[19] и довольно решительно действовать против римской землевладельческой аристократии, экспроприировав земли у крупных посессоров и раздав их своим воинам (из герулов, ругов, сциров и других племен). По словам Прокопия, «передав варварам третью часть земель (τριτημόριον των άγρών), он тем самым крепко привязал их к себе и удерживал тираническую власть в течение десяти лет» (Рrосоp. BG, I, 1.8)[20].
В Теодорихе и его воинах народные массы Италии видели лишь новых завоевателей, открыто заигрывавших к тому же с ненавистными народу представителями старого господствующего класса как светскими, так и духовными. У населения Италии рождалось опасение, что новые завоеватели отнимут те земли, которые в предшествующий период ослабления империи на Западе перешли от крупных землевладельцев к мелким собственникам. В связи с этим длительное сопротивление остготам сторонников Одоакра как в самой Равенне, так и в других областях страны, быть может, объясняется поддержкой со стороны народных масс Италии. Однако перевес сил был все же на стороне войск Теодориха, которому к тому же явно и тайно помогали представители старой римской аристократии и католического духовенства[21], т. е. те социальные круги внутри Италии, которые крепкими нитями были связаны с отживающим строем и ожидали, что войска остготов освободят их от «тирании» Одоакра.
Итак, существенной особенностью остготского завоевания является то, что уже с самого начала вторжения в Италию остготская знать декларировала свой союз с Восточной Римской империей, от имени которой она действовала. Прикрываясь этим союзом, Теодорих и его приближенные попытались, и не без успеха, заключить соглашение с высшим католическим духовенством и римской аристократией, помощь которых содействовала их окончательной победе. Вместе с тем именно подобное поведение новых завоевателей должно было оттолкнуть от них широкие массы населения Италии, которые оказали поддержку Одоакру, что и привело к затяжке войны.
Тем не менее, несмотря на такую компромиссную политику знати, остготское завоевание объективно нанесло серьезный удар по остаткам рабовладельческого строя в Италии, мешавшим дальнейшему развитию общества, и тем самым имело немалое значение для формирования новых феодальных отношений. Это нашло свое выражение прежде всего в изменениях социально-экономического и политического строя Италии, которые произошли в результате этого завоевания.
Глава II.Аграрные отношения в Италии в конце V — начале VI векаМелкая и крупная собственность
§ 1. Расселение остготов в Италии и наделение их землей
Расселение остготов в Италии не было единовременным актом оккупации страны, а происходило в течение довольно длительного времени и постепенно охватило значительную часть территории Апеннинского полуострова.
Основная масса готов была расселена в Северной и Средней Италии. По данным источников, можно прийти к заключению, что поселения остготов имелись в Лигурии (Procop. BG, III, 1. 27), Эмилии (Agath., I, 15; Procop. BG, II, 29. 41), Венетии (Procop. BG, III, 1. 27; 33. 7; IV, 24. 8), в частности Вероне (Procop. BG, III, 3. 3. IV, 26. 21), Пицене (Procop. BG, II, 10. 1–2; Cass. Var., IV, 14. 1; V, 26–27), Тусции (Cass. Var., IV, 14), Умбрии (Cass. Var. VIII, 26) и Самнии (Cass. Var., III, 13. 1–2; V, 26–27; Procop. BG, I, 15. 1). Вся дальнейшая история Остготского государства и весь ход войны с Византией показывают, что наиболее длительным и наиболее прочным господство остготов было именно в Северной и отчасти в Средней Италии, где они опирались на значительную массу поселенных там остготских воинов-земледельцев и где находились наиболее крупные земельные владения знати и королей.
Выбор Равенны столицей тоже был не случаен, а обусловлен тем, что центр владычества остготов находился на севере и северо-востоке Апеннинского полуострова. Здесь же, в Северной и Средней Италии, в основном и был произведен раздел земель между остготами и римлянами.
Что же касается Южной Италии, то здесь остготы, видимо, занимали своими гарнизонами лишь основные крепости и города (такие, как Регий, Неаполь, Кумы и некоторые другие[22]), а не селились большими массами среди местного населения. Во всяком случае Прокопий, рассказывая о завоевании византийцами Южной Италии, сообщает следующее: «Еще раньше добровольно сдались Велисарию жители Калабрии и Апулии, в стране которых не было готов» (Γότθων σφισι τη χώρα ού παρόντων. — Procop. BG, I, 15. 3). По-видимому, и в Сицилии готы ограничились размещением своих гарнизонов в укрепленных пунктах и прежде всего в таких крупных центрах, как Сиракузы и Панорм (Procop. ВС, I, 5.12–19). Однако остготские гарнизоны в Сицилии, по данным Прокопия, были немногочисленны (Procop. ВС, I, 5. 12–17; III, 16. 17–19). О расселении же остготов на территории всего этого острова среди его туземного населения прямых сведений в источниках не имеется.
Таким образом, густота и характер остготских поселений в отдельных областях Италии были совершенно различными[23]. Если в Северной и Средней Италии остготы заняли как города, так и сельские местности, широко расселившись среди римско-италийского населения, то на юге страны, и особенно в Сицилии, их поселения ограничивались гарнизонами крепостей и городских центров[24].
Одновременно с расселением остготов в Италии происходил раздел земель между остготами и римлянами и наделение землей остготской знати, а также рядовых остготских воинов.
Новые завоеватели Италии, по праву победителей, придя к власти, прежде всего захватили земли и другое имущество своих противников. После вероломного убийства Одоакра все его родственники и большинство сторонников из числа знатных варваров, а также часть рядовых воинов были перебиты, а их земли перешли в руки победителей (Cons. Ital., ρ. 318–321. Marc. Chron., a. 489; lord. Get., 193–195; Cass. Chron., 1326, 1331; Chron. Caesaraug., a. 492; Ennod. Paneg., X, 50–53; Jоh. Ant., 99).
