.Политика византийского правительства в Италии и результаты византийского завоевания
§ 1. Аграрные отношения в Италии после византийского завоевания
Героическое сопротивление войск готов и восставших народных масс не было окончательно сломлено, отдельные отряды повстанцев еще продолжали упорную борьбу, а император Юстиниан, заранее торжествуя победу, принимал меры по внутренней организации Италии. 13 августа 554 г. византийское правительство издало особую Прагматическую санкцию об устройстве этой провинции[613].
По своему общему характеру и социальной направленности Прагматическая санкция была близка к законодательным актам правительства Юстиниана относительно устройства Северной Африки, изданным после разгрома византийскими войсками королевства вандалов (С. J., I, 27; Nov. Just., 36–37).
Основным принципом аграрной политики правительства империи в отношении населения Италии было восстановление крупного землевладения и возврат земель прежним владельцам. Ту же политику, как известно, правительство Юстиниана проводило и в Северной Африке после ее завоевания византийскими войсками. Так, в 534 г. было издано специальное предписание византийского правительства, по которому устанавливалось, что все земли, потерянные прежними собственниками во времена владычества вандалов, должны быть отобраны у незаконных держателей (iniustis detentatoribus) и возвращены старым владельцам (Nov. Just., 36). Аналогичные предписания мы находим и в Прагматической санкции об устройстве Италии. Согласно Прагматической санкции, все недвижимое, движимое и способное двигаться (res… seseque moventes) имущество, которым владели римляне со времени правления Теодориха до прихода к власти «нечестивейшего» Тотилы, сохранялось на будущие времена твердо и нерушимо за его прежними владельцами на тех же условиях, на которых они им ранее владели. При этом особо оговаривалось, что речь идет и о том имуществе, которым владели римские посессоры через арендаторов (узуфруктуариев) или при посредстве других лиц (Pragm. Sanc., 8). В данном предписании Прагматической санкции, по-видимому, в первую очередь имелся в виду возврат прежним владельцам крупной земельной собственности, сдаваемой в аренду или обрабатываемой колонами. Права прежних собственников полностью восстанавливались и при этом указывалось, что даже потеря документов, удостоверяющих эти права, не являлась препятствием для возвращения утраченного имущества (Pragm. Pragm. Sanc., 3).
При анализе постановлений Прагматической санкции становятся более отчетливыми имущественное положенно и социальная принадлежность собственников, которым теперь возвращались земли и другое имущество. В законе говорится прежде всего о возврате имущества отсутствующим или попавшим в плен владельцам имений, а также их наследникам (Pragm. Pragm. Sanc., 4). В той же Прагматической санкции имеется прямое свидетельство о том, что среди «отсутствующих» посессоров, которым возвращалось утраченное имущество, было немало эмигрировавших в Восточную Римскую империю крупных римских землевладельцев и рабовладельцев из старой сенаторской аристократии. Римским аристократам — «славнейшим мужам» (viri gloriosissimi) и «блистательным сенаторам» (magnifici senatores) разрешалось после «освобождения» Италии или поселиться при дворе императора в Константинополе и примкнуть к его свите, или же возвратиться в Италию для восстановления своих владений (pro reparandis possessionibus) (Pragm. Sanc., 27)[614].
Характерно, что, согласно новелле Юстиниана об устройстве Северной Африки, земли, отобранные у вандалов и их союзников, возвращались также преимущественно потомкам римских аристократов, эмигрировавших из Африки в период господства вандалов (Nov. Just. 36).
Ту же цель реставрации крупного землевладения римской знати преследует предписание Прагматической санкции о восстановлении всех пожалований, сделанных римлянам в Италии Юстинианом и Феодорой, а также остготскими правителями Аталарихом, Амаласунтой и даже Теодатом. При этом особо подчеркивалось, что пожалования, ныне подлежащие возврату прежним владельцам, были им дарованы остготскими королями по просьбе римского сената (senatu poscente. — Pragm. Sanc., 1). Эти пожалования, по-видимому отмененные в период правления Тотилы, после византийского завоевания вновь приобретали законную силу и служили основанием для предъявления исков о возврате имущества прежним владельцам. Пожалования же «тирана» Тотилы, дарованные римлянам или остготам, теперь отменялись, имущество отбиралось у незаконных «держателей» (detentatores) и возвращалось прежним владельцам (antiquis dominis)[615].
Среди имущества, подлежащего возврату прежним владельцам, в Прагматической санкции особо упоминалось о стадах скота, потерянных хозяевами во время воины с готами (Pragm. Sanc., 13). При отсутствии определенного хозяина производился раздел найденных в этой провинции стад между теми собственниками, которые смогут доказать, что они потеряли свой скот именно в дайной области. Упоминание о возврате прежним владельцам стад — лишнее свидетельство того, что реставрация собственности производилась византийским правительством в интересах крупных землевладельцев, имевших обширные пастбища и много скота.
Возврату подлежало не только имущество, отобранное у прежних владельцев во время войн с готами и народных восстаний[616], по и то имущество, которое было утрачено в результате заключения какой-либо сделки, например продажи или контракта (Pragm. Sanc., 5). Однако сделки расторгались лишь в том случае, если они были заключены со сторонниками Тотилы, т. е. с кем-нибудь из его приближенных, занимавших при нем государственные должности, обладавших властью и пользовавшихся его милостями. В подобном случае сделка объявлялась заключенной под влиянием «страха и насилия» и признавалась недействительной.
Вместе с тем сделки между римлянами о продаже или отчуждении имущества в какой-либо другой форме, заключенные как в самом Риме, так и в других городах во время их осады войсками готов, признавались законными и сохраняли свою силу (Pragm. Sanc., 7). Подобные сделки считались действительными даже в случае потери документов, их подтверждающих.
Сохраняя в силе сделки, заключенные между жителями осажденных готами городов Италии, византийское правительство, по-видимому, имело в виду отнюдь не защиту интересов населения, а выгоды представителей византийской администрации и римской знати, которые, пользуясь голодом и страшными бедствиями осады, вымогали под видом фиктивных сделок имущество у разорившихся жителей. Ярким свидетельством этого служит рассказ Прокопия о грабежах Бессы, Конона и других византийских военачальников в осажденном войсками Тотилы Риме.
В приведенных постановлениях Прагматической санкции ясно видно желание византийского правительства защитить интересы сторонников империи, находившихся во время войны в осажденных остготами городах, в противовес приверженцам Тотилы, что не только было вызвано политическими соображениями, по также имело и социальную подоплеку.
Таким образом, реставрация крупного землевладения, возврат земель, скота и другого имущества прежним владельцам проводились правительством Юстиниана в интересах высшей римской и италийской аристократии, являвшейся важнейшей социальной опорой византийского правительства в завоеванной Италии и активным союзником Восточной Римской империи в ее борьбе против остготов и восставших народных масс.
Другим союзником и деятельным помощником византийских войск в борьбе против волны народных движений в западных областях бывшей Римской империи, активно способствовавшим восстановлению в Италии власти восточного императора, была, как уже отмечалось, католическая церковь. Поэтому вполне естественно, что после победы византийского оружия этот влиятельный союзник также был щедро вознагражден.
Прежде всего обращает внимание то обстоятельство, что Прагматическая санкция была издана византийским правительством по просьбе папы Вигилия (Pragm. Sanc., 1). Это доказывает заинтересованность католической церкви в реставрации на Апеннинском полуострове старых порядков Римской империи. Первейшей заботой католической церкви был возврат церковных имуществ, некогда принадлежавших католическому духовенству, а затем во время правления остготов переданных арианам или захваченных восставшими народными массами.
Поэтому Прагматическая санкция учитывала интересы католической церкви и монастырей. Помимо общих предписаний о возврате имущества прежним владельцам, распространявшихся и на владения церкви, там имеется особое предписание о возврате монастырям и церквам приданого монахинь, вышедших замуж во времена «тиранической жестокости» (Pragm. Sanc., 17).
Подобное постановление было вызвано стремлением католической церкви вернуть дарения (в том числе и земельные) богатых монахинь, ибо потеря этих вкладов была весьма чувствительной утратой для католического духовенства.
Совершенно аналогичную политику проводило правительство Юстиниана и в Северной Африке. Вскоре после завоевания этой провинции византийцами ортодоксальная церковь была восстановлена во всех своих правах и привилегиях. Все земли, отнятые у нее во времена владычества вандалов, подлежали немедленному возврату. Согласно особой новелле Юстиниана, за ортодоксальными церквами африканского диоцеза на «вечные времена» закреплялись права собственности на возвращенные им земли (Nov. Just., 37).
Реформы византийского законодательства в сфере землевладения в Италии позволяют прийти к выводу, что защита и приумножение собственности крупных землевладельцев из числа высшей римской аристократии и католического духовенства являлись одной из важнейших задач внутренней политики императорского правительства по отношению к населению завоеванной провинции.
Однако эффективность законодательства, направленного на реставрацию старых социально-экономических отношений в Италии, не всегда соответствовала расчетам византийских правителей. От издания законодательных предписаний до реального претворения их в жизнь было еще весьма далеко. Отнюдь не все законодательные акты византийского правительства осуществлялись на деле, и поэтому необходимо строго различать общую направленность политики византийского правительства в завоеванной Италии от реальных результатов византийского завоевания.
Для определения действенности византийского законодательства в Италии в сфере поземельных отношений большое значение имеет выяснение вопроса о том, в руки каких категорий собственников перешли земли в Италии после византийского завоевания.
Прежде всего, следует указать, что значительная часть имущества готов, покинувших пределы Италии или не перешедших на службу императора, по-видимому, была конфискована в пользу византийского государства. После подчинения Италии власти империи земельные владения остготских королей, а также земли приверженцев Тотилы и Тейи, как знатных остготов, так и рядовых остготских воинов, были почти целиком отобраны имперским правительством и стали собственностью византийского императора[617].
Аналогичную картину можно было наблюдать и в Северной Африке, где конфискованные у вандалов земли в первую очередь передавались императору и фиску (Nov. Just., 36; Procop. BV, II, 14.10). В «Тайной истории» Прокопий прямо говорит, что Юстиниан в Северной Африке «лучшие земли присвоил себе» (Procop. IL а., XVIII, 10).
Точно так же, как и в Северной Африке, львиная доля конфискованных в Италии земель отошла императору и императорскому фиску. Часть из них превратилась в домениальные владения византийского императора, доходы с которых поступали в казну. Императорские домены были расположены главным образом на западе и севере Италии, где находилась основная масса остготских поселений, и на самом юге Апеннинского полуострова, где к императору перешли преимущественно владения остготских королей[618].
Вместе с тем за счет вновь приобретенных земель обогащались высшие византийские военачальники и в первую очередь, конечно, Нарсес, отличавшийся необычайной жадностью и наживший в Италии огромные богатства[619].
Конфисковав владения сторонников Тотилы, византийское правительство получило значительные земельные ресурсы в Италии и в дальнейшем щедро наделяло землей византийских вое начальников и высших чиновников администрации.
Действительно, равеннские папирусы, письма римских пап и надписи свидетельствуют о переходе земельных владений в Италии после византийского завоевания в руки византийской знати, чиновничества, военных властей. Так, в папирусе, датированном началом VII в., говорится о вкладе в пользу церкви Марии Маджьоре в Риме, сделанном дочерью императорского секретаря Мегиста Флавией Ксантиппой и состоявшем из земельных владений, охватывавших массу Паганицензе и включавших несколько имений (fundi) и мыз (casales), а также обширное имение Кандициан. Дарительница-гречанка, видимо, плохо знала латинский язык и подписала свое имя на дарственной грамоте греческими буквами. Дарение Флавии Ксантиппы было столь богатым и имело такое значение для католического духовенства, что в IX в. с этого документа была сделана копия и высечена в виде надписи на стене одной из церквей Рима, называемой базиликой Богоматери «у яслей» (Маr., 91 = Тjadеr, 17).
Также в начале VII в. знатный грек (vir magnificus et illustris) по имени Стефан, родом из города Неаполя, подарил Равеннской церкви несколько имений, которыми он владел в области Губбио (Маr., 92 = Тjadеr, 18–19)[620].
Среди землевладельцев Италии, даривших свои земли церкви, встречаются и византийские военачальники. Так, около 600 г. приближенный византийского полководца Георгия и начальник Феодосиевского нумера в Италии по имени Иоанн подарил Равеннской церкви половину своих земельных владений (Маr., 90 = Тjadеr, 16). Другой Иоанн, командир Равеннского нумера, и его жена Стефания подарили около 700 г. 3 унции своего имения Целлюлас монастырю Иоанна Крестителя «у лодки» в Равенне (Маr., 109 = Тjadеr, 23).
Итак, непосредственным результатом византийского завоевания в сфере землевладения было то, что немалая часть земель в Италии перешла к новым собственникам — Византийскому императору, фиску, высшей византийской знати и командирам византийской армии. Уже это явно опровергает демагогические утверждения Прагматической санкции о том, что императорское правительство в своей политике прежде всего исходит из заботы о своих италийских подданных. на самом деле оно в первую очередь заботилось о наделении землей византийской знати. Это не могло не задевать в известной мере интересов римских землевладельцев и в дальнейшем вызвало рост недовольства новыми завоевателями.
Вместе с тем возникает и другой вопрос: в какой степени византийское правительство смогло реально возвратить земли в Италии старой римской аристократии и католическому духовенству? Как оно могло на деле осуществить политику, декларированную в Прагматической санкции?
К сожалению, отсутствие сколько-нибудь полных данных в источниках не позволяет с точностью определить, в какой степени римской аристократии и католическому духовенству удалось, используя имперское законодательство, возвратит!» обратно земли, утраченные ими в правление Тотилы. Сведения, содержащиеся в источниках относительно имущественного положения римской аристократии после установления византийского владычества, довольно противоречивы. Некоторые источники указывают на обеднение римской знати и даже католической церкви. Так, папа Пелагий I (556–561) сообщает, что во время его понтификата имения церкви в Италии были разорены, а бедность представителей знатных римских семей достигала крайних пределов (JK, 943, 947). В переписке Григория I также имеются упоминания о разорении знатных патрицианских родов, например в Кампании (Grеg. I, R. Epp. I, 37, 57).
Однако этим отдельным сведениям о разорении и обеднении сенатской аристократии Италии противоречат противоположные известия, свидетельствующие о том, что богатства римских сенаторов, интересы которых в Италии охранялись законами Юстиниана, были в известной степени восстановлены, хотя часть сенаторов, бежавших из Италии на Восток, так и осталась жить при императорском дворе в Константинополе. Так, например, римская патрицианка Рустициана, внучка Боэция, предпочла жить в Константинополе, что, однако, не мешало ей владеть крупными имениями в Италии и Сицилии[621].
Во время понтификата Григория I (590–604) римская знать еще располагала значительными богатствами и пользовалась большим политическим влиянием. В переписке папы Григория I встречаются многочисленные упоминания знатных и богатых римских родов в Неаполе, Сицилии и в Константинополе. Сам папа Григорий I был выходцем из высшей римской знати и располагал значительными богатствами; не менее богата была и сестра его отца — одна из представительниц весьма влиятельной римской аристократии. Подобные примеры можно было бы умножить[622].
Римская аристократия смогла в известной степени восстановить свои земельные владения в Италии главным образом потому, что претворение в жизнь предписаний Прагматической санкции о возврате римской знати земель и другого имущества проводилось при помощи византийской военной администрации. Так, например, в одном из писем Пелагия I к Нарсесу, относящемся к этому времени, сообщается, что византийские военные власти в Италии отдавали имущество бедных богатым лицам, «не испытывающим никакой нужды» (JK, 962).
Вместе с тем реальный возврат земель римской аристократии встречал в Италии сопротивление со стороны новых собственников, и поэтому предписания Прагматической санкции иногда выполнялись с большим запозданием или даже совсем не выполнялись. В противном случае совершенно излишним было бы издание в 565 г. особой конституции императора Юстиниана о возврате имущества потомкам древнего рода Тиционов. Многие представители знатного рода Тиционов бежали из Италии во время владычества остготов, а затем воевали на стороне византийцев против варваров. Так, трибун Луций Гальбин Тицион сражался еще в первый период гото-византийской войны на стороне империи и пал в битве с войсками Витигиса у Равенны. Его сыновья Авл Андуаций, Гай Туберон и Луций Рейциард служили в византийской армии в Италии под начальством Нарсеса. Поскольку все богатства рода Тиционов были конфискованы во время правления остготов и до 565 г. не были возвращены их наследникам, Юстиниан строжайшим образом предписал Нарсесу вернуть сыновьям Луция Гальбина Тициона обширные земельные владения их предков, расположенные близ Рима и в других областях Италии, и передать им все их имущество, кому бы оно теперь ни принадлежало. В Риме семье Тиционов должны были быть переданы все их дома, а новые владельцы изгнаны. Это предписание, касавшееся рода Тиционов, было распространено и на других представителей римской знати, еще не получивших назад утраченные ими наследственные владения (причем полностью отменялось всякое право давности для новых владельцев, захвативших имущество римской аристократии)[623]. За невыполнение этого предписания устанавливался штраф в 100 либр золота (Const. Just., VI).
Все это показывает, как трудно было римской аристократии даже при поддержке византийского правительства отобрать свои прежние владения у завладевших ими новых собственников.
Итак, сопоставляя отрывочные и порою противоречивые данные источников об экономическом положении старой римской аристократии после византийского завоевания, мы можем прийти к заключению, что усилия византийского правительства гальванизировать пришедшее в упадок в правление Тотилы и Тейи сенаторское сословие Рима, хотя и имели некоторый временный успех, но далеко не столь значительный, как ожидал константинопольский двор и как этого требовали знатные эмигранты. Римская аристократия частично восстановила свои владения, но потрясения войны и народных восстаний 40-х — 50-х годов не прошли для нее даром, и она начинает играть все более второстепенную роль рядом с новой феодализирующейся знатью и высшим католическим духовенством.
Несколько более полными сведениями мы располагаем относительно положения церковного землевладения после византийского завоевания.
Политика особого благоприятствования крупному землевладению ортодоксальной церкви, проводимая Юстинианом в Восточной Римской империи, была полностью перенесена в Италию. Церковное землевладение постоянно находило защиту в законодательных предписаниях византийского правительства, охранявших права и привилегии церковной собственности.
Продажа и отдача в залог церковного имущества были запрещены, и церковные земли могли быть сданы в аренду не более чем на три поколения наследственных арендаторов (G. J., I, 2.5; 23; 24; Nov. Just.,7 и 9). Эти предписания имели целью сохранить целостность церковных имуществ, после завоевания они были распространены и на Италию. Особенно важным для католического духовенства Италии было восстановление его прав на захваченные арианами и остготским правительством земли.
