготском королевстве[336].

К этой же социальной группировке принадлежал Флавий Магн Аврелий Кассиодор Сенатор, ближайший сподвижник и помощник первых остготских королей. Кассиодор (ок. 485–578) происходил из знатной семьи; его предки были родом из Сирии, но затем приобрели большие земельные владения в Бруттии. Отец Кассиодора в правление Одоакра занимал высокие государственные посты (comes rerum privatarum и comes sacrarum largitionum), а затем был наместником острова Сицилии. Во время вторжения остготов в Италию он перешел на сторону Теодориха и за это был назначен правителем Калабрии, а затем и префектом претория остготского правительства (503–507 гг.). Его сын начал государственную карьеру еще во время префектуры отца в качестве одного из его помощников. Обладая недюжинным литературным талантом и выдающимся красноречием, Кассиодор написал панегирик в честь Теодориха, что позволило ему выдвинуться при остготском дворе. Затем он достиг высших государственных должностей и занимал пост префекта претория с 533 по 538 г., т. е. в правление Аталариха и Амаласунты, Теодата и Витигиса; тот факт, что Кассиодор сохранял этот пост при всех сменявших друг друга правителях, указывает, что он был весьма полезен остготскому правительству в качестве знающего и энергичного администратора и широко образованного человека. После гибели Остготского королевства Кассиодор переселился в Византию и возвратился в Италию лишь на склоне лет. Последние годы жизни он всецело посвятил литературным занятиям и закончил свои дни в основанном им монастыре, в поместье Виварий. По политическим взглядам Кассиодор принадлежал к той части земельной аристократии Италии, которая пошла на сближение с остготской знатью во имя сохранения своего привилегированного положения. Кассиодор был одним из наиболее видных представителей римской аристократии, отдавшей свои знания и талант на службу готам, и являлся ревностным проводником политики сближения римской и остготской знати, что нашло свое отражение в его политической деятельности и в его трудах[337].

Именно из среды этой проготски настроенной провинциальной знати Италии, а не из старой сенаторской аристократии Рима остготское правительство выбирало своих просвещенных чиновников, референдариев короля, гражданских правителей провинций Италии.

Старая римская сенаторская аристократия, связанная крепкими нитями с рабовладельческим обществом, со старыми традициями римского государства и с Восточной Римской империей, естественно, не внушала доверия остготскому правительству и все больше и больше оттеснялась от государственного управления. Вследствие всего этого в рядах сенаторской аристократии росла и крепла как оппозиция правительству, так и недовольство той частью римско-италийской знати, которая поддерживала остготов.

Источники не дают нам возможности сколько-нибудь конкретно обрисовать начальные этапы развития этих политических противоречий, но несомненно, что они зародились в первые же годы после образования Остготского королевства в Италии. Все более углубляясь и расширяясь, они привели в конце царствования Теодориха к открытому и острому конфликту между остготским правительством и римской сенаторской аристократией.

В буржуазной историографии причины этого конфликта обычно усматривались то в этнических различиях и национальной вражде остготской и римской знати[338], то в столкновении двух культур — римской (представителями которой являлись казненные Теодорихом римские сенаторы Боэций и Симмах) и варварской — остготской[339], или двух религий — арианства и католичества[340].

Не отрицая значения этнической и религиозной розни и борьбы различных политических партий в назревании конфликта между остготским правительством и сенаторской аристократией в последние годы правления Теодориха, мы все же считаем, что разрыв между остготской феодализирующейся знатью и римской аристократией был вызван более глубокими социально-экономическими и политическими причинами.

Вероятнее всего, борьба завязалась на почве столкновения реальных экономических интересов этих групп и развернулась главным образом вокруг двух основных вопросов — владения землей и использования рабочих рук для ее обработки.

Если первоначально остготское правительство шло в этих вопросах на серьезные уступки старой римской аристократии, то в дальнейшем, по мере усиления власти остготской феодализирующейся знати, начались насильственные захваты остготской знатью земель и зависимого населения в Италии, что задевало интересы не только трудового населения Италии и мелких италийских землевладельцев, но (как мы уже видели при характеристике аграрных отношений) приносило ущерб и римской землевладельческой аристократии. Естественно, возросшая угроза земельным владениям римской знати не могла не вызвать серьезного недовольства в ее среде. Конечно, и сами римские сенаторы отнюдь не брезговали насильственным захватом чужих земель, однако, по-видимому, не опасаясь суровых кар, могли это делать лишь те из них, кто перешел на сторону остготского правительства (например, знакомый уже нам Фавст). Оппозиционно настроенные сенаторы подобной возможности не имели.