Необходимо, однако, отметить, что полной конфискации были подвергнуты имения лишь наиболее видных и активных сторонников Одоакра[25]. Конфискованы были также все отошедшие в свое время правительству Одоакра императорские домены и владения фиска.
Львиная доля конфискованных земель, конечно, перешла в руки королевского дома Амалов и ближайших приближенных короля Теодориха. Королевские домены рода Амалов — включали наиболее плодородные и богатые природными ископаемыми земли, расположенные в различных областях Италии.
За счет конфискованных земель фиска (иногда пустующих), имений Одоакра, его родственников и придворных, также захвативших в свое время значительные земельные владения в Италии, происходило наделение землей и представителей остготской знати. Именно раздачей этих земель были заложены основы крупного землевладения высшей остготской знати в Италии.
Однако удовлетворить потребности в земле всех знатных готов и рядовых остготских воинов за счет конфискованных у политических противников земель все же не представлялось возможным. Поэтому Теодорих, подобно своему предшественнику Одоакру и другим правителям варварских королевств, возникших на территории Западной Римской империи, должен был прибегнуть к разделу земель между остготами и римлянами. Но раздел земель, произведенный в Остготском королевстве, как по своему общему характеру и масштабам, так и по социальной направленности, во многом отличался от земельных разделов в других варварских государствах.
Прежде всего, стараясь как можно меньше ущемить интересы крупных римских землевладельцев и опасаясь вызвать с их стороны недовольство, остготское правительство приняло решение взять у римско-италийских землевладельцев лишь одну треть земель, тогда как в Вестготском и Бургундском королевствах новые поселенцы получили половину или две трети недвижимого имущества галло-римлян[26]. Решение это, несомненно, было подсказано расстановкой классовых сил внутри Италии в момент завоевания и являлось одним из наиболее ярких проявлений общей политики Теодориха, направленной к компромиссу с римско-италийской знатью. И характерно, что Прокопий не упрекает Теодориха в том, что «он тоже распределил между своими готами ту часть земельных владений, которую Одоакр передал своим приверженцам» (πλήν γε δή οτι των χωρίων την μοίραν έν σφίσιν αύτοίς Γότθοι ενείμαντο, ηνπερ Όδόακρος τοίς στασιωτοας τοΐς αύτού Ιδωκεν. — Procop. BG, I, 1. 28).
Идеолог старой сенаторской римской аристократии, Прокопий, конечно, сожалеет, что Теодорих не уничтожил «несправедливости», совершенной по отношению к римским землевладельцам его предшественником, но вместе с тем радуется, что остготский король на этот раз ограничился захватом только одной трети земель своих римских подданных. Тем самым Прокопий как бы примиряется с разделом земель, проведенным остготами, и считает такой раздел «наименьшим злом» для римской аристократии. Подобное отношение Прокопия к разделу земель между остготами и римлянами отнюдь нельзя считать случайным; оно показывает скорее всего, что этот раздел не был особенно тяжел для знатных римских землевладельцев.
И действительно, лишь в свете политики сближения с римской знатью, проводимой правительством Теодориха, можно понять, например, тот факт, что остготское правительство столь важное и сложное дело, как расселение готов в Италии, поручило комиссии во главе с римским сенатором Петром Марцеллином Феликсом Либерием, который занял пост префекта претория в правительстве Теодориха (Cass. Var., II, 16)[27]. Само это назначение Либерия главой комиссии по разделу земель между готами и римлянами уже являлось важной уступкой со стороны остготского правительства крупным землевладельцам Италии. Разумеется, Либерий, представитель высшей римской аристократии, при осуществлении столь важной миссии действовал в интересах римской землевладельческой знати, хотя и стремился удовлетворить требования новых завоевателей. Поэтому деятельность комиссии Либерия была направлена к тому, чтобы наделить остготов землей главным образом за счет конфискации земель у тех новых землевладельцев, которые приобрели земли в предшествующий период — во время правления Одоакра, но не за счет сохранившихся еще крупных поместий римских собственников. Разделу подлежали в первую очередь крупные имения тех римских землевладельцев, которые перешли на сторону Одоакра и получали от него земельные пожалования. Рядовые же остготские воины расселялись главным образом на земельных участках воинов Одоакра[28], уже выделенных из владений римских посессоров. В связи с этим поселение остготов наиболее широко производилось именно в Северной и Средней Италии, где ранее были расквартированы герулы, руги и сциры, служившие прежнему правителю Италии. На юге же страны и на острове Сицилия, где крупное римское землевладение латифундиального типа еще прочно сохраняло свои позиции и где крупные землевладельцы оказывали решительное сопротивление захвату их владений, раздел земель между готами и римлянами был произведен в значительно меньших масштабах[29].
Очень сомнительно, однако, чтобы комиссии Либерия удалось ограничиться разделом земель исключительно сторонников Одоакра. Из документов, собранных в «Вариях» Кассиодора, видно, что раздел коснулся в какой-то мере и земель римских посессоров (см., например, Cass. Var., II, 16, 17).
По данным «Барий», реальный раздел земель между остготами и римлянами в Италии происходил следующим образом: из земельных владений прежних хозяев выделялись так называемые терции (tertiae), равные ⅓ имения (Cass. Var., II, 14; II, 16.5), и из этих терций составлялись наделы (sortes) остготов (Cass. Var., II, 17).
Земельный раздел был произведен комиссией Либерия в течение нескольких лет и в основном закончен к 507 г. (Cass. Var., III, 16).