Передача в VI в. ортодоксальному духовенству Равенны всех владений арианских церквей и имущества готов-ариан описана историком Равеннской церкви Агнеллом. Он рассказывает, что во время правления его тезки, равеннского епископа Агнелла, после победы Нарceca над готами, «император Юстиниан, придерживающийся истинной веры, все имущество (substantia) готов уступил этой церкви и велел владеть им блаженному епископу Агнеллу; и не только то, чем они владели в городах, но и в пригородных виллах и даже в деревеньках, и храмы, и алтари, рабов и рабынь и все, что могло иметь отношение к их языческому культу и обычаям, — все это он подарил и уступил» (Agn., 85). Рассказ Агнелла подтверждается документальными данными.
В равеннском папирусе, датированном 565/570 г., содержится упоминание о передаче ортодоксальной церкви Равенны земель, некогда принадлежавших арианской церкви (qaod Arianorum quondam ecclesiae fuit). Эти владения были переданы по приказу (pragmatico) патриция Захария дефензорам Равеннской церкви, после чего были установлены размеры подати, уплачиваемой этой церковью в казну (Маr., 87 = Тjadеr, 2). К сожалению, утрата значительной части текста этого папируса не позволяет определить с точностью, какие именно владения ариан были переданы Равеннской церкви. Однако крупные суммы платежей, вносимые церковью с этих земель в государственную казну, свидетельствуют, что переданные равеннскому ортодоксальному духовенству земельные владения арианской церкви были весьма значительными и по своим размерам и по своей доходности[624].
После византийского завоевания равеннские епископы, используя покровительство правительства, проявили особую энергию в деле приумножения владений своей церкви, весьма обширных уже и в предшествующее время. Важным источником расширения патримониев Равеннской церкви были дарения и передача по завещаниям земель представителями самых различных социальных слоев общества. В собрании равеннских папирусов содержится ценнейший материал, характеризующий рост земельных владений Равеннской церкви во второй половине VI — начале VII в.
Пользуясь благоприятной для католического духовенства политической ситуацией после византийского завоевания, высшие сановники Равеннской церкви постарались прежде всего прочно закрепить за своей церковью ранее приобретенные по завещаниям земли и другое имущество. Возможно, они опасались, что эти дарения могут быть кем-либо оспорены. Поэтому между 552–575 гг. дефензоры Равеннской церкви Фома и Киприан, а также церковные нотары обратились к префекту претория Италии Флавию Аврелиану с просьбой удостоверить на заседании Равеннской курии подлинность шести завещаний, сделанных в пользу Равеннской церкви и выдать им официально оформленные документы, подтверждающие права церкви на завещанное имущество (Маr., 74–74А = Тjadеr, 4–5). Завещания были вскрыты на заседании курии в присутствии префекта претория, магистратов, принципалов, куриалов, свидетелей и представителей церкви; подписи свидетелей были признаны подлинными и установлено, что все завещания имеют законную силу. В документе, к сожалению, не приводится полностью содержание всех завещаний, поэтому мы лишены возможности точно определить ценность завещанного имущества. Однако сам факт обращения Равеннской церкви для подтверждения своих владельческих прав к префекту претория Италии (обычно подобные дела рассматривались лишь чиновниками курии) уже свидетельствует о большом значении для нее завещанных владений. Настойчивые домогательства Равеннской церкви увенчались успехом, и ее представителям были выданы имеющие силу официальных документов копии протоколов заседаний равеннской курии, где была признана подлинность всех шести завещаний.
На основании других равеннских папирусов, датируемых второй половиной VI–VII в., мы можем составить некоторое представление о характере даримого церкви имущества и о социальной принадлежности дарителей.
Общественное положение дарителей можно установить как по их титулам, так и по размерам и богатству дарений. Подавляющее число дарителей принадлежало к землевладельческой и служилой знати, носившей почетные титулы viri clarissimi, magnifices, sublimes, honesta femina (Mar., 74–76, 86; Тjadеr, 4–6, 13).
К числу знатных и богатых дарителей следует причислить и упомянутых выше представителей византийской администрации и византийских военачальников (Маr., 90, 92, 109 = Тjadеr, 16, 18–19, 23). Помимо землевладельческой аристократии, среди дарителей церкви встречались также представители богатой торгово-ремесленной верхушки городов Италии, о чем подробно будет сказано ниже.
Как правило, эти знатные и богатые дарители передавали церкви лишь часть своих обширных земельных владений.
В собрании равеннских папирусов сохранилось также несколько завещаний и дарственных грамот, в которых говорится о передаче имущества Равеннской церкви представителями высшего и среднего ортодоксального духовенства. Так, равеннский епископ Аврелиан завещал все имущество своей церкви (Маr., 74–74А = Тjadеr, 4–5). Богатое дарение монастырям сделал в 587 г. диакон Григорий — он подарил 4 унции в трех своих имениях (Лавериани, Спейяни, Анцессани) с построенным там укреплением (castellum), со всеми домами, лесами, полями, лугами, солеварнями, виноградниками, оливковыми рощами, фруктовыми садами, колодцами и источниками. На содержание монастырской братии передавались все доходы с этих земель, а также право сбора повинностей с живущих там зависимых людей. Сверх того диакон Григорий пожертвовал равеннским монастырям 8 унций из своих земельных владений на Тибуртинской дороге, близлежащее имение Мемордиан и другие смежные имения со всем их имуществом. В дарственной грамоте при этом сделана оговорка, что вместе с имениями к монастырям переходит и обязанность платить с них налоги в казну (Маr. 89). Равеннской церкви завещал свое имущество и диакон Каллоник (Маr., 74–74А = Тjadеr, 4–5). Приведенные документы показывают наличие значительных богатств и обширных земельных владений, находившихся в частной собственности высшего и среднего католического духовенства Италии.
Помимо этого, сохранилось несколько грамот, в которых из-за их порчи невозможно установить социальную принадлежность дарителей, однако размеры дарений позволяют отнести этих людей к группе богатых вкладчиков. Так, например, неизвестный даритель в VI в. завещал в пользу Равеннской церкви для украшения базилик и на содержание бедных 100 золотых солидов и 100 солидов на постройку укреплений в г. Салонитане и украшение тамошних церквей. Часть имущества завещателя передавалась на выкуп пленных (Маr., 78)[625].
Итак, указанные завещания и дарственные грамоты относятся к дарениям высшей землевладельческой знати Италии, чиновничества, торгово-ремесленной верхушки городов, высшего и среднего католического духовенства. Таким образом, здесь, как и в предшествующее время, мы имеем дело с документами, которые свидетельствуют о перераспределении земельной собственности внутри господствующего класса: часть земель переходит из рук землевладельческой и служилой знати, а также торгово-ремесленной верхушки в руки церкви.
Вместе с тем, кроме богатых и знатных дарителей, в равеннских папирусах упоминаются! дарители, принадлежавшие к средним слоям общества, имеющие весьма скромное состояние (к сожалению, от изучаемой эпохи сохранилось всего три дарственных грамоты, говорящих о дарении Равеннской церкви небольших участков земли средними и мелкими землевладельцами (Маr., 75, 93, 110 = Тjadеr, 6, 20, 24)[626]. Тем не менее они показывают, что и в это время продолжался процесс концентрации земель в руках церкви за счет мелких и средних собственников.
Итак, рост богатств Равеннской церкви продолжался и в конце VI–VII в.[627] И хотя подробное изучение этого вопроса выходит за рамки нашего исследования, для нас важно подчеркнуть, что византийское завоевание бесспорно создало благоприятные условия для дальнейшего роста церковного землевладения и особенно способствовало росту богатств ортодоксальной церкви Равенны — столицы византийских владений в Италии.
История приумножения богатств Равеннской церкви — наиболее яркий и, конечно, не единственный пример роста церковного землевладения в Италии VI–VII вв. (в силу характера сохранившихся документов мы о ней наиболее осведомлены). Другие церкви Италии и, конечно, в первую очередь Римская церковь располагали в этот период значительными земельными владениями и другими богатствами[628]. Патримонии Римской церкви находились, по данным Григория I, в Кампании, в Сицилии, в Далмации близ Салоны, в Галлии и других мостах[629].
Забота о росте богатств Римской церкви является лейтмотивом писем многих понтификов VI в., в том числе папы Пелагия I. Пелагий I, а затем особенно Григорий I очень много приложили усилий для укрепления экономического положения папского престола и Римской церкви в Италии, для приумножения церковных богатств и расширения владений католического духовенства[630].
Другие церкви в Италии также располагали земельными владениями, но, конечно, меньших размеров, чем патримонии Равеннской и Римской церквей[631].
Итак, мы рассмотрели в общих чертах судьбы церковного землевладения в Италии после византийского завоевания и можем прийти к заключению, что политика благоприятствования росту землевладения ортодоксальной церкви, проводимая Юстинианом и его ближайшими преемниками, во многом способствовала дальнейшему укреплению экономических позиций католической церкви в Италии.
В заключение обзора положения крупного землевладения в Италии после византийского завоевания нам остается рассмотреть еще вопрос о судьбах крупного землевладения остготской и другой варварской знати.
Некоторые ученые полагали, что в результате византийского завоевания землевладение остготской знати в Италии было почти полностью уничтожено[632]. Однако это мнение противоречит данным источников.
Проведенная византийским правительством конфискация земель остготов отнюдь не исключала того, что часть представителей высшей остготской знати, перешедшей на сторону империи, сохранила свои земельные владения в Италии.
Равеннские папирусы содержат ценные данные о сохранении в Италии в VI–VII вв. крупных и средних земельных владений остготской и вообще варварской знати. Так, в 553 г. знатная готская женщина Ранила, с согласия своего мужа Фелитханга, передала в дар Равеннской церкви половину своего имения, расположенного на территории Урбино и Лукки. Вместе с половиной земель церкви передавались все рабы и колоны (mancipia), жившие в этой части имения, инвентарь, а также право сбора всех повинностей с зависимых людей поместья. Сверх этого церкви жертвовалось богатое имущество в деньгах, украшениях и одежде. Из перечисленного имущества выделялась часть имения, 15 либр серебра и 50 золотых солидов в одежде и украшениях незаконному сыну покойного отца дарительницы Адерита — Адемунту, при крещении получившему имя Андрея (Маr., 86 = Тjadеr, 13).
От VII в. сохранилось завещание богатого варвара, видимо остгота, передавшего свои обширные поместья Равеннской церкви и своим родственникам: сыну и семье умершего сына Деоревальда — внукам Бертигизилу и Бертерику, внучке Деороваре и невестке Бертоваре. Имущество завещателя состояло, кроме ценной одежды, украшений и различной утвари, из нескольких имений с виноградниками, полями, лугами, стадами овец, быков, свиней, с сельскохозяйственным инвентарем и зависимыми людьми (Маr., 76). В другом документе упоминается знатная готка Теудифара, выделившая вольноотпущеннице часть своего имения в области Аримина, которую затем вольноотпущенница подарила Равеннской церкви (Маr., 93 = Тjadеr, 20). Знатная готская женщина (clarissima femina) Вили лив а подарила между 613–641 гг. Равеннской церкви свое движимое и недвижимое имущество. В акте дарения особо оговаривается, что при чтении дарственной грамоты дарительница поняла смысл прочитанного, который был, видимо, разъяснен ей писцом на ее родном языке, ибо латинский язык она плохо понимала (Тjadеr, 28).
В другом завещании, датируемом 690 г., говорится о передаче Равеннской церкви земельных владений богатого землевладельца — варвара, состоящих из вилл, расположенных в различных местах Равеннской округи. В состав этих вилл входили дома, поля (возделанные и невозделанные), луга, пастбища, леса, водоемы и проточные воды. Всего в завещании перечислено 11 вилл, из которых 9 фактически переходят церкви (в двух из них сохраняется пожизненный узуфрукт — в вилле Гиннахарио в пользу матери завещателя Идданы и в вилле Лектерико — в пользу самого завещателя, с последующей передачей после их смерти этих вилл церкви), одна — жене завещателя Храмнетруде и одна вилла — фиску (Маr., 77).
Из приведенных документов — завещаний, дарственных грамот и т. п. — вырисовывается картина сохранения в Италии после византийского завоевания крупного землевладения остготской знати; в этих документах перед нами предстают имения крупных землевладельцев — варваров, с их разнообразными угодьями, полями, лугами, стадами скота, инвентарем и зависимыми людьми. Все они, в прошлом «еретики» (ариане), теперь стали ревностными католиками и дарят свое имущество церкви «для спасения души» или для получения места погребения в какой-либо церкви (Маr., 76, 77)[633].
Данные равеннских папирусов о наличии в византийских областях Италии в конце VI–VII в. землевладельческой остготской знати подтверждаются известиями нарративных и эпистолярных источников и эпиграфических памятников, упоминающих среди жителей Рима, Равенны и других городов знатных варваров[634]. Сохранились известия и о том, что остготская знать перешедшая на службу империи, занимала иногда видные посты в военной и гражданской администрации византийской Италии и проникала даже в церковную иерархию господствующей ортодоксальной церкви[635].
Таким образом, после византийского завоевания области Италии, сохранившиеся в дальнейшем в руках империи, имели очень пестрое по этническому составу население, среди которого оставалось немало варваров. Это варварское население, недовольное правлением византийцев, всегда готово было вновь поднять восстание против империи и представляло для византийского правительства постоянную угрозу (особенно во время нашествия лангобардов). Поэтому-то византийцы и пытались привлечь на свою сторону оставшуюся в Италии остготскую знать путем сохранения за ней части ее земельных владений.
Для определения характера изменений, происшедших в сфере поземельных отношений после византийского завоевания Италии, очень важно рассмотреть судьбы мелкого свободного землевладения в изучаемую эпоху. К сожалению, разрешение этой проблемы крайне затруднено краткостью и фрагментарностью источников.
Прежде всего следует отметить, что конфискованные у остготских воинов и их союзников земли все же не целиком отошли византийскому фиску и крупным собственникам, а в какой-то части попали в руки мелких землевладельцев.
Удачливый полководец Нарсес, назначенный наместником и полноправным правителем Италии, роздал, видимо, часть этих земель войскам, в том числе и рядовым воинам пограничных отрядов, охранявших пределы этой провинции от новых набегов варваров. Среди византийских командиров и солдат, получивших эти наделы, конечно, было немало самих варваров, служивших в армии императора и теперь осевших в Италии. Во всяком случае, в равеннских папирусах сохранился документ, свидетельствующий о наличии земельных участков в Италии у солдат византийской армии. Так, в 639 г. солдат одного из воинских подразделений византийской армии (т. н. армянского нумера), расквартированного в Италии, по имени Пауляций передал в «дар» Равеннской церкви 3 унции своего земельного владения, называемого Терриатик. Взамен этого дарения он получил от церкви единовременно деньгами 36 золотых солидов и заключил договор о долгосрочной эмфитевтической аренде на все эти 3 унции имения при условии ежегодного внесения арендной платы размером в 1 солид (Mar., 95 = Tjаder, 22).
Среди солдат византийской армии в Италии было немало остготов, перешедших на службу императору (Agath., I, 1.20, 11.9; Рrосоp. BG, IV, 35, 37). Эти остготские воины-земледельцы, оставшиеся в Италии, переход я на службу к новым правителям, видимо, сохраняли свои земельные участки или какую-то их часть. Свидетельства источников, хотя и очень скудные, все же говорят о сохранении мелкого и среднего остготского землевладения в византийских областях Италии. Так, остгот Манна, подаривший в 575 г. Равеннской церкви свой участок земли, был, видимо, небогат, он имел только одного раба с женой и двумя дочерьми, которых он по завещанию отпустил на волю (Mar., 75 = Tjаder, 6). Готы — Вуадульф и его жена Сикифрида — тоже, по-видимому, принадлежали к небогатым землевладельцам средней руки, поскольку они долго вели тяжбу с навикулярием Львом лишь из-за 1 унции какого-то спорного земельного владения и охотно пошли на мировую, по которой Лев заплатил супругам всего 5 солидов (Маr., 131 — середина VI в.).
Еще в конце VI в. рабы-варвары, отпущенные на волю своими господами из числа остготской знати, становились свободными земельными собственниками. Например, между 590–602 гг. вольноотпущенница — варварка Сисевера подарила Равенской церкви свою часть имения Балониан, расположенного в области Аримина. Этот участок земли она получила, как мы видели, от своей госпожи, знатной готской женщины Теудифары как дар для обеспечения ей средств к существованию после отпуска на волю. Вольноотпущенница удерживала за собой право узуфрукта в течение 10 дней с даримого имущества, вплоть до оформления дарения (Mar., 93 = Tjаder, 20).
Вместе с тем, как мы увидим ниже, немалая часть некогда свободных остготских воинов-земледельцев после византийского завоевания превратилась в зависимых людей, рабов, колонов или арендаторов на землях крупных собственников.
В этот период, как мы упоминали, продолжалось перемещение земельной собственности из рук мелких и средних собственников в руки крупных, в том числе церкви. Так, среди дарителей, отдающих свои участки земли Равеннской церкви, кроме упомянутых выше, были средние земельные собственники, располагающие незначительными участками земли, в частности духовные лица, имеющие небольшое состояние. Так, дефензор Равеннской церкви Гаудиоз в середине VII в. подарил своей церкви все свое имущество, состоящее только из сада с виноградником в городе Равенне, сохраняя за собой право пожизненного узуфрукта с этого владения (Маr., 110 = Tjаder, 24).
Недостаток источников не позволяет сделать какие-либо окончательные выводы о судьбах свободного мелкого землевладения в Италии после византийского завоевания. Можно лишь предположить, что господство византийцев способствовало усилению общей тенденции поглощения мелкой свободной собственности крупной. И только новый приток в Италию свободных земледельцев — лангобардов задержал этот процесс и ограничил его на некоторое время преимущественно византийскими владениями.
Таким образом, в результате византийского завоевания Италии и законодательных мероприятий императорского правительства в завоеванной провинции вновь произошло некоторое перераспределение земельной собственности. Значительную долю конфискованных у остготов и их союзников земель захватили византийские военачальники и чиновники, ставшие крупными землевладельцами, особенно в Северной и Северо-Западной Италии, где по преимуществу находились владения остготов. По всей Италии владения арианской церкви были конфискованы и переданы католической, которая не только восстановила ранее потерянные владения, но и приумножила свои богатства. Земельные владения старой римской аристократии были восстановлены, но, видимо, лишь частично, ибо старая римская знать так и не смогла полностью оправиться от ударов, нанесенных ей в предшествовавший период. Наряду с упомянутыми крупными собственниками в Италии сохранялось и крупное землевладение варварской, в том числе и остготской знати, перешедшей на службу империи.
Возросшее в правление остготов, особенно Тотилы, мелкое свободное землевладение (преимущественно остготское), конечно, сократилось, однако, видимо, не в столь значительных масштабах, так как часть конфискованных у свободных остготских воинов участков земли передавалась солдатам византийской армии, по большей части также варварам.
Из местного населения Италии, конечно, особенно сильно пострадали от византийского завоевания зависимые люди, освобождавшиеся во времена Тотилы и получавшие небольшие участки земли, а также свободные италийские земледельцы, которые в предшествующее время расширили свои владения за счет земель знати. Теперь именно им приходилось возвращать земли старым собственникам.