Таким образом, одним из важнейших вопросов, порождавших расхождение между правящей верхушкой остготского государства и старой римской аристократией, был вопрос о земельной собственности, ибо рост крупного остготского землевладения феодального типа представлял серьезную угрозу для интересов старой римской землевладельческой аристократии. Рано или поздно борьба за земли Италии должна была привести к острому конфликту, который мог быть разрешен лишь вооруженной рукой.

Вторым вопросом, также таившим в себе семена серьезных разногласий между остготской феодализирующейся знатью и старой римской аристократией, являлся вопрос об использовании труда зависимого населения Италии и методах его эксплуатации.

Конечно, в отношении борьбы против народных выступлений классовые интересы римской и остготской знати обычно совпадали, и именно это обусловливало нередко их временный союз. Так было, например, в годы борьбы с Одоакром и в первое время после образования Остготского государства, так бывало и впоследствии. Однако постоянное стремление к приобретению новых работников для обработки земель должно было привести к столкновению между остготской знатью с ее непомерно растущими аппетитами и вынужденной занять оборонительную позицию римской аристократией. И действительно, остготская феодализирующаяся знать, заняв постепенно господствующее политическое положение в стране, естественно, стремилась обеспечить себе и наиболее широкие возможности в использовании труда зависимого населения Италии, в первую очередь колонов и рабов. Остготские военачальники и могущественные лица из остготской знати, захватывая все новые земли в Италии, нуждались, конечно, и в рабочей силе для их обработки, а приобрести ее они могли путем порабощения местного населения или путем покупки, а зачастую — переманивая или насильственно захватывая рабов и колонов римских землевладельцев.

Все это, естественно, также приводило к соперничеству, постоянным распрям и столкновениям между остготскими и римскими крупными землевладельцами. Не забудем, кроме того, что остготская знать и остготское правительство в известной мере принуждены были считаться с интересами свободных остготских воинов и поэтому стремились в большей степени использовать подневольный труд именно местного зависимого населения — обстоятельство, которое тоже, конечно, служило причиной недовольства не только широких народных масс, но и римской аристократии, не желавшей делить своих прав на эксплуатацию трудового населения с новыми пришельцами.

Вполне вероятно, что на отношения между различными группами остготской и римско-италийской знати не могли не оказать известного влияния и их расхождения по вопросу о методах эксплуатации зависимого населения. Приведенные в предшествующих главах материалы об аграрном строе остготской Италии дают достаточное основание утверждать, что именно в имениях остготской знати наряду с трудом рабов все большее распространение получал труд колонов (в связи с чем остготская знать и стремилась законодательным путем закрепить их бесправное положение), в то время как довольно значительная часть римской аристократии еще судорожно цеплялась за старые методы эксплуатации трудового населения. Поэтому, надо думать, в реальной действительности более прочным могло быть сближение остготской знати только с частью римских землевладельцев, а именно с теми из них, которые также уже применяли новые формы эксплуатации и хозяйство которых развивалось по пути феодализма. Но и здесь, конечно, лояльность отношений нередко нарушалась. И если в начале своего правления Теодорих в силу сложившейся политической ситуации заигрывал со старой римской рабовладельческой аристократией и католической церковью и шел на серьезные уступки им в отношении раздела земель и подчинения зависимого населения, то в дальнейшем под давлением феодализирующейся знати он должен был изменить свою политику.

Характерно, что именно во второй половине правления Теодориха происходит заметное сокращение привилегий Рима и дальнейшее уменьшение политического значения сената[341] и римских магистратур[342].

Все это, конечно, не могло не вызвать роста оппозиционных настроений среди влиятельных кругов римской рабовладельческой аристократии, все чаще и чаще обращавшей теперь взоры на Восток в надежде, что именно оттуда будет подана рука помощи. Римская аристократия не желала мириться с потерей главенствующего положения в управлении государством, с дальнейшим ущемлением прав сената и высших римских магистратов; она не хотела лишаться своей власти, почета, менять свои привычки и обычаи, связанные с многовековыми традициями, окружавшими блеском и славой сенаторское сословие в Римской империи. Неудивительно, что уже к концу правления Теодориха сторонников остготского правительства среди высшей римской аристократии было лишь незначительное число, в то время как ряды сенаторской оппозиции все росли[343]. Однако остготское правительство в Италии, было еще столь сильно, что представители оппозиции до поры до времени должны были скрывать свои политические замыслы и ограничиваться лишь открытой защитой политики союза с Восточной Римской империей.