При вышеуказанном составе комиссии по разделу земель не могло быть и речи о том, чтобы реальный раздел в равной степени коснулся как крупных, так и мелких земельных собственников. Италии, Бесспорно, высшая земельная аристократия- добивалась всевозможных изъятий и льгот в свою пользу. Именно такой льготой, на наш взгляд, являлась замена фактической передачи готам ⅓ земель уплатой денежного взноса с земельного владения в пользу остготского правительства или знатных готов (Cass. Var., I, 14; II, 17)[30]. Вполне естественно, что за редким исключением (например, в случае малого плодородия почвы или отсутствия рабочих рук для обработки земли), крупному землевладельцу было значительно выгоднее и спокойнее уплатить денежный взнос в пользу остготского правительства, чем иметь у себя в имении такого опасного соседа, как какой-либо знатный гот, который являлся бы для него постоянной угрозой. Кроме того, римские землевладельцы всегда могли рассчитывать уплатить этот взнос за счет дополнительных платежей и подборов, взысканных ими с зависимого населения (колонов и сельских рабов) их поместья. Поэтому можно предположить, что замена терций (реальных участков земли) уплатой денежных взносов (тоже называвшихся терциями) в пользу государства или отдельных представителей остготской знати была важной привилегией, которой в ряде случаев добилась римская землевладельческая аристократия.
Вместе с тем эта замена в некоторых случаях соответствовала и интересам Остготского государства, так как иногда реальный раздел земель между остготами и римлянами провести было крайне затруднительно, ибо, как правильно отмечает П. Виноградов, «число готов и густота их поселения в различных местностях не могли быть точно согласованы с числом и размерами римских владений»[31].
В отдельных случаях и для мелких и средних римских посессоров выделение терций, земельных участков, заменялось уплатой денежного взноса с их владений. Ведь некоторым знатным готам, уже получившим земли согласно королевским пожалованиям, но все же претендовавшим на треть владений римских поссесоров, было выгоднее получить у мелких и средних собственников не ⅓ их небольших участков, а какую-то часть их доходов в виде денежных или натуральных взносов. В подобных случаях, по-видимому, мелкие собственники по соглашению с остготской знатью вносили эту подать непосредственно новым землевладельцам, а не государству.
Таким образом, социально-политическая направленность деятельности комиссии патриция Либерия сказалась также и в том, что земельный раздел коснулся далеко не в равной степени различных категорий римско-италийских земельных собственников. При разделе земель комиссия Либерия учитывала не только политическую позицию, но и социальный вес и политическое влияние местного землевладельца, делая в пользу более влиятельных землевладельцев важные уступки.
Комиссия патриция Либерия не только передавала остготам земельные участки, конфискованные у сторонников Одоакра и выделенные из имений римлян, но и определяла размеры каждого надела. Само собою разумеется, что не было и не могло быть никакого равенства и в наделении землей остготов различного социального и имущественного положения. Размер земельного участка, получаемого остготами, зависел от политического влияния нового владельца и его ранга в остготской армии[32]. При таком характере раздела лучшие земли и большую их часть, естественно, присваивала остготская знать из числа приближенных короля, а рядовые остготские воины в большинстве случаев должны были мириться с получением лишь небольших участков земли (Cass. Var., V, 12). Остготская знать, приближенные и дружинники Теодориха, конечно, не желали довольствоваться лишь ⅓ небольших земельных участков мелких и средних земельных собственников. Поэтому можно предположить, что бывали случаи, когда представители остготской знати, занимавшие высокие посты в армии, получали терции из участков нескольких владельцев. Возможно, эти терции были расположены чересполосно среди владений местного римско-италийского и варварского населения страны. В угоду влиятельным представителям остготской знати правительство Теодориха иногда соглашалось даже на новое' перераспределение земель, по-видимому, в ущерб мелким остготским землевладельцам, которые получали новый надел худшего качества и, возможно, меньших размеров (Cass. Var., V, 12).
В связи с разделом земель между остготами и римлянами встает очень важный вопрос о том, какие права на полученные участки земли приобретали новые владельцы, т. е. как юридически оформлялся земельный раздел и на каком праве давались терции остготам?
Как известно, воины Одоакра селились в Италии лишь в качестве федератов, на основе римского права военного постоя, связанного с передачей воину ⅓ владений римских земельных собственников. По всей вероятности, раздел земель при Одоакре еще не был юридически оформлен. Иную картину мы видим во время остготского завоевания. Права на землю новых собственников обязательно получали юридическое оформление. Так, комиссия патриция Либерия осуществляла свою деятельность через особых должностных лиц (delegatores), которые выдавали новым владельцам земель грамоты (pitlacium), подтверждавшие их права на владение землей; в случае же отсутствия подобной грамоты приобретение собственности считалось незаконным. По этому поводу было издано особое постановление остготского правительства, которое гласило: «Если в течение того времени, как мы перешли с помощью божьей через Сонций и впервые приняли власть над Италией, какой-либо варвар незаконно захватил имение римлянина (Romani praedium), не получив предварительно грамоты (pittacium) от нашего уполномоченного (delegatone), он должен немедленно возвратить захваченное прежнему владельцу» (Cass. Var., I, 18. 2).
Весьма характерно, что юридически оформлялись права собственности не только на участки (sortes), передаваемые готам, но и на земли, оставшиеся у римско-италийских землевладельцев, равные ⅔ их прежних владений. Питтакий, удостоверяющий право владения участком, полученным по разделу, выдавался комиссией патриция Либерия как остготам, так и римлянам. Известно, например, что некий римлянин по имени Ромул и его мать получили от комиссии Либерия питтакий, подтверждающий их право на участок земли, доставшийся им после раздела (Cass. Var., III, 35).