Основным вопросом, встающим перед исследователем, занимающимся историей Италии после византийского завоевания, является вопрос о том, как же изменилось положение народных масс этой страны после подчинения ее власти империи, что принесло византийское завоевание широким слоям трудового населения Италии.
Покорив Италию, византийское правительство прежде всего попыталось реставрировать и укрепить в этой провинции рабовладение и колонат. Иными словами, оно стремилось полностью восстановить социально-экономические устои, столь глубоко потрясенные в период обострения социальной борьбы на Апеннинском полуострове.
Аналогичную политику правительство Юстиниана проводило и в Северной Африке, где после ее завоевания византийскими войсками тоже была сделана попытка укрепить колонат и рабовладение[636]. Однако надо отметить, что если в Северной Африке основное внимание правительства империи было направлено на реставрацию колоната, то в Италии акцент делался на восстановлении рабовладения, что, вероятно, объясняется несколько большими масштабами сохранения рабства в Италии, чем в Северной Африке[637].
Прежде всего в Прагматической санкции 554 г. об устройстве Италии предписывается возврат всех удерживаемых рабов и колонов (servos etiam vel colonos) их прежним господам вместе с родившимся в течение этого времени потомством (Pragm. Sanc., 16). Привлекает внимание тот факт, что в этом предписании говорится о возврате прежним хозяевам именно тех рабов и колонов, которые удерживаются какими-то другими лицами, т. е. тех, которые лишь переменили хозяев, а не совсем освободились от власти господ. Объяснить это можно, по-видимому, тем, что старой римской аристократии, в интересах которой, как мы видели, и была в первую очередь издана Прагматическая санкция, наиболее важным представлялось возвратить именно тех рабов и колонов, которые в предшествующий период тем или иным путем осели на землях новой, преимущественно остготской или связанной с остготами италийской феодализирующейся знати. Часть этой знати во время византийского завоевания была разгромлена, но другая часть, и, быть может, довольно значительная, как указывалось выше, сохранила еще свои земельные владения и зависимых людей. Поэтому старым владельцам, требовавшим теперь возврата своих рабов и колонов, приходилось сталкиваться с новыми хозяевами, которые, конечно, всячески сопротивлялись осуществлению этих требований. Именно в связи с этим и стало необходимым издание особого постановления, восстанавливающего в полном объеме права прежних владельцев.
Что же касается беглых рабов и колонов, освободившихся от власти своих господ, то на них теперь распространялись обычные для римского права крайне суровые законы, предписывающие возврат беглецов их прежним господам, ибо в завоеванной Италии восстанавливалось все законодательство Восточной Римской империи (Pragm. Sanc., 11). Возвращение рабов прежним владельцам предусматривала также и другая статья Прагматической санкции, касающаяся вопроса о браках между свободными и рабами (Pragm. Sanc., 15). В этой статье указывалось, что в «нечестивейшее время свирепости готов» нередки были случаи, когда рабы (servi) женились на свободных женщинах или свободные мужчины вступали в брак с рабынями (ancillae). Прагматическая санкция разрешала расторжение подобных браков, предоставляя свободным лицам право ухода; при этом рабыня или раб оставались во власти своих господ, ибо, мотивирует подобное решение законодатель, «господин не должен терпеть никакого ущерба от потери в прошедшее время рабов или рабынь». В случае же, если свободные мужчина или женщина пожелают и в будущем сохранить брачные отношения соответственно с рабыней или рабом, то они не теряют своей свободы, однако дети, родившиеся от этого союза (conjugio), так же, как и все потомство, рожденное ранее, наследуют положение (conditio) матери.
Эта чрезвычайно важная статья Прагматической санкции свидетельствует, что во время подъема волны народных движений многие рабы и рабыни покинули имения своих хозяев и жили среди свободных, вступив в брак со свободными людьми. Ту же картину мы видим и в Северной Африке в период вандальского завоевания и народных восстаний в этой провинции[638]. Одной из неотложных задач византийского правительства после завоевания Италии был возврат освободившихся и вступивших в брак со свободными людьми рабов и рабынь их прежним хозяевам, нуждавшимся в рабочих руках для обработки возвращенных им имений. Более того, крупные римские землевладельцы были крайне заинтересованы в возврате не только своих бывших рабов, но и их потомства. Поэтому Прагматическая санкция повторяла положение римского права о том, что дети, рожденные от смешанных браков свободных и рабов, получают статус матери.
Однако византийское правительство все же не хотело слишком обострять ситуацию в только что завоеванной провинции, и потому в Италии вводилось более мягкое, чем в остальной империи, законодательство о смешанных браках. Прагматическая санкция подтверждала более умеренное предписание римского права, согласно которому свободный человек, даже продолжая брачные отношения с рабыней, сохранял свою свободу[639].
Итак, все эти постановления Прагматической санкции имели целью возвратить рабов и колонов прежним хозяевам, чтобы обеспечить римскую рабовладельческую знать не только землей, но и рабочими руками, столь ей необходимыми для восстановления ее хозяйства. При этом основное внимание уделялось возврату рабов.
Однако в сфере социальных отношений, как и в сфере землевладения, византийское законодательство не всегда было вполне эффективно, и далеко не все суровые предписания относительно рабов и колонов могли быть реально претворены в жизнь[640]. Так, особенно большие затруднения встали перед римской знатью и высшим католическим духовенством в отношении возвращения бывших рабов и колонов в зависимое состояние. Конечно, иногда с возвратом прежним собственникам имений под их власть вновь переходило и все сельское население поместья, находившееся в зависимости от этих господ в предшествующее время. Но, видимо, очень часто возвратившиеся собственники находили свои имения опустевшими и лишенными рабочей силы. Об этом свидетельствуют постоянные жалобы современников на запустение и обезлюдение имений.
В течение длительной и кровопролитной войны в Италии и особенно после поражения войск Тотилы и его союзников — восставших народных масс, много колонов и рабов погибло в неравной борьбе с империей. Но немалое число их бежало из имений господ и нашло убежище в городах или отдаленных областях Италии.
Вкусив свободу, получив в свои руки оружие, рабы и колоны, сражавшиеся в армии Тотилы, не могли добровольно примириться с возвратом в прежнее зависимое положение, и никакая Прагматическая санкция не была в силах вернуть их всех под власть старых господ. Для этого новым правителям Италии пришлось бы в больших масштабах применять самые суровые полицейские меры и насильственно возвращать освободившихся рабов и колонов на прежние места жительства. Однако византийское правительство, видимо, опасалось прибегать к подобным чрезвычайным мерам в недавно завоеванной и еще окончательно не замиренной провинции. Поэтому современные византийскому завоеванию источники, как мы видели, лишь вскользь упоминают о помощи византийской военной администрации в возврате утерянного римской знатью имущества.
В связи с этим очень важно выяснить, насколько удалось византийскому правительству реставрировать рабовладение и усилить зависимость колонов в завоеванной Италии и какие изменения в положении различных групп зависимого населения произошли в это время.
Сведения о рабовладении и положении рабов в Италии во второй половине VI — начале VII в. довольно скудны. Известно, что рабовладение сохраняется как в сельском хозяйстве, так и в ремесле. В подавляющем большинстве дошедших от этого времени дарственных грамот, завещаний, актов продажи имеются упоминания о рабах[641].
Равеннские папирусы содержат данные об этнической принадлежности рабов в Италии конца VI–VII в. Наличие большого числа варварских, главным образом готских, имен среди рабов и рабынь, живших в имениях римско-византийской землевладельческой знати, свидетельствует о том, что победители в довольно широких масштабах обращали в рабство попавших к ним в плен остготских воинов и их союзников из других варварских племен. Рабы-готы встречались и в имениях остготской знати, перешедшей на службу к империи и сохранившей свои земельные владения в Италии[642].
В этот период рабство еще сохраняет известное хозяйственное значение.
При дарении или завещании те или иные имения обычно передавались новым владельцам вместе с рабами, поскольку рабы еще составляли неотъемлемую их часть и без рабов нормальная обработка земельных владений была невозможна[643]. Патримонии арианской церкви, как мы видели, были переданы ортодоксальному духовенству Равенны вместе с жившими там рабами и рабынями (servos et ancillas. — Agn., 85).
Как видно из документов, рабы выполняли в имениях крупных землевладельцев из остготской и римско-византийской знати, а также во владениях церкви различные сельскохозяйственные работы: ухаживали за виноградниками, наели скот (Маr.,76), возделывали землю (Маr., 76, 77; Mar., 80 = Tjader, 8; Маr., 86 = Tjader, 13; Маr., 89; 91 = Tjader, 17).
Рабы обычно дарились и завещались одновременно со всем сельскохозяйственным инвентарем и рабочим скотом поместья[644].
Папа Григорий I в своих письмах также сообщает о использовании труда рабов в конце VI в. при обработке земель церкви[645].
Большинство рабов, упомянутых в равеннских папирусах, было посажено на землю и имело свой пекулий. Так, например, по данным одной дарственной грамоты, датируемой VII в., пекулий раба состоял из небольшого домика (hospitiolum), дворика (areola), садика (hortellus), маленького виноградника (vincola) и рабочего скота (Маr., 76)[646].
Дарение и завещание раба обычно сопровождалось передачей новому хозяину пекулия раба (Маr., 76, 77, 89). Отпуск рабов на волю, как правило, производился обязательно с выделением рабу его пекулия для обеспечения ему средств к существованию после получения свободы (Маr., 76, 77; 80 = Tjader, 8; Маг. 93 = Tjader, 20). Все это указывает на то, что хозяйственная связь раба с его пекулием делалась все прочнее.
Вместе с тем в среде рабов, упомянутых в дарственных грамотах и завещаниях, можно явственно проследить имущественное различие, и труд их использовался в хозяйстве господина по-разному.
Рабы, наделенные пекулием в виде участка земли, принадлежали к числу более обеспеченных рабов. Но наряду с рабами, располагавшими клочками земли, какая-то часть рабов имела в качестве пекулия только рабочий или вьючный скот, используемый при их работе. Так, раб Вуалахарий после отпуска на свободу получил от господина быков, на которых он возил тяжести; очевидно, эти быки составляли пекулий Вуалахария; другие рабы — Гундофред, Баудульф и Сумтахарий тоже получили при отпуске на волю от господина по паре быков. При этом все они после отпуска на волю должны были продолжать работать, возить тяжести, заготовлять дрова, воск, но уже в пользу нового хозяина — Равеннской церкви (Маr., 76).
Лишь некоторые рабы были совсем лишены пекулия. Так, рабы-пастухи и виноградари в иных случаях работали под присмотром колонов, помогали им ухаживать за скотом и возделывать виноградники. Эти рабы, видимо, не имели своего пекулия, ибо пастухи передавались по завещанию вместе со стадами скота, а виноградари — вместе с виноградниками, которые находились на обработке у колонов[647].
Из приведенных документов видно, что в поместье крупного землевладельца в Италии VII в. труд раба в большей степени, чем раньше, был связан с трудом колона. При этом колону, как более заинтересованному в труде и более квалифицированному работнику, принадлежала руководящая роль в трудовом процессе, а рабу, как лицу более низкого социального состояния — роль помощника.
Выяснить изменения в экономическом положении рабов в изучаемый период помогают известия источников о том, что рабы, помимо пекулия, зачастую имели и какое-то свое собственное имущество. Так, например, упомянутый выше раб Вуалахарий был отпущен на волю с сохранением всего своего личного имущества (Маr., 76). О личном имуществе бывшего раба говорится и в другом документе (Маr., 80 = Tjader, 8).
Все эти известия источников позволяют наметить в общих чертах основные тенденции дальнейшей эволюции форм рабовладения в Италии после византийского завоевания. Возрастание хозяйственной связи раба с пекулием, увеличение числа рабов, посаженных на землю, все более широкое использование господских рабов в качестве подсобных работников в хозяйстве колонов, живущих на землях господина, — все это указывает на окончательный упадок латифундиального рабства и все большее укоренение новых форм использования рабского труда. В связи с этим происходило дальнейшее изменение если не правового, то во всяком случае реального положения рабов в области семейных отношений. Всеобщим явлением, молчаливо признанным господами, стало теперь наличие семьи у раба. Это подтверждается, в частности, постоянными упоминаниями в равеннских папирусах о семьях рабов[648].
Несмотря на попытки рабовладельческой аристократии Италии при поддержке византийского правительства возродить рабовладение, нерентабельность рабского труда неминуемо вела к дальнейшему сокращению рабства. Так, равеннские папирусы рисуют картину постоянного отпуска рабов на волю, широко практикуемого землевладельцами Италии в конце VI — начале VII в. Отпуск рабов совершался по-прежнему как официальный акт, при оформлении которого составлялся особый документ, где точно указывались условия освобождения (Маr., 77, 78; 80 = Tjader, 8; Маr., 93 = Tjader, 20)[649]. Нередко отпуск на волю (с сохранением прежних условий) заново подтверждался в завещании господина (Маr., 76, 77)[650]. Часто рабы отпускались на волю по завещанию и делались свободными после смерти хозяина (Маr., 75 = Tjader, 6; Маr., 76, 77).
Как правило, в конце VI — начале VII в. при отпуске на волю раб получал от господина пекулий, обычно состоявший, как мы видели, из небольшого участка земли с домом и двором (Маr., 76; 80 = Tjader, 8)[651].
По-прежнему существовали различные оттенки в правовом положении отпущенных на волю рабов и в степени сохранения их зависимости от прежнего господина. Иногда отпуск на свободу производился при условии, что вольноотпущенник будет продолжать выполнение определенных работ в пользу прежнего господина[652], в других случаях рабы по милости господина могли быть освобождены от несения повинностей после отпуска на волю[653].
Но в документах конца VI–VII вв. значительно явственнее, чем в предшествующее время, проявляется общая тенденция к полному освобождению раба и приобретению им всех прав свободного гражданина. В равеннских папирусах сохранились документы, свидетельствующие о том, что вольноотпущенники все чаще становятся полноправными римскими гражданами. (Маr., 75 = Tjader, 6); при этом они именуются уже не liberti, a ingenui (Маr., 76; ср. Маr., 77, 81)[654].
Итак, хотя упоминания о рабах в равеннских папирусах и других источниках этой эпохи довольно многочисленны, и не вызывает сомнения, что рабство еще сохранило в известной степени свое значение в сельскохозяйственном производстве, однако экономическое развитие Италии неминуемо вело не только к изменению форм использования труда рабов, но и к дальнейшему сокращению удельного веса рабовладения в хозяйственной жизни италийского общества. Одновременно с сокращением применения рабского труда в поместьях землевладельческой светской и духовной знати, естественно, все большее значение приобретал труд других категорий зависимых людей — колонов и рустиков[655].
Источники сохранили ценные сведения о распространении колоната на землях светских и особенно церковных землевладельцев Италии в конце VI–VII в. Продажа, дарение, завещание земли, по данным равеннских папирусов, в это время обычно связаны с передачей обрабатывающих эти земли колонов (Маr., 76, 86, 89, 114, 115), Дарение и завещание колонов производились обязательно вместе с участками земли, которые обычно назывались колонскими землями (Маr., 86 = Tjader, 13).
Так, например, в дарственной грамоте от 553 г, указывается, что дарение поместья сделано вместе со всеми его угодьями и сервитутами (servitutibus), а также с жившими в поместье рабами и колонами (Маr., 86 = Tjader, 13).
Диакон Григорий в 587 г. подарил на содержание монахов одного монастыря свои земли в нескольких имениях и вместе с ними не только рабов, но и колонов. Колоны передавались церкви со всем их имуществом — домами, хозяйственными пристройками, участками пахотной земли, виноградниками, садами и другими угодьями (Маr., 89). Из одного документа мы можем судить о наделах колонов, сидящих на землях крупного землевладельца. По данным этого документа, колон обычно имел в своем владении виноградник на земле землевладельца и обрабатывал его личным трудом, используя в качестве подсобного работника господского раба (Маr., 76). Из другого документа мы видели, что наделы колонов, кроме виноградников, включали поля, луга, пастбища, сады, оливковые насаждения и другие угодья (Маr., 89).
В случае передачи имения вместе с колонами новому владельцу, колоны, как правило, продолжали нести в его пользу все свои повинности, причем новый господин был вправе изменить размеры этих повинностей[656].
Повинности колонов выражались как в барщине, так и в уплате натуральных и денежных взносов. Этнический состав колонов в Италии того времени был пестрым, и среди них были как местные италийские земледельцы, так. и превращенные в колонов остготы и другие варвары[657].
Особые категории колонов — рустики и клирики — сидели главным образом на домениальных землях и в патримониях католической церкви.
Представление о хозяйственной организации и управлении церковными патримониями в конце VI — начале VII в. дает переписка папы Григория I. Управление отдельными церковными патримониями находилось в руках управляющих — ректоров (redores patrimonii) или субдиаконов (subdiaconi) и их чиновников. Они обычно сдавали церковные земли в аренду крупными и мелкими участками арендаторам — кондукторам. Кондукторы в свою очередь ведали сбором платежей с колонов, обрабатывавших эти земли, и несли ответственность за аккуратное выполнение колонами всех повинностей и платежей в пользу церкви.
Во второй половине VI — начале VII в. рустики, по-видимому, являлись довольно распространенной категорией зависимых людей Италии, живших на землях католической церкви. В отличие от предшествующего времени, когда среди рустиков еще было немало лично свободных людей, в этот период термин «rustici» применяется уже почти исключительно к зависимым земледельцам. Хотя рустики в документах VI в. еще отличаются от колонов[658], но их положение все время сближается.
Папа Григорий I называет рустиков «людьми церкви» (homines ecclesiae) и подчеркивает, что в отличие от свободных арендаторов рустики, обрабатывавшие земли церкви, находились от нее в поземельной зависимости. Они уплачивали ренту в пользу церкви как натурой (главным образом зерном), так и деньгами и выполняли барщинные работы (Greg. I. R. Epp., I, 42; IX, 203–206).
Размер платежей рустиков в большинстве случаев произвольно устанавливался самим высшим духовенством, однако, по-видимому, с учетом освященных обычаем норм, а также урожая данного года[659].
Представление если не о точном размере, то о составе повинностей колонов церковных патримониев Равеннской церкви в Падуе дает фрагмент папируса, относящийся, по-видимому, к середине или ко второй половине VI в. Повинности с зависимых людей церкви — колонов, согласно описи, взимались в деньгах и натуре; колоны были обязаны поставлять церкви в виде так называемых добровольных приношений (in xeniis) свиное сало (lardum), гусей, кур, яйца, мед, молоко. Церковные колоны были обязаны отрабатывать недельные барщины (per ebdomada operas) в пользу церкви от одного до трех дней в неделю, причем наиболее часто в описи встречается упоминание о трехдневной барщине (Mar., 137 = Tjader, З)[660].
Помимо натуральных и денежных платежей в пользу церкви, рустики уплачивали налоги государству, а также принуждались к выполнению различных ангарий и других повинностей (Greg. I. R. Epp., IX, 203–206; Mar., 137 = Tjader, 3).