Немалое значение в развитии этого конфликта имели и церковные вопросы — сложные взаимоотношения между католической и арианской церквами в самой Италии и борьба вокруг заключения унии с восточной церковью. В первые годы правления Теодориха его политика как в отношении католической церкви, так и сенаторской аристократии отличалась компромиссным характером. В это время правительство Теодориха настойчиво стремилось добиться поддержки католического духовенства и в какой-то степени этого достигло. Недаром равеннский хронист так характеризует церковную политику Теодориха: «Он управлял двумя народами — римлянами и готами, объединенными в единый народ, и хотя сам принадлежал к секте ариан, но ничего не предпринимал против католической религии» (Anon. Vales., XII, 57). Кассиодор подчеркивал, что основным принципом внутренней политики Теодориха была веротерпимость, и следующим образом сформулировал политическое crèdo этого короля в области религиозной политики: «Мы не можем предписывать веры, ибо нельзя силой заставить человека верить» (religionem imperare non possumus, quia nemo cogitur ut credat invitus. — Cass. Var., II, 27. 2). По словам Кассиодора, Теодорих стремился одинаково «справедливо» относиться как к армянскому, так и к католическому духовенству и поэтому виновные в правонарушениях арианские епископы не спасались от суда этого короля (Cass. Var., II, 18)[344].

Желая укрепить союз с церковью, Теодорих даровал арианскому и католическому духовенству некоторые привилегии. Так, в интересах упрочения политического влияния церкви остготское правительство подтвердило право церковного убежища, причем это право было предоставлено не только армянской, но и католической церкви[345]. О том, насколько большое политическое значение имело для арианского и католического духовенства это право, свидетельствует введение остготским правительством смертной казни в качестве наказания за нарушение этой важной привилегии церкви (E. Theod., 125). В интересах духовенства в эдикт Теодориха было включено предписание, запрещающее в воскресные дни и на пасху разбирать какие-либо судебные тяжбы (Е. Theod., 154). Виновный в нарушении этого предписания эдикта считался святотатцем (ср. С. Th., II, 8. 18; VIII, 8.3). Само собою разумеется, что для расширения своего влияния на широкие круги населения церковь была заинтересована в прекращении в праздничные дни судопроизводства, которое могло бы отвлекать верующих от исполнения религиозных обрядов. Правительство Теодориха покровительствовало, как мы видели, и росту церковного землевладения.

Надо, однако, сказать, что покровительствуя церкви, остготское правительство никогда не забывало об интересах фиска. Так, несмотря на все попытки духовенства добиться полного освобождения от всех налогов, в период владычества остготов церкви и монастыри продолжали вносить установленные налоги (в том числе и поземельный) наравне с римскими посессорами (Cass. Var., I, 26; V, 9, 31). Правительство предписывало строго требовать с духовенства недоимки по налогам[346]. Налоговые привилегии даровались церкви лишь в виде исключения[347]. В правление Теодориха немногого добилось духовенство и в отношении расширения церковной юрисдикции. Суды епископов в провинциях Италии в это время были лишь низшей судебной инстанцией, подчиненной контролю королевской курии (Cass. Var., II, 18). Епископальные суды разбирали дела клириков и других духовных лиц, однако, право принимать апелляции на их решения сохранялось за королевским судом {Cass. Var., III, 14, 37; IV, 44). Решение королевского суда было для епископов обязательным (Cass. Var., VIII, 24.4). Иногда разбор дел о преступлениях духовных лиц передавался суду комита готов (Cass. Var., II, 29; III, 45; IV, 18) или суду правителей провинций (Cass. Var., V, 31). Епископальные суды обычно рассматривали гражданские дела и мелкие уголовные преступления клириков. Лишь в виде исключения они принимали участие в рассмотрении важных дел политического характера, но и то с санкции королевской власти. Сам Теодорих энергично вмешивался в дела церкви: судил и оправдывал по своему усмотрению епископов (Cass. Var., I, 9; III, 7.37), предписывал духовенству соблюдать осторожность и умеренность при обсуждении жалоб и не вызывать недовольства (Cass. Var., II, 18), следил за нравами духовных сановников (Cass. Var., II, 29, 30), восстанавливал на кафедрах отрешенных от сана епископов (Cass. Var., II, 29)[348].