Выдача подобных специальных королевских грамот должна была вместе с тем оградить как новых владельцев-остготов, так и старых владельцев-римлян от возможных претензий со стороны третьих лиц и предотвратить судебные тяжбы по поводу прав собственности на поделенные участки. При этом очевидно, что римские собственники могли отчуждать только оставшиеся у них после раздела земли, но теряли какие-либо права распоряжения земельными участками (sortes) своих совладельцев-готов. Так, в равеннском папирусе 540 г. сохранилась купчая грамота, согласно которой римлянин Домник продал нотарию Монтану свое имение, свободное от всяких возможных исков со стороны совладельцев и каких-либо других претендентов и наследников, а также свободное от варварского надела (sorte barbari. — Маr., 115). В данном случае эта оговорка, внесенная в акт о продаже земли, скорее всего показывает, что из земельного владения, являющегося объектом сделки, уже была выделена ⅓ земли в виде надела готскому воину. Владелец имения Домник может продать лишь оставшуюся у него и свободную от притязаний со стороны готов часть имения. Продавец же хочет иметь гарантии в том, что покупаемое им имение уже более не подлежит разделу и не может быть предметом тяжбы с совладельцем-готом[33].
Но на каком же праве получали свои sortes сами остготы? Довольно значительная степень разложения общинно-родовых отношений и развития социальной дифференциации у остготских племен привела к тому, что во время расселения в Италии (и чем дальше, тем все больше) остготская знать, да и часть остготских воинов стремились закрепить за собой полученные по разделу земельные участки в полную собственность. Немалую роль при этом, конечно, сыграло также и влияние на остготов римских частнособственнических институтов и римского права. Хотя вряд ли можно сомневаться в том, что при поселении на землях Италии остготы так же, как и их предшественники, использовали в своих интересах римское право военного постоя, но полученные ими земельные участки — терции — уже переходили к ним в полную безусловную собственность. Приобретение новыми владельцами прав безусловной частной собственности на полученные по разделу участки земли подтверждается тем, что остготы, — владельцы этих участков (как и других полученных земель), по данным равеннских папирусов, могли впоследствии свободно распоряжаться ими: дарить, завещать и отчуждать их любым способом (Маr., 85, 86, 114–117, 118; Тjadеr, 13). Женщины, как и мужчины, в равной мере получали право наследовать приобретенные участки и свободно распоряжаться ими (Маr., 86, 114).
Таким образом, мы видим, что раздел земель при остготах во многом отличался от наделения землей варваров-федератов при Одоакре. И хотя по своим масштабам, по количеству вовлеченных в него земель этот раздел и не был столь широким, как в некоторых других варварских государствах, но по своим результатам он имел большое значение, поскольку повлек за собой укрепление свободного землевладения в Италии того времени.
Вопрос о разделе земель был теснейшим образом связан с вопросом об использовании рабочей силы новыми землевладельцами и о формах эксплуатации зависимого населения.
Раздел земель в других германских варварских королевствах обычно сопровождался получением новыми владельцами определенной части зависимого населения. Так, известно, что у бургундов при первом разделе земель к новым поселенцам перешла и ⅓ рабов галло-римлян. Возможно, что и у вестготов земли галло-римлян передавались завоевателям вместе с населявшими эти участки рабами[34].
Что же касается остготов, то прямых свидетельств о разделе между завоевателями и римлянами рабов и другого зависимого населения у нас нет. Но на основании данных источников об ожесточенной борьбе, завязавшейся между остготской и римской знатью за приобретение рабов и колонов уже вскоре после расселения остготов в Италии, можно предположить, что остготская знать не получила при разделе достаточного числа рабов и колонов и постоянно нуждалась в рабочих руках для обработки своих имений. Это вполне естественно, если учесть, что земля, по-видимому, переходила к завоевателям вместе с зависимым населением, жившим на ней, лишь в тех случаях, когда терции остготов выделялись из имений, конфискованных у крупных римских землевладельцев, являвшихся политическими противниками новых завоевателей. И поскольку немалая часть земель была захвачена остготами у мелких и средних землевладельцев, не имевших рабов и колонов или имевших их в крайне незначительном числе, постольку потребность остготской знати в рабочих руках далеко не была удовлетворена. В связи с этим можно выдвинуть предположение о том, что остготская знать в тех случаях когда она получала крупные имения из фонда королевских владений и пустующих земель фиска, могла помещать на этих землях дружинников и зависимых от нее людей, прибывших вместе с ней в Италию. Наделение остготских дружинников и воинов землей в поместьях знати послужило основой развития их зависимости от владельцев земли. Вполне вероятно, что с течением времени какая-то часть лично свободных готов, поселенных на землях крупных землевладельцев, превращалась в колонов своих патронов — крупных земельных собственников из высшей остготской военно-служилой знати[35].
Значительная нужда в рабочих руках ощущалась также и в королевских доменах и на землях фиска. Естественно предположить, что земли самого Одоакра и государственного фиска перешли в руки остготского правительства вместе с населявшими их зависимыми людьми. Однако заселение пустующих земель фиска и новых патримониев короля производилось, видимо, путем помещения на этих землях свободных остготов в качестве арендаторов. Действительно, мы располагаем данными о том, что среди, свободных арендаторов королевских доменов (conductores domus regiae) были и остготы (Ennod. Epp., VII, 1; Cass. Var., V, 30.6; VIII, 33), Примечательно, что домены остготских королей, находившиеся в Южной Италии (в Апулии, Лукании и Бруттии), обрабатывались преимущественно при помощи свободных арендаторов (Cass. Var., I, 16; V, 39). Это заставляет предположить, что именно на юге Италии, где не было в значительных масштабах раздела земель между остготами и римлянами, остготское правительство охотнее всего селило свободных остготов на положении арендаторов королевских доменов. Некоторые представители остготской знати, не довольствовавшиеся доставшимися им земельными владениями, также снимали в аренду (обычно долгосрочную) земли короля или королевского фиска. Так, например, в Лукании и Бруттии, наряду с мелкими свободными арендаторами, на королевских землях имелось немалое число крупных, среди которых были и представители остготской знати (Cass. Var., V, 39; XII, 5). Для обработки арендуемых земель они использовали труд местных зависимых земледельцев — рустиков.