Григорий I энергично протестовал против обременения рустиков различными не установленными законами и обычаем платежами и повинностями в пользу государства и частных лиц, однако делал это отнюдь не в интересах защиты прав рустиков, а исключительно в целях сохранения рабочих рук и доходов для самой церкви. Вместе с тем он не советовал своим подчиненным снижать платежи рустиков в пользу самой церкви, а наоборот, требовал их самого тщательного взыскания[661].
С этой жe целью он запрещал передавать управление церковными землями светским людям (Greg. 1. R. Epp., IX, 204) и особо подчеркивал, что трудом церковных рустиков и клириков может располагать лишь тот епископ, под властью которого они живут (Greg. I. R. Epp., IX, 203).
Приведенные документы достаточно ярко характеризуют борьбу внутри господствующего класса между светскими и духовными землевладельцами за раздел ренты рустиков. Эта борьба заставляла церковь, чтобы сохранять рустиков на своих землях идти на некоторые уступки. Так, например, учитывая хозяйственные нужды рустиков, Григорий I изменил сроки платежей. Если ранее рустики обязаны были вносить первый взнос 1 сентября каждого года, т. е. еще до того как они продавали урожай, то теперь папа разрешил дать им отсрочку для реализации урожая (Greg. I. R. Epp., I, 42).
Важным свидетельством усиления в конце VI–VII в. зависимости церковных колонов — рустиков было их дальнейшее прикрепление к земле (Greg. I. R. Epp., IV, 21).
Так, католическая церковь сурово пресекала уход рустиков с церковных земель во владения частных лиц.
Узнав, что рустики Каралитанской церкви покинули свои участки и переселились во владении частных лиц Григорий I строго предписал дефензору Сардинии пресечь уход рустиков на частновладельческие земли, так как ото наносит большой ущерб интересам церкви и ее поля остаются невозделанными. Как сообщается в этом послании, высшее духовенство могло насильственным образом возвращать ушедших с земель церкви рустиков и клириков и даже подвергать их за самовольный уход наказаниям (Greg. I. R. Epp., IX, 203). Стремление католического престола и высшего духовенства удержать рустиков на церковных землях доказывает, кстати сказать, что их труд играл значительную роль в экономической жизни церковных патримониев того времени.
Возрастала и личная зависимость рустиков, живших на церковных землях. Рустики не могли женить своих детей за пределами имения (massa), где они жили (Greg. I. R. Epp., IX, 128). При вступлении в брак рустики должны были уплачивать в пользу церкви особый денежный сбор в размере одного солида. Взимание этих поборов было связано с различными злоупотреблениями со стороны духовенства. Лишь в случае крайней бедности рустика сумма этого побора снижалась (Greg. I. R. Epp., I, 42. Gp. IX, 128).
Личная зависимость рустиков, живших на церковных землях, характеризовалась тем, что они (наряду с клириками) подлежали церковной юрисдикции и все дела рустиков разбирались в епископальном суде[662]. Кроме того, рустики были обязаны в случае нужды брать ссуды исключительно у церкви, а не у ростовщиков (Greg. I. R. Epp., I, 42).
Необходимо отметить, что внутри такой категории зависимых людей, как рустики, в конце VI–VII в. все же существовала имущественная дифференциация. Так, Григории I различает две группы рустиков — бедняков (pauperes) и зажиточных (divites) (Greg. I. R. Epp., I, 42). Последних, конечно, было лишь незначительное меньшинство, основная же масса рустиков все больше разорялась.
Разорению рустиков прежде всего способствовали грабежи и притеснения как гражданских чиновников и светских лиц, так и самого духовенства (Greg. I. R. Epp., IX, 203–206). Немалую роль в обеднении рустиков играла и долговая кабала. В переписке Григория I, например, рассказывается такой случай, когда опутанные долгами рустики разорились и принуждены были продать свое зерно на рынке по дешевым ценам (Greg. I. R. Epp., I, 42).
Результатом разорения рустиков было их бегство из владений церкви, принявшее в понтификат Григория I значительные размеры. Так, сам папа рассказывает о том, что рустики и клирики Каралитанской церкви покидают ее владения и переселяются на земли частных лиц вследствие притеснений со стороны епископа, причем они ищут защиты от насилий и беззаконий у дефензора Сардинии (Greg. I. R. Epp., IX, 203). Точно так же и в церковных патримониях, сданных в управление светским людям, рустики были ограблены и бежали, покинув свои насиженные места (Greg. I. R. Epp., IX, 204).
Массовый характер ухода рустиков с земель церкви приводил иногда к тому, что отдельные местности обрекались на запустение, а в других оставались лишь «немногие рустики» (Greg. I. R. Epp., IX, 205).
Все сказанное выше показывает, что в положении рустиков в конце VI–VII в. произошли важные изменения по сравнению с временем владычества остготов. Эти изменения выразились в окончательном закрепощении основной массы рустиков и превращении их в наиболее распространенную категорию зависимого населения византийской Италии.
Одновременно в этот период все большее распространение начинают получать различные виды аренды. Как и в Восточной Римской империи, в Италии домениальные земли, владения фиска и отчасти церковные патримонии в VI в. обычно сдавались в наследственную долгосрочную аренду — эмфитевсис (G. J., XI, 62–68). Среди эмфитевтов были как зажиточные землевладельцы, так и небогатые свободные земледельцы. В случае если эмфитевты были, недостаточно состоятельными и не могли гарантировать уплату аренды, им по закону назначался богатый поручитель, отвечавший за своевременный взнос ими арендной платы. Для обработки арендованных земель более богатые эмфитевты обычно использовали труд колонов, прикрепленных к земле (С. J., XI, 63. 1.3). Колоны домениальных земель уплачивали через посредство эмфитевтов в казну комита патримониев натуральные (зерном, маслом, вином и другими продуктами) и денежные повинности. Краткосрочная аренда, при которой домены обрабатывались мелкими арендаторами под непосредственным наблюдением государственных чиновников, в VI в. распространения уже почти не имела. Долгосрочная аренда применялась, правда, несколько в меньших масштабах и на частновладельческих землях. Отношения крупных земельных собственников и мелких земледельцев теперь довольно часто основывались на условиях найма-аренды с возобновлением срока арендного договора обычно через 29 лет. При этом арендаторы сохраняли за собой право покинуть места своего жительства по истечении срока аренды.
В VI — начале VII в. эмфитевтическая аренда получила распространение и на церковных землях. В церковных патримониях встречались арендаторы — эмфитевты самого различного имущественного и социального положения. Преобладали среди них, по-видимому, кондукторы, арендовавшие участки земли средних и небольших размеров. Так, в сицилийских патримониях Римской церкви жило около 400 семей мелких свободных арендаторов, имевших только дом, двор и небольшой участок земли (Greg. I. R. Epp., II, 38). Вместе с тем византийское правительство иногда заставляло церковь в принудительном порядке сдавать свои земли крупными участками в долгосрочную аренду императорским чиновникам, переселявшимся в Италию. Папа Григорий I хотя и понимал хозяйственную эффективность долгосрочной аренды, однако опасался, как бы подобная аренда не привела к фактическому отчуждению эмфитевтами церковных земель, и придерживался правила, установленного еще правительством Юстиниана, об ограничении срока эмфитевтической аренды церковных земель тремя поколениями арендаторов. Конечно, подобные опасения были вполне правомерны в отношении долгосрочных арендаторов
из числа знати и чиновничества, но отнюдь не могли относиться к мелким арендаторам, которые, наоборот, все больше сами попадали в зависимость от церкви. Арендаторы платили канон церкви обычно в деньгах, в отличие от колонов и рустиков, которые кроме того, выполняли натуральные и отработочные повинности. Церковь всячески покровительствовала различным сделкам прекарного характера, когда мелкие свободные землевладельцы уступали ей верховные права собственности, получая обратно свои участки земли в эмфитевтическую аренду (Маr., 95 = Тjadеr, 22); поощряла церковь также и передачу ей земли с сохранением за прежними владельцами права пользования (узуфрукта), пожизненного или временного, переданным имением или его частью[663].
Долгосрочная аренда для мелких землевладельцев и прекарные сделки в дальнейшем очень часто приводили к превращению их в зависимых от духовных и светских землевладельцев людей.
Итак, заканчивая краткий обзор основных изменений, происшедших в положении сельского зависимого населения Италии после византийского завоевания, мы можем прийти к заключению, что несмотря на значительную пестроту и текучесть различных категорий сельского населения Италии после византийского завоевания, все яснее вырисовывается основная тенденция развития, выразившаяся в сближении положения этих категорий, в их нивелировке.
Если формы использования труда рабов и их положение изменяются в сторону сближения с положением колонов, то одновременно наиболее привилегированные категории колонов, например рустики, теряют свои былые преимущества и окончательно попадают в зависимость от светских и церковных землевладельцев.
И несмотря на то, что византийское правительство, римская аристократия и католическое духовенство прилагали все силы, чтобы повернуть вспять социально-экономическое развитие завоеванной провинции и восстановить для значительной части сельского населения Апеннинского полуострова прежнее зависимое положение, осуществить это им далеко не всегда удавалось. Задуманная византийским правительством и его союзниками реставрация рабовладения на деле успеха не имела. Освободительная борьба народных масс Италии и остготов, с особой силой вспыхнувшая в 40–50-х годах, все же, несмотря на поражение сторонников Тотилы, принесла свои реальные плоды, и победители волей-неволей должны были считаться с завоеваниями народных масс и с реальными изменениями, которые произошли в социально-экономической жизни этой провинции.
Византийским завоевателям и римской аристократии в силу необходимости приходилось, наряду с применением законодательных предписаний о возврате рабов и колонов старым хозяевам, изыскивать еще и другие, более гибкие формы привлечения сельского населения Италии к обработке своих имений.
Иными словами, реставраторская политика византийского правительства, направленная на восстановление рабовладения, по существу потерпела крах, ибо социально-экономические процессы, связанные с общим развитием феодализма в Италии, конечно, не могли быть на сколько-нибудь длительное время задержаны или приостановлены никаким императорским законодательством, никакой Прагматической санкцией Юстиниана.
§ 2. Города, ремесло и торговля в Италии после византийского завоевания
При изучении экономики Италии после византийского завоевания наибольшие трудности возникают в связи с крайней скудостью источников, характеризующих положение городов Апеннинского полуострова в конце VI–VII в.[664]
По окончании войны византийское правительство приложило немало усилий для восстановления разрушенных и пришедших в запустение городов страны. В правление Нарсеса был восстановлен Милан и другие города Северной Италии. Марий из Авентика, восхваляя строительную деятельность византийского наместника, пишет по этому поводу: «Нарсес — препозит и патрикий, победитель таких тиранов, как Бадуила и Тейя, короли готов, и вождь франков Буцеллин, а также герул Синдевальд, — достойным образом восстановил Милан и другие города, которые были разрушены готами» (Маг. Avent, а. 568).
По словам другого хрониста, патрикий Нарсес, после того как он прекрасным образом управлял Италией в течение 12 лет, восстановил города и укрепления до прежнего их состояния (Cons. Ital., р. 337). Агнелл сообщает, что еще во время войны с готами византийцы восстановили разрушенный ранее город Форум Корнелия (Agn., 79).
Предметом особой заботы Юстиниана и его наместника являлся Рим, защитниками древних привилегий которого были римские сенаторы и папский престол. По данным Иоанна Ляда, император давно лелеял честолюбивую мечту «возвратить Риму все привилегии Рима» (Lуd. De mag., 55)[665].
Византийское правительство проявляло заботу о восстановлении древней столицы империи, преследуя в первую очередь политические цели: укрепление престижа империи, связанного во многом с традициями ее древней столицы — местом пребывания сената, римской аристократии и высшего католического духовенства. С этой целью предписывалось возобновить все привилегии, дарованные некогда Риму, для восстановления государственных мастерских и проведения общественных работ по очистке русла Тибра, благоустройству форума, римского порта и реставрации города. При этом особо оговаривалось, что привилегии Рима ныне восстанавливались на тех же условиях, на которых они ему были ранее дарованы. Иными словами, возобновлялись государственные субсидии на проведение общественных работ в Риме, как это было в Поздней Римской империи (Pragm. Sanc., 25).
Вполне возможно, что византийское правительство, следуя традиционной политике римских императоров, широко покровительствовало проведению общественных работ в Риме, исходя не только из желания восстановить былой блеск древней столицы, но и стремясь обеспечить работой и средствами к существованию наиболее опасную для правительства и беспокойную часть населения города — римских ремесленников и городскую бедноту Рима.
Трудно судить из-за отсутствия источников, насколько выполнялись обещания византийского правительства о проведении работ по восстановлению Рима и в каких масштабах осуществлялись эти работы. Лишь некоторые косвенные данные указывают, что при тяжелом финансовом положении Италии, да и всей Восточной Римской империи, обещания византийского правительства о широком проведении общественных работ по восстановлению Рима во многом долгое время оставались лишь обещаниями. Так, мост через реку Анио, по которому пролегала одна из важнейших торговых дорог Рима и всей Италии Via Salaria, был восстановлен лишь к 565 г., т. е. спустя одиннадцать лет после издания Прагматической санкции[666].
Другие законодательные предписания правительства Юстиниана, направленные в известной мере на поднятие экономического состояния разоренных войной городов Италии, одновременно являлись немаловажной политической уступкой населению этой провинции. Серьезной уступкой населению Рима, вызванной стремлением предотвратить возможную вспышку новых народных волнений, было восстановление в прежнем размере государственных раздач хлеба и других продуктов беднейшим гражданам города[667]. Вновь восстанавливая раздачу аннон беднейшему населению Рима[668], византийское правительство надеялось таким путем приобрести популярность среди жителей древней столицы и тем самым упрочить свое положение в Италии.
Зерно для снабжения жителей Рима обычно доставлялось из Сицилии, где оно взималось в качестве натуральных налогов: (Grеg. I. R. Epp., I, 2); в период византийского господства лишь иногда в виде особой милости императорское правительство посылало в Рим субсидии зерном или деньгами (Grеg. I. R. Epp., V, 30).
Стремясь вновь сделать Рим важным центром науки и просвещения, византийское правительство старалось привлечь на свою сторону симпатии образованных римлян. С этой целью императорское правительство должно было в первую очередь позаботиться о материальном положении обедневших римских риторов и грамматиков. Особым постановлением Прагматической санкции византийское правительство вновь восстановило государственное содержание, выдававшееся ранее грамматикам, риторам, медикам и юристам, обучавшим знатных юношей в Риме (Pragm. Sanc., 22).
В целях укрепления экономики завоеванной Италии византийское правительство принимало некоторые меры для поощрения развития ремесла. Главной заботой византийского правительства было восстановление государственных мастерских.
Прагматическая санкция предписывала восстановить в Риме государственные мастерские (publucariim fabricarum reparatio), используя государственные субсидии (Pragm. Sanc., 25). Крайняя скудость источников не позволяет, однако, установить, насколько успешной была эта попытка возродить государственное ремесленное производство в Италии; вероятно, значительных результатов она по принесла. Мы имеем лишь краткое упоминание в письме папы Пелагия I о том, что в его понтификат в Италии была восстановлена одна государственная мастерская по производству одежды (гинекей) (JK, 956)[669].
Очень мало сведений дошло до нас и о положении частного ремесла. Однако не вызывает сомнения существование в конце VI–VII в. довольно развитого ремесленного производства в-таких крупных городах Италии, как Рим, Равенна, Неаполь, Милан, Отранто и др.[670]
Равеннские папирусы и другие источники сохранили сведения как о привилегированных ремесленниках, производивших предметы роскоши, так и о рядовых, изготовлявших предметы первой необходимости и другие разнообразные ремесленные изделия, рассчитанные на потребление широких народных масс. К первой категории можно отнести менял (argentarii)[671] золотых дел мастеров (aurifices) (Маr., 91 = Тjadеr, 17), меховщиков (gunnarü) (Маr., 74–74А = Тjadеr, 4–5) и др.; ко второй — булочников (Маr., 121; Greg. I. R. Epp., IX, 200), портных (Маr., 88–88А = Тjadеr, 14–15); красильщиков (Маr., 74–74А = Тjadеr, 4–5), свечников, изготовлявших восковые свечи (cerearii) (Маr., 120), сапонариев — мыловаров (Маr., 117) и др. Есть упоминание и о таком специальном ремесленном производстве, как производство различного оружия (Тjadеr, 27). Особое и довольно привилегированное положение занимали врачи (Маr., 120) и писцы (Маr., 91, 92 = Тjadеr, 17, 18–19).
В городах Италии в это время жило много гончаров, плотников, строительных рабочих и других мелких ремесленников, обслуживающих нужды жителей городов и государственного и частного строительства. Немало было и искусных резчиков по камню, мозаичистов, художников, архитекторов, о чем ярко свидетельствуют замечательные произведения архитектуры и искусства той эпохи.
В Италии на рубеже VI–VII вв. ремесленники одной какой-либо профессии по-прежнему были объединены в корпорации (ars или corpus)[672].
Очень важно упоминание в недавно изданном фрагменте папируса середины VI в. о существовании корпорации оружейников в Равенне (Тjadеr, 27). Известны, кроме того, корпорации булочников (ars pistorum) в Отранто (Greg. I. R. Epp., IX, 200) и в Равенне (Маr., 121), сапонариев в Неаполе (JE, 1639), врачей в Равенне (Маr., 120). Особенно многочисленны упоминания в равеннских папирусах о корпорации писцов (tabelliones). Объединения писцов существовали в Риме (Маr., 92 = Тjadеr, 18–19), в Равенне и в Равеннском Классисе[673]. Писцы были организованы в специальные scholae, во главе которых стоял примицерий (primicerius. — Маr., 110 = Тjadеr, 24).
Ремесленные корпорации имели свои статуты, которым обязаны были подчиняться все ремесленники, входившие в корпорацию[674]. За нарушение установлений этих статутов виновным грозило наказание, обычно в виде штрафа. При вступлении в корпорацию ремесленники должны были вносить особый вступительный взнос, а при самовольном уходе из корпорации уплачивать штраф (Маr., 112, 113, 114, 121).
Имеются, однако, сведения об упадке некоторых корпораций в конце VI в. Так, папа Григорий I сообщает о временном прекращении деятельности менял в Риме в конце VI в. (JE, 1805). Упадок корпорации менял, видимо, был связан с сокращением денежных операций в Риме в это время.
Равеннские папирусы и другие источники сохранили хотя и отрывочные, но все же весьма ценные сведения об имущественном и общественном положении представителей некоторых ремесленных профессий.
Ремесленники, принадлежащие к привилегированным профессиям, особенно менялы, золотых дел мастера, меховщики и т. п., видимо, были людьми весьма состоятельными, располагавшими значительными средствами. Агнелл, например, рассказывает о богатом равеннском аргентарии Юлиане, построившем на свои средства церковь (Agn., 57, 59). Золотых дел мастер Епифаний был человеком богатым и влиятельным в городе Риме, ибо он выступает в качестве свидетеля при составлении акта дарения вместе с другими почтенными римскими гражданами — трибуном Флавием Анастасием, адоратором Теодатом и военным командиром Георгием (Маr., 91 = Тjadеr, 17).