Постепенно осложнялись отношения Теодориха и с папским престолом. И если в начале своего правления этот король сохранял благожелательные отношения с папской курией и старался не вмешиваться в выборы пап[349], то в конце своего царствования у него, как мы увидим, произошел острый конфликт с папой Иоанном I. На основе всего сказанного можно предположить, что высшее католическое духовенство, хотя сперва поддерживало готов против Одоакра и пыталось использовать веротерпимость остготского правительства, надеясь сохранить и даже укрепить свое положение в стране, в дальнейшем изменяет свою политику. Оно не может примириться с усилением арианского духовенства и потому все чаще и чаще обращает свои взоры на Восток, мечтая о восстановлении своего господствующего положения. Не исключена возможность, что высшие духовные сановники католической церкви устанавливают связи и с сенаторской оппозицией, поднявшей голову в 20-х годах VI в.

В это время сенаторскую оппозицию возглавили видные представители старой римской аристократии — сенаторы Симмах и Боэций. Источники сохранили довольно подробные сведения об этих вождях аристократической оппозиции, причем проримски настроенные писатели увенчали их лаврами мучеников, отдавших свою жизнь за дело возрождения гибнущего римского общества, угасающей римской культуры.

По словам Прокопия, Симмах и его зять Боэций принадлежали к старинному патрицианскому роду, были первыми лицами в римском сенате (πρώτοι δε βουλής τής ‘Ρωμαίων) и консулами[350]. Боэций родился около 480 г. в знатной семье; его отец был префектом претория и префектом города в правление Одоакра и консулом 487 г. Рано потеряв отца, Боэций воспитывался Аврелием Меммием Симмахом, одним из видных политических деятелей того времени. В 510 г. Боэций также достиг консульства и затем занимал высокие государственные должности[351].

Как Симмах, так и Боэций были сторонниками сближения с Восточной Римской империей и поддерживали тесные связи с константинопольским двором. В 500 г. Симмах посетил столицу Восточной Римской империи, где ему был оказан почетный прием. Для характеристики политических взглядов вождей сенаторской оппозиции весьма знаменательны их связи со знатными римскими эмигрантами из «варварских» королевств, жившими при дворе восточноримского императора. Так, например, мы знаем о переписке Симмаха с латинским грамматиком Присцианом, уроженцем Вандальского королевства, нашедшим себе приют в Константинополе. В панегирике в честь императора Анастасия Присциан доказывал, что восточный император является законным правителем Рима[352], и эти его высказывания находили сочувственный отклик у старой сенаторской аристократии Италии.

Патриций Боэций был известен современникам не только как крупный политический деятель, но и как философ и ученый. Он в совершенстве знал греческий язык и овладел греческой образованностью. Его перу принадлежат сочинения богословского и философского характера. Особенно широкой известностью пользовалось в средние века «Философское утешение», последнее произведение Боэция, написанное им в 524 г. незадолго до казни, проникнутое духом христианской ортодоксии в соединении с элементами языческой античной философии[353].

Конфликт остготского правительства с сенаторской оппозицией Италии был описан несколькими современниками, но особенно подробно Анонимом Валезия.

Начало открытого конфликта было положено в 524 г. доносом королевского референдария Киприана о тайных переговорах, которые велись римским сенатором Фавстом Альбином с восточным императором, с целью свержения власти остготов в Италии при помощи Восточной Римской империи (Anon. Vales., XIV, 85). Вряд ли можно сомневаться в справедливости этого обвинения, если учесть активизацию в начале 20-х годов политики Восточной Римской империи на Западе с целью привлечения на свою сторону союзников из высшей аристократии. Однако Альбин категорически отрицал обвинение в государственной измене, и на его защиту немедленно выступили другие представители оппозиционно настроенной части сенаторов. Боэций, будучи одним из их лидеров, узнав о раскрытии заговора и обвинении Альбина, тотчас прибыл в Равенну и попытался защитить Альбина. «Тогда и патриций Боэций, — пишет Аноним Валезия, — который был магистром оффиций, сказал прямо в глаза королю: «Обвинение Киприана ложно; но если Альбин сделал это, сделал и я и весь сенат. Ложь это, владыка король» (Anon. Vales., XIV, 85).

Такое единодушие сенаторской оппозиции вызвало большое ожесточение остготского правительства, и когда Киприан распространил свое обвинение в государственной измене и на Боэция и представил своих свидетелей[354], король Теодорих решил жестоко расправиться с непокорными сенаторами. «Король, питая коварные замыслы против римлян и размышляя о том, каким способом их лучше погубить, больше поверил ложным свидетелям, чем сенаторам» (Anon. Vales., XIV, 86).