Итак, приведенные факты свидетельствуют, что раздел земель был далеко не единственной формой наделения остготов, землей: королевские пожалования, помещение остготской знатью своих дружинников на приобретенных ею землях, наконец сдача в аренду владений фиска — вот разнообразные пути и формы для того, чтобы обеспечить остготов-завоевателей основным средством производства — землей.
Было бы, однако, наивным полагать, доверяясь напыщенным посланиям ученого министра короля Теодориха — Кассиодора, что расселение остготов в Италии и наделение их землей протекали мирно, без борьбы с римлянами. Выражая официальную точку зрения остготского правительства, проводившего политику сближения с римской земельной аристократией, Кассиодор в своих посланиях старается доказать, что раздел земель в Италии не только происходил мирным путем, но и принес пользу и готам и самим римлянам.
Однако лишь в свете этой чисто классовой политики компромисса между остготской и римской знатью становится более ясным истинный социальный смысл хвастливых заявлений Кассиодора о результатах деятельности комиссии по разделу земель между остготами и римлянами. Остготское правительство благодарило патриция Либерия за то, что он провел раздел земель, удачно разместил войска и установил порядок в провинциях Италии. От имени Теодориха Кассиодор писал: «Нам очень приятно заметить, что наш уполномоченный при распределении терций умел соединить и имущество и души готов и римлян: ибо соседство их не только не подает повода ко взаимной вражде, но, напротив, общее владение еще более поддерживает согласие между ними» (Cass. Var., II, 16.5). Ибо, продолжает Кассиодор, «потерею скреплена дружба обоих народов и уступкою части поля приобретен защитник, который и весь участок сохранит неприкосновенным (amicitiae populis per damna creverunt et parte agri defensor adquisitus est, ut substantiae securitas integra servaretur. — Cass. Var. II, 16.5).
Какой горькой иронией звучат эти демагогические и хвастливые уверения Кассиодора о дружбе остготов и римлян в свете всей последующей истории их взаимоотношений в Италии: сближение остготской и римской знати оказалось весьма непрочным. И сам Кассиодор должен был признать, что тяжбы и столкновения (indisciplinatio) между готами и римлянами из-за разделенных участков земли стали обычным явлением (assolet) в жизни Италии того времени (Cass. Var., VII, 3.1).
Как мы увидим дальше, остготская знать уже вскоре поело раздела земель стала считать себя обделенной и отнюдь не удовлетворилась полученными ею землями. Ее аппетиты росли с каждым годом, и в связи с дальнейшим развитием социального неравенства внутри остготского общества, ускорившимся с момента поселения остготов в Италии, возрастали и претензии остготской знати на все новые и новые земельные владения.
В результате этого начались самовольные захваты земель римлян могущественными лицами (potentes) из числа остготской знати. От этих захватов страдали прежде всего мелкие и средние землевладельцы Италии, наиболее беззащитные перед лицом новых завоевателей. Вместе с тем стремление остготской знати к расширению земельных владений рано или поздно должно было привести и действительно привело к разрыву временного союза остготского правительства с римской земельной аристократией.
Каковы же были результаты и историческое значение расселения остготов в Италии и произведенного ими раздела земель?
На наш взгляд, не следует преуменьшать значения тех социально-экономических изменений в Италии, которые были связаны с переселением на полуостров довольно значительного числа остготов и наделением их землей.
Мелкие свободные землевладельцы из поселившихся на землях Италии варваров, по крайней мере на первых порах, находились, конечно, в более независимом положении от крупных собственников и даже от государства, чем большинство мелких римско-италийских посессоров. Юридическое оформление прав новых владельцев на земельные участки дало им возможность свободнее распоряжаться землей и быть более самостоятельными в ведении хозяйства, чем, например, римские муниципальные землевладельцы, опутанные различными повинностями в пользу курии. Кроме того, остготы-землевладельцы, видимо, находились и в более независимом, чем римские посессоры, положении и в отношении государства, поскольку, как мы увидим далее, они были освобождены от уплаты налогов, за полученные ими по разделу участки земли и должны были лишь нести воинскую повинность. Все это давало свободным остготам-земледельцам сравнительно большую хозяйственную самостоятельность и делало их значительно более заинтересованными в своем труде[36]. Вместе с тем размещение на домениальных землях свободных вар-варов-арендаторов, видимо, также благоприятно отразилось на интенсификации обработки королевских доменов, поскольку свободные арендаторы были значительно более заинтересованы в труде, чем рабы и колоны.
Большая же заинтересованность значительной массы свободных крестьян — мелких землевладельцев и арендаторов — в более интенсивной обработке полей в итоге привела к некоторому подъему сельского хозяйства Италии в конце V — первой половине VI в.[37] Прежде всего поселение варваров-земледельцев на пустующих землях фиска (особенно в Северной Италии) вызвало расчистку новых земель и расширение посевных площадей. Возможно, что улучшилась в какой-то степени и обработка почвы в связи с тем, что часть земель перешла в руки свободных земледельцев. Остготское правительство поощряло занятие земледелием (Cass. Var., IX, 10.2) и в целях осушения болотистых мест и расширения посевных площадей проводило в различных областях Италии мелиоративные работы (Cass. Var., II, 21, 32, 33; CIL, X, 6850; XI, 10; Iоrd. Get., 151; Ennod. Paneg., XVII, 81).
Важнейшей отраслью сельского хозяйства Италии в остготский период являлось хлебопашество. Основными зерновыми культурами, возделываемыми во многих областях Италии, были по-прежнему пшеница (triticum) и просо (panicum). Весьма важным показателем известного подъема сельского хозяйства в первые десятилетия существования Остготского государства является то, что Италия, лишенная подвоза хлеба из Северной Африки и Египта, снабжалась почти исключительно хлебом, производимым в самой стране и на острове Сицилия. Сицилия по-прежнему была житницей Италии (lord. Get., 308); сицилийский хлеб поступал в виде натуральных податей и скупался государством через особых скупщиков (prosecutores frumentorum)[38]. Хлеб производился и во многих провинциях самой Италии, в Лигурии (Cass. Var., II, 20; XI, 14), Тусции, Кампании, Лукании (Cass. Var., IV, 5), Апулии и Калабрии, а также в Истрии (Cass. Var., XII, 22–24), которая снабжала зерном Равенну и некоторые города Северной Италии. Особенно славились своими богатыми урожаями Апулия и Калабрия, которые, как и Сицилия, снабжали хлебом Рим, Равенну, города Северной Италии, а в случае продовольственных затруднений даже такие сравнительно отдаленные области, как Южная Галлия[39].