Состоятельные ремесленники привилегированных профессий были одновременно и землевладельцами, обычно владевшими в городской округе имениями, населенными зависимыми людьми.
Так, vir honestus аргевтарий Флавий Василий владел имением по названию Ветезека, расположенным в городской округе Равенны (Mar., 113). Исаакий, сапонарий в Равеннском Классисе, купил в 541 г. за 20 солидов у клирика Минула 2 унции имения, называемого Домициан, с солеварнями, посевами, оливами, фруктовыми деревьями и источниками (Маr., 117).
Vir honestus, портной (bracarius) Бон, выступающий в одном документе в качестве дарителя и узуфруктуария Равеннской церкви, обладал довольно большим имением (fundus) близ Равенны, а также домом и мастерской в самом городе. Согласно сохранившейся дарственной грамоте, Бон и его жена Мартирия подарили епископу Равеннской церкви Петру в 572 г. 6 унций своего городского имущества и 7½ унций имения, называемого Квадрантул. При этом они сохранили за собой право пожизненного узуфрукта с этого имения (Маr., 88–88A = Тjadеr, 14–15).
Богатые аргентарии, меховщики, ювелиры и другие именуются обыкновенно в сохранившихся документах cives honesti, viri honesti или даже viri clarissimi. Это указывает на то, что они занимали почетное место среди граждан своего города.
Совершенно иным было имущественное и социальное положение городских ремесленников непривилегированных профессий, живущих трудом своих рук. К сожалению, известий о них источники почти не сохранили. Да это и немудрено: хронисты и историки из высшей знати и духовенства не интересовались бедными ремесленниками, а в актовом материале зафиксированы лишь сделки, требующие владения немалым имуществом, которого у мелких ремесленников, естественно, не могло быть.
В городском ремесле изучаемой эпохи по-прежнему еще применялся рабский труд. Доказательством этому является включение в состав городского имущества упомянутого выше портного Бона городских рабов, работавших в его ремесленной мастерской. Характерно, что при дарении этого имущества церкви даритель сохранил за собой всех своих рабов. Это объясняется, видимо, тем, что, покидая город и переселяясь в свое сельское имение, Бон перевел туда и своих рабов с целью использования их труда при обработке имения (Маr., 88–88А = Тjadеr, 14–15).
К сожалению, скудость источников не дает нам возможности определить масштабы сохранения рабства в ремесленном производстве в городах Италии после византийского завоевания.
Известный интерес для исследователя представляет попытка установить, хотя бы в самых общих чертах, этническую принадлежность ремесленного населения крупных городов Италии конца VI–VII в. Почти все без исключения имена представителей ремесленных профессий, упомянутые в папирусах VI–VII вв., являются латинскими или греческими, варварские имена среди них отсутствуют[675].
Вместе с тем сельское население Равенны и ее округи (как землевладельцы, так и колоны и рабы) носило, наряду с греколатинскими, варварские имена. Следовательно, варварские этнические элементы в городское ремесло Италии проникали в значительно меньшей степени, чем в сельское хозяйство. Очевидно, что в городском ремесле таких крупных италийских центров, как Равенна, Рим, Неаполь, преобладали римские, а с VI — начала VII в. все больше стали появляться греческие ремесленники[676].
При изучении положения ремесленного производства в Италии в ту эпоху наиболее сложным является вопрос о деревенском ремесле и ремесле в поместьях земледельческой знати.
Недостаток источников не позволяет определить, в какой степени было развито ремесленное производство в сельской округе, в имениях землевладельцев. В равеннских папирусах сохранилось только одно прямое указание на наличие ремесленного производства непосредственно в деревенском поместье.
В документе, говорящем о передаче Равеннской церкви владений арианского духовенства, рассказывается о том, что в поместье (massa), которое арендовал некий Иоанн Капитулярий, была мастерская (taberna. — Маr., 87 = Тjadеr, 2).
В равеннских папирусах имеется, кроме того, упоминание о таком специфическом промысле, как переработка воска непосредственно в поместье. В сохранившемся от VII в. завещании богатого варвара-землевладельца говорится о передаче Равеннской церкви повинности колонов данного поместья по изготовлению изделий из воска (Маr., 76).
Некоторые косвенные данные убеждают в том, что в имениях, видимо, производились главным образом предметы первой необходимости, особенно нужные для удовлетворения потребностей зависимого и неимущего свободного населения сельских местностей. Так, в описи передаваемого по наследству имущества вольноотпущенника Гудерита перечисляются грубые керамические изделия, глиняная и металлическая посуда, домашняя утварь, примитивные сельскохозяйственные орудия, грубая одежда и т. п. (Маr., 80 = Тjadеr, 8).
Вполне допустимо предположить, что какая-то часть этих вещей (например, единственная дорогая вещь — шелковая рубашка) была куплена в городе, но скорее всего бедняку-вольноотпущеннику было не под силу покупать в городе предметы ремесленного производства, и он принужден был довольствоваться более грубыми вещами, изготовленными кузнецами, гончарами, шорниками, ткачами и другими ремесленниками, жившими в деревенских поместьях италийской знати. Быть может, какая-то часть ремесленных изделий, принадлежащих самим землевладельцам, перечисленных в той же грамоте (сельскохозяйственные орудия — серп, кирка, сосуды для масла и вина, упряжь для вьючного и рабочего скота, посуда, утварь, ступки для размола зерна и т. п. — Маr., 80 = Тjadеr, 8), также была произведена в самом поместье. Эти сведения слишком скудны для каких-либо определенных выводов и тем не менее можно предполагать, что общий ход экономического развития Италии, как и других стран Европы, вел в раннем средневековье к временному перемещению ремесленного производства из городов в поместья[677].
Вместе с тем мы все же не имеем достаточных оснований говорить о полном упадке городского ремесла в конце VI–VII в., поскольку приведенные выше данные свидетельствуют о сохранении в городах ремесленного производства, а приток из Византии искусных ремесленников-греков мог этому только способствовать.
Сведения источников о состоянии италийской торговли в VI в. столь же отрывочны, как и о положении ремесленного производства. Подчинив себе Италию, византийское правительство должно было столкнуться с тяжелым положением италийской торговли и принять меры к ее подъему, поскольку, видимо, сознавало необходимость укрепления как внешних, так и внутренних торговых связей для Италии. В этих целях оно провело некоторые, правда, довольно ограниченные мероприятия по улучшению состояния торговли в завоеванной провинции.
Прежде всего развитию торговли в Италии должно было способствовать предписание Прагматической санкции, предусматривающее проведение на государственные средства мелиоративных и строительных работ по очистке русла Тибра и по восстановлению римского порта (Pragm. Sanc., 25). Особое внимание византийского правительства к поощрению торговли, и в первую очередь морской, объясняется непосредственной заинтересованностью Восточной Римской империи в восстановлении ее торговых связей с Италией.
Установление хотя бы относительного политического единства Италии и сближение ее с остальной империей, бесспорно, должно было в известной мере содействовать возрождению торговых связей Италии с восточными провинциями империи и укреплению торговли внутри страны. Однако, как и в области ремесленного производства, законодательные распоряжения византийского правительства, стимулирующие развитие торговли в Италии, не всегда могли быть осуществлены. Строительство дорог, мостов, восстановление портов и гаваней, намеченное византийским правительством, хотя и проводилось, но все же очень медленно из-за постоянной нехватки средств и поэтому не было завершено до лангобардского завоевания Италии. Этому мешало как общее разорение страны, так и грабежи византийских правителей во главе с Нарсесом, черпавших без всякого стеснения из государственной казны значительные суммы, зачастую предназначавшиеся на общественные работы.
Кроме того, политика византийского правительства в отношении купечества Италии отнюдь не была последовательно покровительственной.
В тех случаях, когда интересы торговых слоев в какой-то степени сталкивались с интересами землевладельческой знати Италии, византийское правительство всегда становилось на сторону последней. Так, императорское законодательство переложило на купцов Апулии и Калабрии всю тяжесть проведения принудительных закупок продуктов в пользу государства (coemptio), освобождая от выполнения данной повинности посессоров этих областей Италии (Pragm. Sanc., 26). Оно накладывало на купцов различные пошлины. Подобные меры были обусловлены прежде всего общей социальной направленностью экономической политики в Италии, проводимой в интересах римской землевладельческой знати.
Кроме того, правительство империи, поощряя в известной мере развитие торговли Италии и тем самым стремясь стимулировать экономический подъем разоренной войной провинции, одновременно преследовало свои особые цели фискального характера.
Вместе с тем вполне возможно, что определенное влияние на введение подобных ограничительных мер в отношении купечества Италии имело и давление, оказываемое на правительство Юстиниана константинопольской торгово-ремесленной знатью и торговцами восточных провинций империи, видевшими в италийских купцах своих конкурентов.
Таким образом, экономическая политика византийского правительства в конечном счете была направлена к обеспечению подъема италийской торговли, с целью повышения благосостояния и тем самым платежеспособности населения Италии; но вместе с тем экономические интересы купечества Италии и Сицилии, как правило, все же подчинялись интересам крупных землевладельцев, и политика благоприятствования италийской торговли зачастую сменялась ограничительными мерами по отношению к купечеству как самого Апеннинского полуострова, так и Сицилии.
В целях оздоровления торговли и финансов правительством Юстиниана были проведены некоторые мероприятия по урегулированию монетного обращения в Италии и укреплению полноценной монеты — золотого солида[678]. В особой главе Прагматической санкции предписывалось, чтобы во всех провинциях Италии имели беспрепятственное хождение полноценные солиды древних римских императоров без всякого снижения их реальной стоимости при обмене. При посредстве императорских солидов теперь должны были заключаться все сделки. За несоблюдение этого предписания виновные несли материальную ответственность. «Тот, — говорится в постановлении, — кто осмелится причинить какой-либо убыток из-за обмена монеты за каждый солид уплачивает другой солид тому, с кем он заключил сделку» (Pragm. Sanc., 20).
Причины издания этого постановления указываются в самой Прагматической санкции. Византийскому правительству стало известно, говорится там, что в Италии имеется много солидов древних римских императоров, но купцы и разные другие лица при обмене таких солидов снижают их стоимость и тем самым наносят ущерб налогоплательщикам (Pragm. Sanc., 20).
Сама эта мотивировка уже наводит на мысль, что византийское правительство, заботясь о стабилизации монетного обращения в Италии, преследовало прежде всего фискальные цели. Оно стремилось поднять платежеспособность своих подданных и в то же время следило, чтобы в казну поступали при уплате налогов преимущественно полновесные золотые солиды римских императоров, а не монеты, чеканенные в период господства остготов. Кроме того, это постановление ставило своей задачей поднять значение римской монеты и повысить доверие населения к деньгам, чеканившимся римскими императорами. Иными словами, оно носило тот же характер реставрации порядков Римской империи, как и другие предписания Прагматической санкции. Можно предположить, что издание законодательного акта, возрождавшего прежнее значение римской монетной системы, отвечало также и интересам высшей римской аристократии. Ведь полноценные золотые солиды римских императоров накапливались длительное время в виде сокровищ именно у представителей римских аристократических родов и припрятывались ими в период господства в Италии остготов и других варваров. Интересы римской знати весьма чувствительно ущемлялись тем, что в Италии в период, предшествовавший византийскому завоеванию, обмен римских золотых солидов на монету, чеканившуюся в правление остготских королей, производился не эквивалентно их стоимости. Пользуясь тяжелыми обстоятельствами военного времени, купцы и менялы обменивали полновесные золотые солиды на невыгодных для прежних владельцев монеты условиях. Поэтому-то высшая аристократия Италии была особенно заинтересована в восстановлении старого римского монетного обращения. Стабилизация монетного обращения и восстановление старой римской денежной системы были выгодны и католической церкви, располагавшей немалыми денежными сокровищами в римской монете.
Известные выгоды она приносила и для части купечества Италии, ибо унификация монетной системы содействовала укреплению торговых связей с Востоком. Старая римская денежная система была также привычнее и удобнее для византийской администрации и византийских налоговых сборщиков в Италии. В целом же реформа денежного обращения, проведенная византийским правительством, до известной степени укрепляла административные и финансовые связи Италии со всей Восточной Римской империей. В то же время она носила консервативный характер и выражала обычное для правительства Римской империи стремление — «постоянно покровительствовать денежному обмену, укрепляя традиционную для Римской империи хозяйственную основу рабовладельческого государства»[679].
Каковы же были реальные результаты политики византийского правительства для дальнейшего развития торговли Италии?[680] Равеннские папирусы, нарративные и законодательные источники, к сожалению, сохранили лишь краткие упоминания о существовании купеческого населения в различных городах Италии в изучаемую эпоху. Так, в новой столице Италии, связанной торговыми отношениями с Византией, и в ее порту Классис в VI — начале VII в. сохранялась еще влиятельная прослойка купечества (negotiatores)[681]. Среди купцов своим богатством выделялись торговцы драгоценными шелковыми тканями — олосириконраты, одновременно, видимо, являющиеся предпринимателями, связанными и с производством этих ценных товаров (Маr., 74–74A = Tjader, 4–5). Точно так же, упомянутые выше меховщики занимались, быть может, не только обработкой, по скупкой и продажей ценных мехов (Маr., 74–74А = Tjader, 4–5). Наряду с олосириконратами и меховщиками видное положение в купеческих кругах Равенны занимали скупщики; например, богатый скупщик (proemptor) Иоанн, именуемый vir clarissimus, выступал вместе с аргентарием Виталием и другими представителями торгово-ремесленной верхушки Равенны в качестве свидетеля при составлении завещания олосириконрата Георгия (Маr., 74–74А = Tjader, 4–5). О купце Либерате, жившем в массе Цинциана, упомянул папа Григорий I (Greg. I. R. Epp., I, 42).
В документах, кроме того, особо упоминаются навикулярии — корабельщики, видимо, игравшие значительную роль в морской торговле Италии (Маr., 131; ср. Procop. Н. а., XXV, 8).
По данным папирусов, богатые купцы были влиятельными в городах Италии людьми, именуемыми viri honesti, viri strenui или даже viri clarissimi. Вместе с представителями привилегированных ремесленных профессий они составляли торгово-ремесленную верхушку италийских городов.
В Равенне, Риме, Неаполе и других крупных, преимущественно портовых городах Италии в VI в. жило немало чужеземных купцов, прибывших сюда с Востока, в частности сирийских и греческих торговцев. Особенно большую активность развивали в Италии сирийские купцы[682].
В период византийского владычества, надо полагать, число восточных купцов в Италии должно было возрасти. Греческие купцы, менялы, корабельщики теперь не только приезжают торговать в Италию, но нередко и обосновываются здесь на постоянное жительство (Маr., 131 = Tjader, 16).
Торговые связи Равеннского экзархата с Византией были довольно оживленными. Не только греческие купцы приезжали в Равенну, но и италийские купцы из Равенны ездили торговать в Константинополь (Agn., 30, 137). Активную торговую деятельность в VII–VIII вв. начали развивать и венецианцы, торговые корабли которых доходили до Константинополя и Северной Африки[683].
Сведений о предметах ввоза и вывоза для Италии VI в. сохранилось очень мало. Помимо упомянутых выше известий о торговле предметами роскоши (шелковыми тканями, мехами и т. д.), мы располагаем еще данными о торговле рабами (Iоh. Diaс. V. Greg. I, 21; V. Greg. II, 22).
Особенно скудны сведения о внутренней торговле Италии. После лангобардского завоевания внутренняя торговля Италии, видимо, переживала большие затруднения[684].
Подобно ремесленникам, торговцы в Италии в VI в. как местные (Маr., 74–74А = Tjader, 4–5), так и чужеземные были организованы в корпорации. Надписи сохранили известия о существовании в конце VI в. в Риме корпорации (σωμα,τεΊον) александрийских купцов, патроном которых был св. Мена[685]. Другие источники подтверждают, что в это время торговые связи между Италией и Александрией были весьма оживленными, что хорошо объясняет существование в Риме особой корпорации купцов из Александрии[686].
Заканчивая обзор мероприятий византийского правительства в области торговли, мы можем прийти к заключению, что хотя правительство империи и пыталось проводить покровительственную политику в отношении италийской торговли, но делало оно это довольно непоследовательно и, видимо, значительных результатов эта политика не принесла.
Несмотря на некоторое временное оживление торговли Италии с Византией, и особенно с ее восточными провинциями, общая, все усиливающаяся натурализация хозяйства Италии, связанная с развитием феодальных отношений, и длительные войны неминуемо приводили к замиранию торговых связей, особенно внутри страны.
Весьма сложен вопрос об организации городского управления, о положении городских курий и сословия куриалов в Италии после византийского завоевания[687].
Стремясь к реставрации социально-экономических и политических институтов Римской империи, правительство Юстиниана настойчиво пыталось возродить муниципальное устройство во всем подвластном ему государстве.
Однако упадок курий был уже столь глубок, что удержать куриалов в курии можно было лишь насильственными мерами, в связи с чем правительством Юстиниана, как мы видели, были изданы строгие законодательные предписания о прикреплении куриалов к курии и о расширении прав курии на наследство куриалов (Nov. Just., 38).
Законы Юстиниана, направленные на поддержание гибнущего муниципального строя, были после византийского завоевания полностью распространены и на Италию. Но и здесь, видимо, они были столь же мало' эффективны, как и в других провинциях Восточной Римской империи, и реально вряд ли могли на длительное время способствовать возрождению курий и оживлению муниципального управления, хотя само существование курий римского типа в завоеванной византийцами Италии не подлежит сомнению.
В равеннских папирусах сохранились свидетельства наличия муниципальной организации между 445 и 625 гг. в таких городах, как Равенна, Рим (Маr., 91, 92 = Tjader, 17, 18–19), Сиракузы (Маr., 82–83 = Tjader, 10–11), Падуя (Маr., 137 = Tjader, 3), Фаэнца (Маr., 116), Риети (Маr., 79 = Tjader, 7). Существовала муниципальная организация и в других городах Италии и Сицилии, это подтверждается письмами Григория I (в частности, в Неаполе. — JE, 1568, 1642, 1659, 1687)[688].
На основании сообщений источников мы можем составить некоторое представление о дальнейшей эволюции муниципального управления в городах Италии и Сицилии в конце VI — начале VII в. Прежде всего бросается в глаза значительное сокращение круга дел, подлежавших теперь ведению городской курии. В документах не сохранилось следов судебной деятельности городских магистратов, их реального участия в раскладке и сборе государственных налогов. От старых, весьма важных функций куриалов по сбору налогов, видимо, осталось очень ограниченное право вносить изменения в податные списки (in polypthicis publicis) в связи с передачей земельных владений новым собственникам (Маr., 82–83 = Tjader, 10–11). Основной обязанностью курии в этот период, по данным папирусов, было рассмотрение гражданских дел, связанных с завещанием, дарением и продажей имущества, с назначением по просьбе заинтересованных лиц опекуна (fideiussor) малолетним (Маr., 79 = Tjader, 7) и с другими подобными же вопросами.