Однако остготский король шел на полный разрыв с римским сенатом не без некоторых колебаний. Это видно из того, что Боэций сперва был приговорен к пожизненному изгнанию[355], но так как оппозиция упорствовала в своей ненависти к остготскому правительству, изгнание было потом заменено Боэцию смертной казнью. По словам Анонима Валезия, Теодорих, не выслушав даже оправданий Боэция, заключил его в темницу. Приговор Боэцию был вынесен при участии Евсевия, префекта города Тичина, видимо, поддержавшего обвинение против главы сенаторской оппозиции (Anon. Vales., XIV, 87).

Вскоре Боэций был казнен в местечке ager Calventianus близ Милана (ныне Calvenzano). Перед смертью он был подвергнут страшным пыткам (Anon. Vales., XIV, 87; Рrосоp. BG, I, 1.32–34). Репрессии обрушились и на тестя Боэция, сенатора Симмаха, также замешанного в заговоре против остготского правительства. Опасаясь мести со стороны Симмаха за гибель зятя, король Теодорих срочно вызвал его из Рима в Равенну и затем приказал казнить (Anon. Vales., XV, 92). Еще раньше жестокой казни был предан и сенатор Альбин. Все состояние казненных было конфисковано в пользу остготского правительства (Рrосоp. BG, I, 1.34).

Таким образом, сенаторская оппозиция была временно разгромлена Теодорихом, фрондирующие сенаторы внешне изъявили покорность королю, хотя, конечно, не оставили своих планов борьбы с остготами при содействии Восточной Римской империи.

Одновременно с заговором римской сенаторской аристократии тайные сношения с восточным императором, направленные против остготского правительства, завязал и папский престол. Папа Иоанн I, посланный Теодорихом в Константинополь для переговоров с Юстином I о прекращении гонений на ариан в империи, видимо, отнюдь не хотел действовать в пользу остготского правительства и ариан и вступил в тайные переговоры с константинопольским двором о свержении власти остготов[356]. Об этом стало известно остготскому правительству, и как только Иоанн I возвратился в Рим, он тотчас по приказу Теодориха был заключен в темницу, где и умер в 526 г. Смерть папы произошла при столь подозрительных обстоятельствах, что можно предположить, что он был тайно умерщвлен по приказанию остготского короля[357].

В научной литературе не существует единой точки зрения в оценке описанных нами событий. Довольно широкое распространение имеет мнение о том, что Боэций не был замешан в заговоре против короля Теодориха, что обвинение его было ложным, а казнь философа является величайшей несправедливостью, совершенной остготским королем[358]. Ряд историков подвергает сомнению даже само существование заговора римской сенаторской аристократии против Теодориха. Однако анализ расстановки классовых сил в Италии и политических столкновений как внутри самой остготской знати, так и среди римской аристократии, приводит нас к выводу, что заговор римских сенаторов был закономерным результатом развития борьбы политических группировок в Остготском королевстве. Он явился одним из важных моментов в борьбе сенаторской знати против остготского правительства, начатой еще в предшествующее время[359].

Вместе с тем события 524–526 гг. убедительно свидетельствуют, что в это время политическое преобладание перешло к феодализирующейся военной остготской знати. Несомненно, что именно под ее влиянием Теодорих после некоторых колебаний все же решился на расправу с вождями сенаторской оппозиции.

Но политические изменения, обусловленные переходом преобладания к военной и провинциальной части остготской феодализирующейся знати, не ограничились только окончательным разрывом с большинством римского сопата. Еще более существенным было то, что именно с этого времени начинает особенно заметно проявляться рост самостоятельности комитов готов, командующих пограничными округами, и других остготских военачальников, значительная часть которых уже превратилась в крупных землевладельцев.

Таким образом, объяснение явному ослаблению королевской власти в Остготском государстве в период, последовавший за смертью Теодориха, надо искать не в личных качествах его преемников (как это обычно делают буржуазные историки), а в тех социальных сдвигах, которые проявились еще при Теодорихе и которые были совершенно неизбежны в условиях развития феодальных отношений в Италии в первые десятилетия VI в.

Вместе с тем ослаблением центрального правительства и последовавшей за тем новой вспышкой борьбы внутри остготской знати неминуемо должны были воспользоваться и действительно воспользовались как противники остготов внутри Италии, так и их внешние враги, в первую очередь Константинополь. Поэтому казнь Боэция и Симмаха и разрыв остготского правительства с сенаторской верхушкой являлись лишь прелюдией к войне между Остготским королевством и Восточной Римской империей, стремившейся использовать в своих интересах недовольство сенаторской аристократии и католического духовенства Италии.

Часть вторая.