Помимо хлебопашества, широкое распространение имело виноградарство, садоводство, огородничество, выращивание оливок. Богатыми виноградниками и производством вина особенно славились Истрия (Cass. Var., XII, 22–23), Лигурия (Cass. Var., XI, 14.3), Венетия (Cass. Var., X, 27; XII, 4, 26), Бруттий и Лукания (Cass. Var., VII, 12). О Бруттии Кассиодор прямо говорит, что там нет хлебопашества, но зато произрастают виноград и оливки (Cass. Var., XII, 14.1).
Важной отраслью хозяйства было также скотоводство. Природные условия Бруттия и Лукании, богатых прекрасными пастбищами, благоприятствовали разведению скота. Бруттий славился табунами коней (equinis… armentis. Cass. Var., VIII, 31.5. Cp. Cass. Var., I, 4. 17) и изобилием крупного рогатого скота (boum… ubertate. Cass. Var., XI, 39.3); в Лукании было особенно много свиней (Cass. Var., XI, 39.3). О прогрессе скотоводства, связанном с поселением на территории Остготского королевства варварских племен, свидетельствует письмо Теодориха жителям Норика, где им рекомендуется обменять местных быков, отличавшихся меньшими размерами (minores, membris), на более дорогих (pretiosiores) и более рослых быков, принадлежавших алеманнам, переселявшимся на находившуюся под властью остготов территорию[40]; в результате этого, по словам Теодориха, на полях Норика появились бы стада более крупных животных (armentis grandioribus. — Cass. Var., III, 50.2).
Довольно широко развивались и такие важные промыслы, как рыболовство и пчеловодство. Рыболовство было одним из основных занятий жителей Венетии, где природные условия мало благоприятствовали развитию земледелия, но зато прибрежные воды изобиловали различной рыбой. В этой провинции, кроме рыболовства, важной отраслью хозяйства являлся соляной промысел (Cass. Var., XII, 24.6). Большое хозяйственное значение рыболовство имело для Истрии, Лигурии и для некоторых прибрежных областей Южной Италии (Cass. Var., XII, 14.3). Пчеловодством также занимались преимущественно в южных провинциях, особенно в Бруттии (Cass Var., XII, 14). В Северной Италии, в долине реки По, изобилующей густыми лесами, большое распространение получили лесные промыслы.
На основании сохранившихся источников крайне трудно, а быть может, и совсем невозможно, точно определить, каковы были действительные масштабы подъема сельского хозяйства Италии в конце V — начале VI в. Однако наличие этого подъема (по сравнению с последними годами существования Западной Римской империи) представляется весьма вероятным. Правда, этот подъем не был сколько-нибудь длительным и прочным: определенные внутренние и внешние причины, анализ которых будет предметом дальнейшего исследования, привели вскоре к новому экономическому упадку Италии.
§ 2. Мелкое и крупное землевладение в Италии в конце V — первой половине VI века
На рубеже V и VI вв. мы можем проследить в Италии несколько типов мелкого землевладения. Это прежде всего землевладельцы городского типа, среди которых было еще немало мелких собственников (tenues. — Cass. Var., I, 19.2); далее, италийские сельские собственники и различные пришельцы-варвары, ранее жившие в Италии; наконец, рядовые остготы и другие варвары, расселившиеся вместе с ними среди италийского населения. Судьбы городских собственников будут рассмотрены нами в особой главе; сейчас мы остановимся только на положении двух последних категорий.
В эдикте Теодориха к свободным людям, в том числе к мелким свободным землевладельцам, обычно прилагается общий термин ingenui[41]. В «Вариях» Кассиодора мелкий свободный земледелец обозначается термином cultor agri (Cass. Var., IV, 51; X, 27), а в более отвлеченном, риторическом смысле — agricola[42]. Кроме того, у Кассиодора свободные мелкие землевладельцы довольно часто скрываются под более общими, порою весьма неопределенными терминами — посессоры, трибутарии и рустики.
Термин possessores в источниках конца V–VI в. имеет весьма широкое значение и применяется как к крупным, так и к мелким землевладельцам. В труде Кассиодора этот термин встречается довольно часто; нередко он носит обобщающий характер и относится к различным по своему имущественному положению группам владельцев земли. Однако чаще всего этим термином у Кассиодора обозначаются мелкие землевладельцы. Это явствует из того, что посессоры приравниваются в его труде к плательщикам государственных налогов — трибутариям (Cass. Var., V, 39.14; XI, 7.3; XII, 2; 16; 28). Конечно, и крупные землевладельцы являлись плательщиками государственных налогов, внося подати за своих колонов и других зависимых от них людей, однако красочные описания бедствий и разорения трибутариев Италии, которыми буквально пестрит труд Кассиодора[43], убеждают нас в том, что в приведенных у Кассиодора рескриптах и посланиях остготских королей речь идет в первую очередь о мелких посессорах, владеющих небольшими участками земли. Именно для этой части свободных землевладельцев были особенно обременительными налоги и притеснения налоговых сборщиков. Необходимо отметить, что в остготское время термин possessor значительно определеннее, чем другие термины, указывал на владельческие права земельных собственников (в том числе и мелких) на их участки земли (Cass. Var., VIII, 31.4). Следовательно, можно предположить, что этот термин в Остготском королевстве применялся по отношению к той категории мелких и средних земельных собственников, которые в большей степени, чем другие группы свободного крестьянства, сохраняли владельческие права на землю. Привлекает особое внимание также и то обстоятельство, что термин possessor в Остготском королевстве применялся не только к муниципальным землевладельцам[44], но и к лицам, владевшим землей вне курий и не являвшимся представителями сословия декурионов. Так, в эдикте Теодориха не проводится разделения на посессоров, владевших землями в составе городских территорий, и землевладельцев, имевших земли вне курий (E. Theod., 10–12, 76, 132–136).