Важной функцией курии оставалось по-прежнему утверждение актов об отпуске рабов на волю[689].
Хотя формально курия занималась только делами о завещании, дарении и продаже имущества, фактически параллельно решались вопросы о положении рабов, колонов и другого зависимого населения передаваемых имений. Одновременно рассматривались также вопросы о повинностях колонов, право взимания которых часто передавалось вместе с имением новым владельцам (Маr., 76, 89). Иногда дарение земли было связано с прекарной сделкой или с заключением договора об эмфитевтической аренде (Маr., 95 = Tjader, 22), что также утверждалось курией. В актах о передаче имущества иногда особо фиксировались государственные повинности и налоги, уплату которых принимал на себя новый владелец (Маr., 87, 82–83, 137 = Tjader, 2.10–11.3).
Все это показывает, что дела имущественного характера, все еще рассматриваемые курией, имели немаловажное практическое значение в социально-экономической жизни населения городов и городской округи того времени. Решения по всем этим делам заносились в муниципальные акты (gesta municipalia — Mar., 74, 80, 88–88А, 90, 113, 115 = Tjader, 4–5, 8, 14–15, 16).
Рассмотрение дел обычно происходило в присутствии коллегии куриалов или чаще всего нескольких чиновников курии principales. Курия регистрировала завещания, дарственные и купчие грамоты, внося их в свои акты (actis indi) (Маr., 82–83 = Tjader, 10–11), gestis municipalibus allegare (Mar., 80 = Tjader, 8); documentis adscribi (Mar., 80 = Tjader, 8)[690].
Важной функцией муниципальных чиновников было, кроме того, оформление в присутствии представителей заинтересованных сторон реальной передачи имущества новым владельцам, причем эта передача (traditio solemnis, traditio corporalis) иногда сопровождалась подробным осмотром имения муниципальными чиновниками (Маr., 82–83, 114, 116; Tjader, 10–11).
Из других функций муниципальные организации Италии (в частности, в Неаполе) вплоть до начала VII в. частично сохранили такие прерогативы, как забота о благоустройстве и водоснабжении городов, об охране стен, поддержании порядка и т. п., хотя теперь они были принуждены делить их с гражданскими и военными чиновниками и епископом города (JE, 1568, 1687). В какой-то мере они сохранили контроль над взиманием повинностей с владений городской общины, но сами уже не участвовали в сборе государственных налогов.
Несмотря на то, что курия в Италии VI–VII вв. по-прежнему была окружена известным внешним почетом и упоминания о куриалах в документах всегда сопровождаются почетными эпитетами viri laudabiles, laudabilitas vestra (Mar., 122), domini praedicabiles (Mar., 115), jure colendi parentes (Mar., 116), и т. д., сокращение как круга реальных обязанностей и прав куриалов, так и прерогатив курии знаменует упадок муниципального строя, связанный с переходом наиболее важных функций курии к государственным чиновникам, военным властям и католическому духовенству.
Заседания курии обычно проводились муниципальными чиновниками-принципалами (principales)[691]. Скорее всего, именно принципалы в VI и VII вв. реально руководили всеми делами курии в таких больших городах, как Равенна, Рим, Неаполь, Сиракузы и др. Иногда вместо принципалов в документах упоминаются просто куриалы (curiales) (Маr., 79, 86 = Tjader, 7, 13), которые решали, видимо, менее важные дела. Председательствовал на заседании курии высший муниципальный чиновник — магистрат (magistratus)[692]. Компетенция магистрата и круг его обязанностей в конце VI в. — VII в. уже значительно сузились. Его наиболее важные административные функции перешли к куратору, а судебные обязанности к дефензору города. Теперь его полномочия фактически ограничивались председательствованием на заседаниях курии во время регистрации актов, выдачей официальных копий протоколов заседаний курии заинтересованным лицам, внесением изменений в податные списки в связи с переходом собственности к новым владельцам (Маr., 82–83, 115; Tjader, 10–11) и другими подобными делами. В особо важных случаях заседания курии Равенны мог проводить префект претория Италии[693].
Постепенный упадок курий в этот период выразился, кроме сокращения прерогатив муниципальных властей, также и в росте абсентеизма и индифферентизма чиновников курии[694].
Среди муниципальных чиновников встречались неграмотные люди, которые не могли поставить своей подписи под актами, составляемыми в курии (Маr., 82–83, 84 = Tjader, 10–11, 12).
Упадок курий привел к тому, что в самом городском управлении Италии, как и во всей империи, муниципальные магистраты все больше и больше отходят на задний план; в административно-финансовых делах, связанных с благоустройством городов и поддержанием в них порядка, их сменяют кураторы (curatores), а в судебных — дефензоры (defensores).
В VI в. кураторы, или «отцы города», были еще влиятельными чиновниками городского управления, часто упоминаемыми в источниках[695]. Они обычно избирались сроком на один год епископом, приматами города и посессорами (Nov. Just., 128.16.). Однако выборы получали законную силу только при условии утверждения их центральной властью (Nov. Just., 75)[696].
Круг обязанностей кураторов был довольно широк: они наблюдали за финансами города и за тем, чтобы на город не накладывались незаконные повинности (Greg. I. R. Ерр., IX, 53); ведали общественными работами: постройкой и ремонтом городских стен, акведуков, мостов (ibid., IX, 76). Важной обязанностью кураторов была защита привилегий города, дарованных императорами, от посягательств со стороны военных властей (Greg. I. R. Ерр., IX, 53.133). Нередко кураторы протестовали против превышения власти епископом или правителем провинций, незаконно вмешивающимся во внутренние или административно-финансовые дела городов (Greg. 1. R. Ерр., IX, 53). В отдельных случаях кураторы выступали в качестве посредников в переговорах между папским престолом и экзархом и даже принимали участие во внешней политике, в частности, в заключении мира с лангобардами (Greg. I. R. Ерр., IV, 2; IX, 44). Ниже кураторов по административной лестнице в городском управлении стояли дефензоры (defensor ci vitalis). В VI в. влиятельные граждане городов должны были по очереди, без всякого исключения, по два года выполнять обязанности дефензора (Nov. Just., 15). Дефензоры, так же как и кураторы, утверждались центральной властью (Nov. Just., 75 = 104). Правительство Юстиниана всячески стремилось поднять значение городских дефензоров я сделать их независимыми от правителей провинций. Правители провинций не могли сместить, отозвать дефензора или заменить его своим представителем; дефензор мог быть смещен только центральной властью, правда, часто по обвинению правителя провинции (Nov. Just., 15.2)[697].
В VI в. дефензоры еще были судьями по гражданским делам, где стоимость объекта тяжбы не превышала 300 солидов, и обладали юрисдикцией по менее важным уголовным делам; рассмотрение же более важных уголовных дел они должны были передавать в суд правителя провинции. Однако за ними сохранялось право присутствовать на заседаниях суда наместника провинции (Nov. Just., 15.3).
Реформы Юстиниана, направленные на поднятие авторитета дефензоров, особого успеха в Италии не имели, так как упоминания о дефензорах в источниках, относящихся ко времени византийского господства в этой провинции, немногочисленны.
В письмах Григория I упоминается лишь о городских дефензорах в Кампании, Сицилии и Истрии (JE, 1244, 1681, 1725). В это время дефензоры иногда выполняют обязанности магистратов, участвуют в заседаниях курии (Маr., 74–74А, 115, 117; Tjader, 4–5). В равеннских папирусах дефензор носит обычно еще почетный титул vir clarissimus (Mar., 113) или vir gloriosissimus (ibid., 115), однако реальная власть дефензоров постепенно уменьшается, и с VII в. они отходят на задний план, уступая свои прерогативы епископам и другим духовным сановникам[698].
С VI в. в городах империи все больше усиливается власть епископа. Под его контроль теперь постепенно подпадают городское управление, суд, полиция, городская администрация и доходы города. Он оказывает решающее воздействие на избрание чиновников гражданского управления. Надзор за нравственностью жителей города дает епископу могущественное оружие в борьбе с политическими противниками и со всеми инакомыслящими. Все это открывает путь к укреплению светской власти епископа (Nov. Just., 128, 16). Влияние епископов на городское управление особенно возрастает в Италии, удаленной от центральной власти и менее связанной контролем чиновников центрального управления[699].
Усиление власти епископа было одним из ярких свидетельств вырождения муниципального строя. Упадок курий был длительным и постепенным процессом, который происходил в различных городах Италии с неодинаковой быстротой. В крупных городах, сохранявших значение торговоремесленных или административных центров (Равенна, Неаполь, Рим и др.), курни существовали более длительное время. Дольше других городов сохраняла курию столица экзархата Равенна, где в еще 625 г., по данным равеннских папирусов, находился магистрат, стоявший во главе муниципального управления (Маr., 94 = Tjader, 21), и Неаполь, где при Григории I она продолжала играть еще значительную роль в управлении городом (JE, 1568, 1617, 1642, 1659).
К середине VII в. курии в Италии приходят в полный упадок, уступая место новым формам городского управления, связанным уже с феодальным обществом.
Таким образом, правительство Юстиниана, хотя и не всегда последовательно, все же проводило политику, направленную к возрождению городов, городской жизни, ремесла и торговли в завоеванной провинции. Византийское правительство было заинтересовано в восстановлении курий и городов как оплота господства римских рабовладельцев и как источника доходов, столь необходимых для пополнения казны Восточной Римской империи. Вместе с тем упадок городов и торговли Италии был столь значительным, что никакие законодательные и административные меры, проводимые императорским правительством, уже не могли привести к сколько-нибудь заметному оживлению ремесла, торговли и городской жизни Италии в кратковременный период византийского господства в этой провинции.
Говоря словами Ф. Энгельса, «город утратил в последние столетия существования Римской империи свое прежнее господство над деревней и но вернул его себе в первые столетия владычества германцев. Это предполагает низкую ступень развития как земледелия, так и промышленности. Такое общее положение с необходимостью порождает крупных землевладельцев, обладающих властью, и зависимых мелких крестьян»[700].
Византийское завоевание, конечно, не могло предотвратить дальнейшего упадка городов Италии и помешать все большей натурализации хозяйства, связанной с общим процессом развития феодальных отношений.
§ 3. Реорганизация административного управления в Италии после византийского завоевания
Не менее ярко реставраторский характер политики византийского правительства и социальная направленность законодательства Юстиниана в Италии проявились и в области реорганизации административного устройства завоеванной провинции.
Завершив завоевание Италии, Нарсес, согласно предписанию византийского правительства, тотчас приступил к созданию новых административных округов и к реорганизации административного управления завоеванной провинции. Прежде всего ему необходимо было позаботиться об административном устройстве пограничных областей Италии и о создании системы обороны ее границ.
Территория, принадлежавшая византийцам в Италии, была несколько меньше владений Остготского королевства в период его наивысшего расцвета в правление Теодориха. Южные области Реции и Норика были уступлены лангобардам, в то время как при Теодорихе они служили важным форпостом, охранявшим Остготское королевство от нападений с северо-востока.
Нарсесу пришлось теперь создавать линию обороны Италии на ее естественных границах, образуемых Альпами. Были созданы четыре пограничных военно-административных округа-дуката, где располагались пограничные крепости, снабженные сильными византийскими гарнизонами.
Для охраны Венетии и Истрии от нападения с севера и северо-востока были образованы два дуката с центрами в Форуме Юлия (Фриуль) и в Триденте; рядом с Тридентским дукатом был создан еще один дукат в долине озер Маджьоре и Комо. В этих местах византийцы использовали остготскую линию обороны, заменив остготские гарнизоны своими войсками π возобновив те укрепления, которые были разрушены в предшествующее время.
Наконец, на крайнем западе Северной Италии византийское правительство образовало четвертый пограничный военно-административный округ для защиты Альпийских проходов и подступов к Коттийским Альпам. Византийцы, как и остготы, должны были тщательно охранять северо-западные границы Италии, которым постоянно угрожало нападение франков. Таким образом, создавая оборону завоеванной провинции, византийцы умело использовали образованный самой природой заслон Альпийских гор и воздвигли веерообразную линию укреплений, охранявших плодородные области Италии от все возраставшего напора соседних народов. Четыре дуката, составлявшие эту линию' обороны, были тесно связаны между собой стратегическими дорогами, и в случае крайней опасности часть войск из одного дуката могла быть переброшена в другой.
Наряду с созданием системы оборонительных укреплений на границах Италии для защиты от внешних врагов византийское правительство, стремясь упрочить свое господство во внутренних областях страны и обезопасить себя от новых выступлений местного населения, тотчас после завоевания приступило к восстановлению крепостей и городов, разрушенных во время войны с остготами.
Административное деление внутренних областей Италии после византийского завоевания подверглось сравнительно небольшим изменениям. К нововведениям VI века в сфере административного деления внутренних областей Италии можно, по-видимому, отнести лишь создание двух новых провинций — провинции Коттийских Альп, которая была выделена из провинции Лигурии, и провинции Апеннинских Альп, которая в 556 г. заменила провинцию Тусцию Аннонарию[701].
Реформы административного управления провинций Восточной империи, предусматривавшие соединение военной и гражданской власти в руках правителей провинций, непосредственно после завоевания но были распространены на Италию. Во вновь завоеванных и еще не замиренных провинциях, таких, как Северная Африка (С. J., I, 27), Сицилия (Nov., 75 = 104) и Италия (Pragm. Sane., 23, 27), сохранялась прежняя система административного управления, основанная на разделении гражданской и военной власти. Одной из причин сохранения в Северной Африке, Сицилии и Италии отделения гражданской власти от военной, видимо, явилось то, что эти провинции, только что испытавшие варварское завоевание, особенно тяготились произволом военных командиров, и усиление военных властей могло вызвать большое недовольство населения. Византийское правительство стремилось в противовес варварским государствам — Остготскому и Вандальскому, где явно преобладала военная администрация, сосредоточенная к тому же в руках остготской и вандальской знати, — поднять значение гражданской администрации, более приемлемой для местной римской аристократии.
Видимо, это была серьезная политическая уступка местной знати завоеванных провинций, крайне нуждавшейся в защите ее интересов от посягательств военной администрации.
Одновременно это была попытка ограничить влияние слишком опасных для государства военных командиров и поднять авторитет более покорной центральному правительству гражданской администрации. Во главе гражданского управления завоеванной византийцами провинции стоял префект претория Италии (praefectus praetorio per Italiam).
Во время гото-византийской войны и непосредственно после византийского завоевания префект претория Италии оставался еще довольно влиятельным сановником, занимавшим видное место в византийской административной иерархии[702].
Префект претория Италии назначался императором; его резиденцией была Равенна. Прерогативы префекта претория Италии в то время охватывали важные отрасли управления: законодательство, суд, гражданскую администрацию и финансы. Его законодательные функции сводились к публикации в Италии императорских законов и к изданию эдиктов.
Законодательство Юстиниана устанавливало, что никакой указ. изданный на имя наместника провинции, не имеет силы закона, пока он не будет передан префекту, который должен позаботиться о его опубликовании и исполнении (Nov. Just., 8.14). Однако в действительности права префекта претория Италии в сфере законодательства стали фактически нарушаться в пользу военной власти. Так, уже первые законы, изданные Юстинианом для завоеванной провинции, в том числе Прагматическая санкция, были адресованы прежде всего главнокомандующему византийской армии Нарсесу, а затем уже префекту претория Италии [703].
В дальнейшем, с образованием Равеннского экзархата, все законы и эдикты для Италии (до половины VII в.) издаются на имя экзарха и одновременно на имя префекта претория. Постепенно все законодательные функции от префекта претория переходят к экзарху (Greg. I. R. Epp., IX, 9).
Прерогативы префекта претория Италии в сфере суда и судопроизводства состояли преимущественно в том, что он обладал правом принимать апелляции на судебные решения гражданских правителей провинций (G. J., VII, 62. 19; Nov. Just., 126). Его же решения могли быть обжалованы только в самом Константинополе — в квестуре или префектуре претория. Еще во времена Григория I префект претория упоминается в качестве судьи, но главным образом по финансовым делам (Greg. I. R. Epp., X, 8). В дальнейшем права префекта претория в области юрисдикции переходят в руки экзарха, а префекту претория, видимо, остается решение второстепенных судебных дел. В области гражданской администрации мы наблюдаем ту же эволюцию: префект претория постепенно теряет свои основные функции в этой сфере — функции назначения чиновников гражданского управления; так, в конце VI в. он сохраняет право назначать лишь второстепенных чиновников, как, например, чиновников, наблюдавших за общественными работами, и чиновников финансового ведомства (Greg. I. R. Epp., XII, 6). Назначение высших чиновников гражданского управления и выплата им жалованья перешли в руки экзарха. Единственная сфера управления завоеванной Италией, где префект претория пользовался наибольшим влиянием и сохранил это влияние более длительное время и в больших масштабах, — это была сфера финансового управления. Здесь в руках префекта претория находилась такая важная функция, как раскладка и взимание государственных налогов с населения всей Италии. Префект претория мог даровать отсрочки по уплате податей и другие налоговые льготы и привилегии; кроме того, префект рассматривал жалобы налогоплательщиков на тех правителей провинций, которые взимали незаконные поборы с населения (Greg. I. R. Epp., VII, 3); он наблюдал за деятельностью правителей провинций в сфере финансов (Pragm. Sane., 9; Greg. I. R. Epp., X, 8), назначал и сменял всех чиновников финансового ведомства и контролировал их деятельность (Greg. I. R. Epp., XII, 6). Однако в этой сфере с течением времени права префекта претория также были существенно ограничены: он не мог самостоятельно распределять доходы, полученные от налогового обложения населения Италии— распределение всех расходов на военные нужды перешло в руки экзарха, в том числе и уплата жалования войскам. И в области распределения средств на нужды гражданского управления префект претория зависел от экзарха и находился под иго неусыпным контролем.
Для осуществления своих многообразных функций по гражданскому управлению Италией префект претория в VI в. имел особых помощников и располагал еще довольно многочисленным штатом чиновников префектуры (praefectiani. — Маr., 75), составлявших его оффиций (officium)[704]. Таким образом, заканчивая обзор данных о префектуре претория Италии, мы можем прийти к заключению, что непосредственно после завоевания византийцами Италии префект претория еще пользовался значительным влиянием на гражданское управление провинции, хотя и тогда уже должен был признавать верховную власть главнокомандующего Нарсеса и подчиняться его контролю. С образованием же экзархата и усилением военных властей наиболее важные функции префекта претория переходят к экзарху, и префект претория должен довольствоваться положением второстепенного чиновника, а со второй половины VII в. эта должность совсем исчезает[705].
Гражданское управление в провинциях Италии возглавлялось правителями провинций (judices provinciarum). Согласно Прагматической санкции, гражданские правители провинций избирались в Италии епископом и приматами, т. е. первыми, наиболее значительными и влиятельными гражданами провинции (Pragm. Sanc., 12). При этом особо оговаривалось, что правителем мог быть избран только житель той провинции, которой он будет управлять. Выборы правителей провинций ратифицировались префектом претория Италии и подтверждались специальным декретом префекта об их вступлении в должность. Принцип избрания правителей провинций епископом и приматами являлся важным нововведением византийского правительства по сравнению с порядками, существовавшими в других провинциях Восточной Римской империи[706]; выборность правителей провинций была значительной уступкой, которую сделало правительство Юстиниана католическому духовенству и провинциальной знати Италии.
В своей деятельности гражданские правители провинций были непосредственно подчинены префекту претория Италии. Каждый из них находился под постоянным наблюдением двух скриниариев префектуры. Префект мог потребовать от правителей провинций отчет об их деятельности за все время управления провинцией, предать их суду в случае совершения преступлений и отрешить от должности[707].
Гражданские правители провинций в середине VI в. обладали довольно широкими полномочиями, имели свой штат чиновников и соединяли в своих руках гражданскую администрацию провинции, контроль за сбором налогов и суд над римлянами по гражданским и уголовным делам. Прежде всего они полностью отвечали перед префектом претория Италии за аккуратный и своевременный сбор налогов с населения подчиненной им провинции. Весьма важной прерогативой гражданских правителей провинций Италии являлась судебная юрисдикция. Юрисдикция гражданских судей в Италии была в середине VI в. даже расширена в ущерб юрисдикции военных судов (judicium militare).
Строго следуя принципу разделения гражданской и военной власти, правительство Юстиниана разграничило компетенцию гражданских и военных судей, ограничив прерогативы последних, что явилось весьма серьезным изменением административного управления Италии. В то время как в Остготском королевстве юрисдикция военных судов распространялась на все процессы, где одной из тяжущихся сторон (будь то истец или ответчик) был командир или солдат остготской армии, в Италии после византийского завоевания юрисдикция военных властей ограничивалась лишь процессами, в которых в качестве ответчика выступало лицо, принадлежавшее к военному сословию. Иными словами, разбору военных судов подлежали теперь лишь дела о преступлениях, совершенных солдатами и командирами византийской армии. Все же тяжбы между римлянами, а также такие процессы, где в качестве ответчика выступал римлянин, подлежали рассмотрению гражданских судей и изымались из ведения военных судов (Pragm. Sanc., 23)[708]. Это постановление, защищавшее интересы римлян, т. е. местного населения, являлось важной привилегией, которой добилась землевладельческая аристократия Италии, весьма заинтересованная в освобождении от тяжести военной юрисдикции и стремившаяся к независимости от военных властей.
Однако подобное положение, когда гражданские правители провинций, избираемые епископом и местной провинциальной знатью, пользовались широкими полномочиями в области суда и гражданской администрации, длилось недолго. После образования Равеннского экзархата и раздробления владений империи в Италии, гражданские правители провинций мало-помалу (так же как и префектура претория) утеряли влияние, уступив свои функции военным властям и епископам провинций[709].
Ту же эволюцию, как мы видели, переживает и городское управление в Италии. Следует лишь упомянуть, что непосредственно после завоевания Италии византийскими войсками поднявшая голову старая римская аристократия делает, правда, попытку возродить городское управление Италии, особенно укрепить городскую префектуру в Риме. В этом отношении она встречает поддержку со стороны византийского правительства. В конце VI в. префект города Рима занимал еще известное положение в гражданской администрации Италии[710].
Из своих полномочий он, правда, теперь сохранил, видимо, только право вершить в Риме суд по уголовным делам, обязанность снабжать город продовольствием и оказывать помощь военным властям в защите города от внешних врагов и в охране внутреннего порядка в Риме.
Но с VII в. городская префектура Рима переживает глубокий упадок, теряя реальные права и былую пышность и блеск. Функции охраны Рима окончательно переходят к военным властям, а снабжение города хлебом и заботу о его благоустройстве все больше и больше забирает в свои руки папский престол[711].
Непосредственно после завоевания Италии правительство Юстиниана принимает меры к возрождению римского сената, пришедшего в упадок во время гото-византийской войны, и к поднятию его политического авторитета (Pragm. Sanc., 12, 19, 27). Сенаторам не только возвращалось их имущество в Италии, но и утерянные ими сословные привилегии. Сенаторам, покинувшим Италию, создавались все условия для возвращения на родину и восстановления их имений (Pragm. Sanc., 27); сенату и римскому папе поручался в Италии надзор за мерами и весом (Pragm. Sanc., 19), что имело значение при сборе налогов. Получив известия о резком сокращении числа римских сенаторов, Юстиниан принимает некоторые экстренные меры для пополнения состава сенаторского сословия в Италии. Так, император широко раздавал привилегии патрициата знати Италии и уменьшил в ее пользу, более чем на ⅔, взносы, весьма значительные, которые должны были платить консулы при вступлении в должность[712].
Трудно сказать, насколько эффективными были эти меры византийского правительства, направленные на возрождение политического влияния римских сенаторов. Во всяком случае у нас нет данных о сколько-нибудь длительном и реальном возрождении сенаторского сословия Италии и римского сената во второй половине VI в. Кроме того, само византийское правительство, раздавая одной рукой привилегии патрициата италийской знати, другой всячески способствовало введению в состав римского сената выходцев из Византии.
Византийское правительство, хотя и покровительствовало римской аристократии, но в целях укрепления своей власти в завоеванной Италии прежде всего стремилось усилить влияние выходцев с Востока в политической жизни и государственном управлении Италии, поручая им выполнение многих важных государственных должностей.
Таким образом, хотя римский сенат в конце VI в. еще сохранялся в Италии как политическое учреждение, его нормальное и регулярное пополнение стало крайне затруднительным, что является ярким примером прогрессирующего упадка сенаторского сословия Италии того времени[713]. Исчезновение этого аристократического учреждения Рима было теснейшим образом связано с коренной ломкой социальных отношений в Италии того времени и глубоким экономическим и политическим упадком старой римской рабовладельческой аристократии. Вместе с тем самое исчезновение римского сената свидетельствовало о рождении нового господствующего класса феодального общества и новых политических учреждений, отражавших его интересы.
Итак, после завоевания византийское правительство пыталось восстановить в Италии старую римскую систему управления, основанную на разделении гражданской и военной властей. При этом оно тщетно стремилось поднять авторитет гражданской администрации и расширить ее влияние на ход государственных дел. Подобная политика была обусловлена желанием господствующих кругов византийского общества завоевать прочную поддержку старой италийской аристократии и католического духовенства, обеспечив им известное влияние на гражданскую администрацию и оградив их на первых порах от посягательств военных властей.
Однако все попытки гальванизировать старый административный строй Римской империи успеха не имели; развитие феодальных отношений и разрушение остатков рабовладельческого строя способствовали упадку старых форм гражданской администрации и замене их новыми формами, уже соответствовавшими новым потребностям феодального общества. Большую роль при этом сыграла эволюция военного управления в сторону увеличения власти военных командиров, не только в военной, по и в гражданской администрации страны.
На первых порах, непосредственно после завоевания, византийское правительство вводило во вновь завоеванных областях военное устройство по римскому образцу. В Италии, как и в Северной Африке, во главе вновь созданных военно-административных округов были поставлены военные командиры, носившие титул comites или duces[714]. После византийского завоевания высшие военные командиры в Италии, как и в Северной Африке, назначались из числа византийских военачальников, заслуживших доверие константинопольского двора. Почти все они были выходцами с Востока, и назначение на этот высокий военный пост представителя местной знати было очень редким явлением и предполагало особые заслуги перед византийским правительством.
Дуки, командиры пограничных войск, фактически возглавляли всю военную администрацию в военно-административных округах. Они являлись проводниками политики Византии в провинциях Италии и были особенно ненавистны местному населению, которое во время восстаний прежде всего стремилось избавиться от этих жестоких правителей. С образованием экзархата назначение дуков перешло в ведение экзарха, которому они были непосредственно подчинены.
С течением времени власть дуков в провинциях Италии все возрастает. Дуки могли самостоятельно проводить военные операции по охране провинции, наблюдали за спокойствием в городах и крепостях своего дуката, могли привлекать его жителей к выполнению военной повинности по охране стен городов (Grеg. I. R. Epp., VIII, 19); им подчинялись военные командиры гарнизонов городов и крепостей (tribuni) и другие военные чины.
Дуки возглавляли военную администрацию дуката и имели судебные функции. Их юрисдикция распространялась на все уголовные и гражданские преступления, совершенные солдатами и военачальниками воинских частей, расположенных в подчиненном им округе[715].
Попытка византийского правительства ограничить юрисдикцию военных судов, о которой мы упоминали, имела лишь кратковременное значение. С созданием экзархата положение их вновь изменилось, юрисдикция дуков и их трибуналов снова была распространена на многие процессы гражданских лиц. В VII–VIII вв. дуки часто контролируют суды гражданских правителей провинций, принимают апелляции на их решения, вмешиваются в дела гражданской администрации и церкви, назначают чиновников не только военной, но и гражданской администрации.
Военные правители провинций вмешиваются и в финансовые дела дуката, контролируют раскладку и сбор налогов; вводят по собственному усмотрению экстраординарные повинности, даруют привилегии купцам.
Все чаще и чаще раздаются жалобы католического духовенства на вмешательство дуков в дела церкви: они бесцеремонно оказывают давление при выборах епископов и диаконов, организуют преследование еретиков и язычников, не считаясь с притязаниями духовных сановников; все это, естественно, вызывает недовольство папского престола. Дуки располагают своим оффицием, состоящим из значительного штата различных чиновников.
В конце VII–VIII в. дуки окончательно превращаются в могущественных магнатов — герцогов, зависимость которых от центральной власти все ослабевает.
Во главе гарнизонов городов и крепостей, а также во главе отдельных войсковых соединений стояли подчиненные дукам военные командиры, обычно именуемые в источниках tribuni (Greg. I. R. Epp., I, 13).
Трибуны могли проводить самостоятельно небольшие военные операции, опираясь на подчиненные им гарнизоны. В Италии обычно власть дука распространялась на провинцию, а власть трибуна на город с его округой (Greg. I. R. Ерр., IX, 112, 174, 200, 205)[716].
Трибуны должны были заботиться об охране своего города и поддержании в нем порядка, они могли привлекать граждан к несению повинностей по охране стен города (murorum vigilia. — Greg. I. R. Epp., VIII, 19), по постройке и возобновлению его укреплений (ibid., IX, 205). С конца VI и особенно в VII в. власть трибунов в городах Италии все возрастает и не ограничивается только военными делами; трибуны начинают вмешиваться в дела гражданской администрации и города, разбирают гражданские тяжбы не только военных лиц, Ото всех жителей (Greg. I. R. Epp., IX, 99, 105; 112, 200), наблюдают за взиманием налогов и сами накладывают подати на население городской округи (ibid., IX, 99), контролируют гражданских судей и финансовых чиновников и т. д. С течением времени трибун делается первым лицом в подчиненном ему городе, перед ним склоняется гражданская администрация, с ним должна считаться и католическая церковь. Трибуны участвуют в выборах епископа города и часто вмешиваются в дела церкви (Greg. I. R. Epp., IX, 174)[717]. Муниципальные власти рядом с трибунами скоро теряют свое значение. Сами же трибуны по мере роста их власти делаются все более самостоятельными, все более независимыми от центрального правительства.
Таким образом, по мере дальнейшего укрепления и развития феодальных отношений в Италии происходит процесс соединения гражданской и военной власти в руках военных командиров, что подготавливало коренную перестройку административной системы Италии. Правительство Юстиниана на первых порах после завоевания страны пыталось препятствовать подобным тенденциям, строго разделив гражданскую и военную власть и стремясь ограничить прерогативы военных командиров. Однако жизнь ломала эти предписания и, несмотря на них, реальная власть в Италии фактически переходила в руки высших военачальников. Наиболее ярким проявлением этого явилось создание при преемниках Юстиниана экзархата с центром в Равенне[718].
Во главе вновь созданной административной единицы империи был поставлен особый правитель, экзарх, принадлежавший к высшим чинам византийской администрации и обычно имевший сан патрикия.
Экзарх как верховный правитель Италии, назначенный для управления всей страной (ad regendam omnem Italiam), соединял в своих руках как военную, так и гражданскую власть. Он пользовался почти неограниченными полномочиями и был ответствен лишь перед императором. В качестве главы военной администрации экзарх командовал всеми войсками экзархата, решая вопросы войны и мира. Возглавляя гражданское управление в экзархате, экзарх ведал всей гражданской администрацией и вершил суд над населением подвластной ему области. Суд и финансы экзархата находились под его контролем как высшей апелляционной инстанции. Все государственные указы, административные и гражданские акты, издаваемые в Равеннском экзархате, датировались годом царствования императора и годом правления экзарха. Экзарху была подвластна даже церковная администрация, и он стремился подчинить своему влиянию папский престол, хотя это ему не всегда удавалось в связи с обособлением Рима от Равенны и ростом папской власти.
Создание экзархата в Равенне должно было укрепить и действительно на некоторое время укрепило владычество Византии в еще подвластных ей областях Апеннинского полуострова. Оно дало возможность централизовать силы византийцев в Италии для борьбы с лангобардами и для подавления недовольства широких масс. Однако для Византийской империи подобная концентрация власти в руках экзарха была чревата весьма важными последствиями. Она привела к росту сепаратистских тенденций в экзархате и к постоянному стремлению экзархов к независимости.
Очевидно, что такая экстраординарная мера, как создание экзархата, была вызвана чрезвычайными обстоятельствами — постоянной угрозой со стороны лангобардов, как и возникновение другого византийского экзархата в Северной Африке было обусловлено непрерывными нападениями берберийских племен на византийские владения в этой провинции. Однако создание экзархатов в Италии и в Северной Африке являлось прежде всего выражением феодализации государственного управления в Византийской империи, связанной с ослаблением центральной власти и все растущим обособлением отдельных областей Византийского государства. Это в свою очередь было обусловлено неуклонным, хоть и медленным, развитием феодализма в империи.
Все сказанное приводит к выводу, что, несмотря на попытки византийского правительства возродить в Италии старые формы государственного управления, характерные для рабовладельческой империи, развитие феодальных отношений в стране и ломка остатков рабовладельческого строя неминуемо привели к феодализации всего государственного аппарата, ж его перестройке на новых основах, отвечавших потребностям феодального общества.
§ 4. Финансовая политика византийского правительства и налоговое обложение в завоеванной Италии
В своей финансовой политике в завоеванной Италии византийское правительство, хотя и прикрывалось демагогическими декларациями о защите интересов всех подданных империи, прежде всего преследовало интересы фиска и византийской знати; помимо того, оно руководствовалось стремлением удовлетворить требования римской земельной аристократии и высшего католического духовенства. Для трудового населения Италии византийская финансовая система несла новые бедствия. На покоренную провинцию была наложена тяжкая рука императорского фиска.
В завоеванной провинции полностью реставрировалась римская система налогового обложения (Pragm. Sanc., 10). На всех посессоров Италии была возложена, без всяких изъятий, обязанность платить поземельный налог, который именовался теперь не только tributum, но и capi tatiojugatio, как и во всей империи[719].
Основной налог — tributum с посессоров взимался частично натурой, частично деньгами. Ведомство префекта претория Италии должно было ежегодно устанавливать, какое количество налога в деньгах, а какое количество в натуре будет вносить на следующий год каждая провинция Италии и по каким ценам будет оценен каждый вид натуральных поступлений (зерно, скот, масло, одежда и т. п.) (Nov. Just., 128). Однако удельный вес натуральных поставок возрастал, ибо содержание армии в Италии требовало значительного количества продовольствия.
Учитывая крайне тяжелое экономическое положение Италии, разоренной длительной войной, Юстиниан, видимо, не решился теперь, как в 40-х годах VI в., повысить размеры tributum, опасаясь вызвать новое недовольство населения завоеванной провинции. Однако существенного облегчения налогового бремени византийское правительство также не провело вследствие постоянной нужды государства в средствах (Рrосор. H. а., XXIII, 1–6).
Более того, Прагматическая санкция со всей строгостью предписывала населению вносить налоги в установленных еще в римское время местах и в прежние сроки. Всякие «нововведения» (innovationes) в налоговом обложении, возникшие «вследствие нашествия врагов», безоговорочно отменялись (Pragm. Sanc., 10). Это указывает, по-видимому, на отмену византийским правительством всех налоговых льгот для трудового населения, введенных во время правления Тотилы, и в то же время на восстановление налоговых привилегий земельной аристократии, уничтоженных Тотилой. К тяжести tributum для землевладельцев прибавлялись еще дополнительные платежи и повинности.
Особенно большим бременем оставалась coemptio — принудительная закупка съестных припасов (в первую очередь хлеба) по установленным государством ценам.
В остготской Италии, как мы видели, шла борьба между землевладельцами и купечеством из-за того, кому выполнять эту тяжелую повинность, причем накануне византийского завоевания купцам удалось освободиться от проведения coemptio и переложить эту обязанность на землевладельцев.
Во всяком случае, после завоевания Италии византийское правительство, видимо, под давлением крупных землевладельцев отменило это постановление и предписало, чтобы купцы (mercatores, negotiatores) Калабрии и Апулии не отказывались вносить coemptio (Pragm. Sanc., 26). Свое постановление оно мотивировало тем, что к дополнительным платежам (superindictitium titulum) землевладельцев невозможно еще прибавлять тяжесть закупки продуктов (coemptio). Тем самым правительство Юстиниана принуждено было признать, что посессоры Южной Италии были не в состоянии выполнять одновременно обе эти повинности. Желая привлечь на свою сторону население Италии, Юстиниан даже попытался несколько облегчить бремя принудительных закупок. В связи с этим Прагматическая санкция предписывала, чтобы в каждой провинции Италии производилась скупка только тех продуктов, которые имеются в изобилии в данной области. На закупаемые правительством продукты устанавливались рыночные цены (Pragm. Sanc., 18). В какой мере успешной была попытка правительства Юстиниана переложить тяжесть coemptio с крупных землевладельцев на купцов — сказать трудно. В этой связи Г. Гейсс справедливо обращает внимание на то-обстоятельство, что в VII в. эту повинность должны были нести снова земельные собственники[720].
Вряд ли достаточно эффективными были и упомянутые выше меры византийского правительства по облегчению принудительной закупки, ибо coemptio использовалась чиновниками фиска для отягощения налогоплательщиков самыми различными способами, а не только путем понижения закупочных цен[721]. Для Италии, как и для других провинций империи, особенно тягостным, видимо, было требование принудительной перевозки продуктов, сдаваемых в счет coemptio в государственные амбары[722]. Быть может, именно поэтому купцы Южной Италии, обязанные по приказу правительства принять на себя тяготы принудительных закупок, все же добились особого разрешения использовать при этом морскую торговлю (commerciis videlicet navium nulle modo prohibendis. — Pragm. Sanc. 18). Это давало возможность купцам не только закупать необходимые продукты в тех областях, где они были в изобилии, но и перевозить их морским путем на кораблях в государственные амбары, что было гораздо дешевле и, естественно, значительно выгоднее, чем перевозки продуктов по суше.