Наряду с этим, как мы увидим ниже, термин possessores применялся и для разграничения двух различных по своему характеру видов собственности в городских общинах — посессоры, владеющие землями на территории городской общины и платящие государственные налоги, противопоставлялись муниципальным землевладельцам — куриалам.
Итак, в Остготском королевстве термином possessores обозначались нередко средние и мелкие земельные собственники, владевшие участками земли в сельских местностях и на территории городских общин. Довольно широкое применение этого термина к мелким и средним свободным собственникам, на наш взгляд, служит косвенным свидетельством некоторого укрепления этой прослойки свободного сельского населения Италии в конце V — начале VI в. и сохранения в той или иной степени ее роли в последующем десятилетии.
Термин tributarii, в эпоху Поздней Римской империи обозначавший, по мнению некоторых исследователей, зависимых людей, близких по своему положению к рабам[45], в «Вариях» Кассиодора встречается уже в ином значении. В большинстве случаев у Кассиодора под этим термином скрываются плательщики государственных налогов из числа лично свободных людей, имеющих свое маленькое хозяйство и возделывающих трудом своих рук небольшое поле[46]. В рескрипте 509 г. на имя префекта претория Фавста Теодорих упоминает о том, что королевские войска во время своего похода опустошили возделанные поля трибутариев в области Коттийских Альп, так что они не могли больше платить налоги (Cass. Var., IV, 36.3). Рассказывая о притеснениях налогоплательщиков в Испании, Кассиодор сообщает, что сборщики податей обременяли налогами наследственное имущество посессоров (patrimonia possessorum. — С ass. Var., V, 39.5). В этом послании прямо говорится, что трибутарии имеют свое имущество (substantia), которое следует охранять от посягательств налоговых сборщиков и других чиновников (Cass. Var., V, 39.12). В послании Теодата от 535/536 г. трибутарии Лигурии и области венетов названы термином cultores (Cass. Var., X, 27.1–2).
Следовательно, во времена первых остготских королей под понятием «трибутарии» подразумевались чаще всего мелкие свободные землевладельцы Италии, платившие налоги государству[47].
Вместе с тем, однако, и в Остготском королевстве термин «трибутарии» продолжал сохранять оттенок некоторой приниженности, зависимости, характерный для положения «податного сословия», поскольку теперь он применялся преимущественно к той части мелких свободных землевладельцев Италии, которая в силу экономических причин все более и более сближалась по своему положению с зависимым населением, хотя и «охраняла еще свои участки земли, за которые уплачивала налоги государству.
По своему этническому составу посессоры-трибутарии в основной массе принадлежали к коренному римско-италийскому населению. Вместе с тем в их состав входили также и мелкие собственники из различных варварских племен, некогда поселившихся на территории Италии, так называемые antiqui barbari (Cass. Var., V, 14).
Завоеватели-остготы, освобожденные от уплаты налогов за полученные ими по разделу участки земли, становились налогоплательщиками лишь в том случае, если они сверх своих sortes приобретали земли римских посессоров и тем самым превращались в трибутариев.
В источниках остготского времени свободные мелкие земледельцы иногда, правда довольно редко, обозначаются также и термином «рустики» (rustici. — Cass. Var., VIII, 31–33; XII, 14.3).
Значительную массу свободных мелких землевладельцев Италии на рубеже V и VI вв. составляли рядовые остготы и союзные с ними воины, например гепиды или алеманны, получившие земельные участки (sortes) в период непосредственно после завоевания Италии или наделенные ими в последующие десятилетия. О том, что остготские воины были вместе с тем и землевладельцами, свидетельствуют разнообразные источники. Так, Аталарих, обращаясь к готам, поселившимся в Умбрии, писал в 526 г.: «Вас питают собственные земельные участки (sortes propriae)» (Cass. Var., VIII, 26.14). Прокопий свидетельствует, что еще в 40-е годы VI в. основная масса воинов Витигиса имела свои поля (αγρούς), которые остготы сами возделывали (Рrосоp. BG, II, 29.35).
Возникает вопрос, сохранились ли у остготов и союзных с ними племен после их расселения в Италии общинные отношения. В отличие от буржуазных ученых[48] советские исследователи А. И. Неусыхин и И. А. Дворецкая склоняются к положительному ответу на этот вопрос. Однако А. И. Неусыхин затрагивает проблему остготской общины лишь мимоходом, не приводя аргументации[49], а И. А. Дворецкая, на наш взгляд, в ряде случаев произвольно истолковывает свидетельства источников и усматривает известия об общине там, где на самом деле о ней и речи нет[50]. Это, как нам кажется, оправдывает попытку еще раз вернуться к вопросу об общине в остготской Италии.
Прямое и бесспорное упоминание общины в источниках остготского времени встречается, насколько нам известно, лишь один раз, и тем более удивительно, что И. А. Дворецкая не обратила на него внимания. В «Вариях» Кассиодора идет речь о гепидах, которые должны пройти через Венетию и Лигурию в Галлию для охраны границ Остготского королевства. Чтобы они не грабили в дороге и имели средства торговать с жителями этих провинций, им выдается по 3 солида на каждую кондаму (per unamquamque condamam). В следующем послании Кассиодор подчеркивает, что эти выдачи должны были быть сделаны не в натуре (species ipsae), ибо припасы трудно доставить и они могут оказаться испорченными, но в золоте, по 3 солида на каждую кондаму (Cass. Var., V, 10.2; V, 11).