Борясь с злоупотреблениями чиновников при взимании coemptio и пытаясь облегчить ее тяжесть, византийское правительство, конечно, в какой-то степени заботилось и о поднятии платежеспособности разоренных войной налогоплательщиков Италии. Но основной заботой правительства оставалась все же забота о регулярном снабжении армии необходимыми съестными припасами (Nov. Just., 130). И поскольку принудительно закупаемые у налогоплательщиков продукты шли в первую очередь на содержание войска (Pragm. Sanc., 18), интересы налогоплательщиков в конечном счете приносились в жертву решению этой основной задачи. Как правило, принудительные закупки продуктов проводились в больших масштабах именно в тех областях, которые подвергались постоянным нападениям внешних врагов и где было расквартировано больше войск; вследствие же тягот войны землевладельцы как раз этих областей были особенно разорены и им особенно трудно было сдавать продукты в счет coemptio (Procop. Н. а., XXIII, 11–12). Это зачастую фактически сводило на нет все облегчения по проведению принудительных закупок, введенные Прагматической санкцией. Кроме того, все рассуждения Юстиниана о благе подданных, которыми пестрит Прагматическая санкция, оставались лишь пустыми декларациями, и распоряжения византийского правительства относительно взимания coemptio принесли мало облегчения основной массе трудового населения Италии, поскольку распределение принудительных закупок было передано в руки правителя каждой области и приматов (primates) этих провинций (Pragm. Sanc., 18). Иными словами, в руки землевладельческой аристократии фактически передавалась раскладка этой повинности, и нет сомнения в том, что она проводилась в интересах крупных землевладельцев, а следовательно, о каком-либо реальном облегчении положения основной массы налогоплательщиков не могло быть и речи.
Наряду с coemptio тяжелым бременем для населения Восточной Римской империи в правление Юстиниана была так называемая прикидка — эпиболе[723]. Как известно, одной из постоянных забот Восточноримского государства была забота о получении полностью всех налогов согласно земельному кадастру, несмотря на то что земли были заброшены своими владельцами и запустели. Ко времени Юстиниана с упадком курий прежнее средство, применяемое государством для этого, — возложение ответственности за получение всей суммы налогов на куриалов, уже не могло принести реальных результатов. Мало помогали и предложения государства посессорам брать в собственность пустующие земли и платить с них налоги, ибо заброшенные имения, с которых надо было вносить высокие подати, требовали слишком больших средств для их восстановления. Тогда государство должно было прибегнуть к мерам принуждения. Заброшенные земли насильственно присоединялись к имениям посессоров, которые должны были платить за них государственные налоги. Такая система получила название прикидки (έπφολή — adiectio)[724]. Тяжесть прикидки усугублялась тем, что обычно забрасывались самые неплодородные земли, которые было весьма невыгодно обрабатывать. Эта система особенно тяжело отзывалась на мелком π среднем землевладении и приводила к упадку хозяйств мелких посессоров, которые все больше попадали в зависимость от крупных землевладельцев. Действие системы эпиболе, без сомнения, было распространено после византийского завоевания и на Италию, где вследствие длительной войны было особенно много пустующих земель.
Эти — наиболее важные — налоги и повинности отнюдь не исчерпывали всех платежей, которые вносило население Восточной Римской империи, а с середины VI в. и завоеванной Италии в пользу Византийского государства[725].
Перечисленные выше налоги в основном взимались с сельского населения.
Все подданные империи, не обладавшие земельными владениями и не связанные с сельским хозяйством — купцы, менялы, ремесленники различных профессий, — не были обложены поземельным налогом, но выполняли в пользу государства различные повинности и платили налоги обычно деньгами или предметами своего ремесла (Рrосоp. H. а., XX, 1–2). Кроме того, купцы должны были уплачивать высокие торговые пошлины. Так, по словам Прокопия, при Юстиниане I корабельщики (навикулярии), привозившие товары в Константинополь из Италии, Северной Африки и других областей, должны были уплачивать торговые пошлины, равные-стоимости всего провоза, или возвращаться с товарами обратно. Некоторые из них предпочитали сжечь свои корабли и бросить заниматься морским делом, нежели платить такие разорительные пошлины. Другие требовали с купцов тройную плату за провоз, а те, чтобы возместить свои убытки, поднимали цены на товары и перекладывали расходы на покупателей (Рrосоp. H. а., XXV, 7–10).
После византийского завоевания в Италии в более широких масштабах, чем в остготское время, применялась система торговых монополий. Согласно данным Прокопия, купцы, обязанные платить государству высокий налог за право монопольной торговли, произвольно увеличивали цены на товары, что тяжелым бременем ложилось на население (Рrосоp. Н. а., XX, 1–5).
При рассмотрении финансовой системы Италии после византийского завоевания следует также учитывать такие фактические надбавки к налогам, как спортулы, выплачиваемые государственным чиновникам сверх их жалованья[726].
После византийского завоевания раскладка налогов по всей Италии производилась ведомством префекта претория Италии. Чиновники префектуры под руководством префекта подготовляли так называемую particularis delegationum notitia, в которой устанавливали размер налогов для каждой провинции и городской округи, а также указывали соотношение натуральных и денежных взносов и расценку по рыночным ценам продуктов, вносимых в счет натуральных налогов. Эти delegationes подготавливались к началу каждого индикта и рассылались правителям провинций, которые ставили о них в известность население подвластной им территории[727]. Правители провинций Италии, согласно предписанию Прагматической санкции, должны были лично отвечать за правильное взыскание налогов с данной провинции (Pragm. Sanc., 9).
Взимание налогов в провинциях Италии производилось сборщиками податей (susceptores), которые ранее избирались куриями городов на один-два года из среды куриалов, а теперь, с упадком курий, назначались правителями провинций из числа чиновников их оффиция (officiales)[728]. Новый порядок назначения сборщиков податей ухудшал положение налогоплательщиков, отдавая их на произвол чиновников, более беззастенчивых в своих вымогательствах, чем выборные и периодически сменяемые куриалы[729].
Итак, непосредственно после византийского завоевания Италии правители провинций и их чиновники держали фактически в своих руках сбор налогов. Поэтому крупные светские и церковные землевладельцы стремились подчинить их своему влиянию и тем самым поставить под свое наблюдение раскладку и сбор податей в провинциях Италии. И византийское правительство, как мы видели, в этом отношении пошло им навстречу, даровав приматам ж епископам право избрания правителей провинций (Pragm. Sanc., 12.).
Держа в своих руках выборы правителей провинций, епископы и наиболее знатные и влиятельные землевладельцы каждой области добились того, что раскладка повинностей между налогоплательщиками данной провинции Италии фактически производилась по их усмотрению.
Прикрываясь демагогическими фразами о защите имущественных прав налогоплательщиков (collatores. — Pragm. Sanc., 9, 18, 19, 20, 26), правительство Юстиниана в действительности предоставило в Италии реальные привилегии в области налогового обложения в первую очередь земельной аристократии и католической церкви (Pragm. Sanc., 12, 18, 19, 26).
Так, например, Прагматическая санкция защищала италийскую знать от злоупотреблений со стороны провинциальных чиновников, устанавливая, что последние должны возмещать из собственных средств ущерб, причиненный владельцам имений. При этом особо оговаривалось, что местная администрация должна возмещать землевладельцем даже тот ущерб, который был причинен во времена «правления нечестивейших тиранов» (Pragm. Sanc., 12). Этим постановлением землевладельцам предоставлялось право возбуждать судебные процессы против представителей администрации, управлявшей страной при последних остготских королях, особенно при Тотиле. Иными словами, законодательство Юстиниана защищало интересы сторонников империи, имущественные права которых были ущемлены представителями местной администрации в правление Тотилы[730].
Усиление роли землевладельческой аристократии Италии во взимании налогов в провинциях засвидетельствовано и другим постановлением Прагматической санкции, отстранявшим государственных чиновников высших рангов (maioris dignitatis) от взимания налогов на местах: теперь высшим чиновникам разрешалось вмешиваться в это дело лишь в исключительных случаях (главным образом при неуплате налогов в срок) с целью соблюдения интересов государства и пресечения злоупотреблений провинциальной администрации (Pragm. Sanc., 9)[731].
Вместе с тем в целях бесперебойного получения налогов с Италии для византийского правительства было весьма важно как можно скорее ликвидировать тяжелые последствия гото-византийской войны и восстановить платежеспособность основной массы налогоплательщиков. В это время экономические затруднения в покоренной Италии были столь велики, что византийское правительство, помимо общих законодательных предписаний, направленных на упорядочение налогообложения и финансов, должно было прибегать к экстраординарным мерам. Такой чрезвычайной мерой явилось издание около 556 г. византийским правительством особого закона относительно уплаты долгов в Италии и Сицилии (Const. Just., VIII). Этот закон устанавливал мораторий на 5 лет по всем долгам, сделанным у частных лиц в Италии и Сицилии до нападения войск франков и алеманнов, т. е. до 554 г.[732]
Однако, предоставляя важные привилегии католическому духовенству и земельной аристократии, делая уступки всем землевладельцам Италии, Юстиниан никогда не забывал об интересах фиска; поэтому он со всей строгостью предписывал неукоснительно взимать со всех налогоплательщиков Италии установленные законом налоги (Pragm. Sanc., 9, 10)[733].
Крайняя скудость источников не позволяет нам с точностью определить размеры налогов, платимых населением Италии византийскому правительству. Однако о тяжести налогов на рубеже VI–VII вв. мы можем судить по письмам Григория I, которые полны жалобами на налоговое бремя, особенно тягостное для мелких землевладельцев Италии, беззащитных перед лицом чрезмерных притязаний фиска. Григорий I рассказывает случаи, когда разоренные налогоплательщики должны были продавать в рабство своих детей, чтобы уплатить налоги государству (Greg. I. Б. Epp., V, 38). Он же сообщает о бегство к лангобардам подавленных нуждой и налогами мелких землевладельцев византийской Италии (Greg. I. R.. Epp., V, 38).
Помимо тяжести налогов, жители Италии очень страдали от злоупотреблений византийских финансовых чиновников и особенно военных властей. Так, главнокомандующий византийской армии в Италии Нарсес применял, видимо, в завоеванной провинции систему военных реквизиций, широко распространенную в то время в Восточной Римской империи (Nov. Just., 130). Одновременно в Италии была введена система принудительного расквартирования византийских войск, также весьма тягостная для населения страны.
Практика военных реквизиций была вызвана тем, что все усилия правителей Италии регулярно выплачивать жалованье войскам не могли увенчаться успехом из-за разорения страны, и жалованье солдатам, как правило, задерживалось, что вызывало большое недовольство в армии[734].
В связи с этим военные власти все активнее вмешивались в дела, связанные со сбором налогов и все настойчивее требовали выдачи довольствия войскам в точно установленные сроки. Если в какой-либо провинции имелись недоимки по уплате налогов (а это случалось весьма часто), туда посылались военные чиновники (opinatores) для оказания воздействия на правителя провинции и ускорения уплаты податей. Правда, этим чиновникам строжайшим образом предписывалось обращаться со своими требованиями только к правителю провинции и его оффицию, а отнюдь не к самим налогоплательщикам, однако система военных реквизиций сводила фактически на пет все эти предписания (Nov. Just., 130.1)[735].
Меры византийского правительства, принимаемые против злоупотребления чиновников фиска и военных властей, были столь же мало действенны, как и все законодательство Юстиниана, направленное на упорядочение налогового обложения в империй. Несправедливости и грабежи византийских чиновников при взимании налогов продолжались, несмотря на демагогические сетования и законодательные постановления правительства. Об этом можно судить по многочисленным жалобам населения Италии на злоупотребления, вымогательства и чрезвычайную жадность Нарсеса, финансовая политика которого вызвала большое недовольство жителей провинции.
О злоупотреблениях Нарсеса и его приближенных можно судить еще и по тому, что Нарсес, не получая больше субсидий из Константинополя, сумел в разоренной войной стране не только покрывать все текущие расходы на государственные нужды, но и нажить немалые богатства (LandоIf, XIX, 3). Конечно, часть богатств, увезенных Нарсесом из Италии, была захвачена им в виде военной добычи у остготов; немало было получено в виде доходов с имений, приобретенных в Италии; но вместе с тем несомненно, что и сам ловкий правитель покоренной провинции и его приближенные постоянно обогащались за счет государственной казны, а в конце концов — за счет систематического ограбления населения Италии. Кроме населения собственно Италии, ограблению подвергались жители Сицилии, Сардинии и Корсики, налоги с которых, видимо, уже при Нарсесе, как и в последующее время, поступали в пользу финансового ведомства Италии (Greg. I. R. Epp., V, 38)[736]. Недовольство финансовой политикой византийского правителя особенно усилилось в конце правления Нарсеса и было одной из причин его отставки. Павел Диакон рассказывает так о последних годах правления Нарсеса в Италии: «Разбив и уничтожив все племя готов, Нарсес, воспылав жадностью и стремясь к захвату большого количества золота, серебра и других богатств, вызвал этим большое недовольство римлян, которым внушил ненависть к себе»[737]. Ему вторит Агнелл, который, описывая правление византийского наместника, с горечью замечает, что все римляне в Италии были ограблены Нарсесом (Agn., 95).
Итак, после византийского завоевания в финансовом, управлении Италии произошли серьезные изменения, непосредственно связанные с изменением структуры и характера центрального финансового управления всей империи. В результате общей натурализации хозяйства и развития феодальных отношений в налоговом обложении империи, как и Италии, все большее место занимают натуральные налоги, идущие главным образом на содержание войск и военных чиновников. В связи с общим усилением значения военных властей в экзархатах (а затем в фемах) возросло их влияние и на финансовые дела — на раскладку, сбор и распределение налогов. В дальнейшем же экономическое и политическое обособление византийской Италии от империи в период экзархата способствовало росту независимости финансового управления Италии от центрального правительства.
§ 5. Значение византийского завоевания для исторических судеб Италии
Каково же было значение византийского завоевания для исторических судеб Италии? Что принесло оно этой стране, ее народу?
Придя в Италию под видом ее освободителей от ига варваров, византийцы на самом деле оказались для народных масс этой страны столь же жестокими завоевателями, как и их предшественники — остготы Теодориха. В некоторых же отношениях господство византийской аристократии было даже более тягостным, чем власть остготской знати.
Если при остготах увеличился удельный вес свободного мелкого землевладения и происходила ломка старых отношений рабовладельческого общества, то византийцы несли с собой реставрацию крупного римского землевладения, восстановление зависимого положения рабов и колонов, обременительную систему налогов, гнет бюрократической машины, воссозданной по образу и подобию имперской. Все это чрезвычайно тяжело отзывалось на положении народных масс завоеванной страны. Политика реставрации старых порядков Римской империи, покровительство римской рабовладельческой аристократии и наступление на мелкое свободное землевладение — все это привело к тому, что в сфере социально-экономических отношений византийское завоевание временно затормозило развитие феодализма, хотя остановить его не могло.
Но именно благодаря тому, что византийская рабовладельческая знать в союзе с римской аристократией и католическим духовенством попыталась повернуть вспять историческое развитие Италии, восстановить социально-экономический и политический строй Римской империи и уничтожить все завоевания народных масс, их господство было недолговечно и вскоре вызвало новый подъем народных движений и рост недовольства византийским владычеством различных слоев населения страны.
Наибольшее недовольство народных масс вызывала социально-экономическая политика византийского правительства, направленная к реставрации старых порядков Римской империи. Особенно тягостными для народных масс были попытки восстановить крупное землевладение, отобрать земли у мелких собственников и возвратить их римской знати и высшему католическому духовенству. Для освободившихся рабов и колонов постоянной угрозой были предписания византийского правительства о возврате всех зависимых людей в их прежнее состояние. Сильное недовольство породила также и финансовая политика, от которой в наибольшей степени страдали опять-таки широкие массы трудового населения.
Поэтому немудрено, что народные массы Италии на первых порах встречали лангобардов как своих освободителей от ига византийцев. Лишь позднее кровавая политика лангобардской знати оттолкнула от новых завоевателей население Италии.
Вместе с тем вторжение лангобардов вновь привело к увеличению числа свободных землевладельцев Италии и усилению общинных отношений.
В областях Италии, завоеванных лангобардами, развитие феодализма шло более интенсивно, чем на землях, оставшихся под властью Византии. Лангобардское завоевание, как показали советские ученые[738], окончательно сломило сопротивление отживающего класса римской аристократии и расчистило путь для быстрого роста феодальной собственности и развития феодальных отношений. Между тем в византийской Италии более длительное время сохранялось крупное римское землевладение латифундиального типа (особенно в южной Италии), существовали пережитки рабовладения и другие старые формы зависимости трудового населения (колонат, эмфитевзис и т. п.), римская финансовая и налоговая система и бюрократический аппарат. Как показали советские исследователи, в византийских областях Италии феодальные отношения начали интенсивно развиваться лишь в IX–XI вв.[739]
В области развития торговли и возрождения городов Италии византийское завоевание на первых порах в некоторой степени содействовало временному оживлению городской жизни и укреплению торговых связей Италии с Восточной Римской империей. Однако эти положительные результаты были весьма недолговечны. Упрочению и развитию торговых связей Византии с Италией в дальнейшем мешали как конкуренция византийских и итальянских купцов, так и появление арабского флота, пиратские нападения которого затрудняли торговые связи в бассейне Адриатического и Средиземного морей. Кроме того, политика византийского правительства в Италии была направлена на покровительство морской торговли экзархата с империей и не способствовала развитию внутренней торговли в самой Италии. Постоянная же вражда византийцев с лангобардами и разделение страны между ними мешали в дальнейшем подъему внутренней торговли страны и развитию торговых связей между отдельными областями Италии.
Столь же отрицательными были для Италии последствия византийского завоевания и в сфере политических отношений. Византийские и лангобардские завоеватели, поделив между собой Италию, мешали политическому единству страны, формированию единого итальянского государства и образованию итальянской народности.
Вместе с тем безраздельное господство византийской военной и гражданской администрации во главе с экзархом, продажность и корыстолюбие византийских чиновников, грабивших подвластную им страну, бюрократизация всего государственного управления, беспощадное подавление народных восстаний и всех стремлений населения к независимости — такова была политическая система, которую принесли с собой византийцы в Италию.
Подводя итоги нашему исследованию, мы приходим к выводу, что византийское завоевание Италии не только не принесло освобождения этой стране, но, наоборот, ухудшило положение народных масс, временно затормозило развитие феодальных отношений и помешало политическому объединению Италии.
Таковы, на наш взгляд, были наиболее важные последствия византийского завоевания для Италии. Таково его значение в судьбах этой страны.