Уже Т. Моммзен показал, что condama этих писем есть не что иное, как кондома[51], однако Моммзен ошибочно считал ее гуфой, т. е. земельным наделом. В действительности же речь ждет о гепидах, оторвавшихся от земли и движущихся по направлению к Галлии; поэтому видеть в кондаме Кассиодора земельную меру невозможно. Термин condama обозначает здесь, подобно кондоме более поздних документов[52], семейную общину.
Характерная для общинных порядков терминология: consortes (Cass. Var., VII, 3.1), vicini (Cass. Var., VIII, 3.3), vicinitas (Cass. Var., II, 16.5), довольно часто встречается в «Вариях». Уже И. А. Дворецкая[53] обратила внимание на сохранившееся в «Вариях» постановление, запрещавшее привлекать к уплате чужих долгов тех, кто был связан соседством с должником. Но Дворецкая не заметила при этом, как раскрывается в этом документе термин «соседство» (vicinitas).
«Соседство» составляют братья (germani), родители и дети, муж и жена и другие родственники (Cass. Var., IV, 10. 2). Иными словами, понятие «соседство» в сознании остготов еще совпадало с «родством», соседями были прежде всего сородичи, члены кондомы.
Таким образом, весьма вероятно, что остготы и их союзники в период расселения в Италии еще сохраняли (пусть в пережиточной форме) элементы семейной общины. Однако влияние частнособственнического римского права и интенсивность процесса имущественной и социальной дифференциации были здесь настолько значительными, что распад семейной общины в Италии сопровождался не формированием общины-марки, а образованием свободно отчуждаемой собственности в духе римского права. Во всяком случае, источники но засвидетельствовали существования территориальной общины у остготов Италии.
Иначе говоря, наделы остготов в Италии сразу же стали их аллодами. По словам Ф. Энгельса, «аллодом создана была не только возможность, но и необходимость превращения первоначального равенства земельных владений в его противоположность. С момента установления аллода германцев на бывшей римской территории он стал тем, чем уже давно была лежавшая рядом с ним римская земельная собственность, — товаром». Вместе с тем, окончательное разложение общинно-родовых отношений и превращение земельных наделов остготов в их аллодиальную собственность неминуемо способствовали формированию новой крупной земельной собственности феодального типа. «Итак, — пишет Ф. Энгельс, — с того момента, как возник аллод, свободно отчуждаемая земельная собственность, земельная собственность как товар, возникновение крупного землевладения стало лишь вопросом времени»[54].
Но если существование территориальной общины у остготов не находит документального подтверждения, то это отнюдь не исключает того, что в других областях как социально-экономической, так и политической жизни остготского общества пережитки общинно-родового строя еще продолжали существовать и после переселения остготских племен в Италию.
Наиболее живучими оказались, по-видимому, отношения родовой и общинной взаимопомощи, несомненно, сыгравшие свою роль в борьбе двух характерных для этого периода тенденций общественного развития (рабовладельческой и феодальной). Соседские связи сохранили известное влияние в быту остготов и других сельских жителей Италии. Так, соседи привлекались в качестве свидетелей при составлении и подписании таких документов, как акты об отчуждении земельного участка или об его передаче по наследству (E. Theod., 132–133).
Командиры подразделений остготских войск — «тысяч» — еще в VI в. назывались millenarii. Так, в послании короля Теодориха сайону Гудуину от 523/526 г. «милленариям-тысячникам», командующим готскими войсками, живущими в Пицене и Самнии, отдается приказ явиться ко двору за получением донативы для своих воинов (Cass. Var., V, 27.1)[55].
Непосредственно после завоевания остготские воины находились в более привилегированном положении, чем масса римских посессоров-трибутариев; они были освобождены от налогов за свои участки (sortes) и обладали исключительным правом несения военной службы. Свободные остготские воины-земледельцы бесспорно пользовались известным политическим влиянием в остготском обществе, что нашло отражение в законодательных и нарративных источниках. Так, правительство Теодориха было принуждено принимать некоторые административные меры против насильственных захватов знатью земель мелких собственников и против других беззаконий могущественных лиц (potentiores). Именно воздействием этой общественной прослойки Остготского государства можно объяснить включение в эдикт Теодориха ряда постановлений (при этом в большинстве случаев являющихся нововведением самого остготского правительства), защищающих неприкосновенность личности свободного (но не обязательно знатного) человека и охраняющих его права в остготском обществе. Особенно интересна в этом отношении статья эдикта, запрещающая арест свободного человека (ingenuus) без приговора судьи: свободный человек, совершивший какое-либо преступление, должен быть приведен в суд или содержаться под охраной в частном доме (E. Theod., 8). За нарушение этого предписания эдикт угрожает смертной казнью (E. Theod., 9).
Защите личности свободного человека посвящена и другая статья эдикта Теодориха, запрещающая под страхом смертной казни посягать на жизнь свободного человека. Она гласит: «Если кто-либо прикажет или попытается убить без вины человека, не выслушав его и не имея на то власти (sine potestate), и без соответствующего приговора судьи, то пусть будет предай смертной казни как виновный в человекоубийстве» (E. Theod. 99).
Защита личности свободного человека имеется в виду и в тех постановлениях эдикта, которые были направлены против похищения свободных людей и продажи их в рабство (E. Theod., 78–79, 82–83, 94–95). Остготское законодательство устанавливало суровые наказания за совершение подобных преступлений. Так, эдикт Теодориха предписывал: «Тот, кто похитит свободного человека (ingenuum plagiando), то-есть, переманив, переселит в другое место, или продаст, или подарит, или сделает своим рабом, пусть будет наказан смертной казнью» (E. Theod., 78; ср. С.Th., IX, 18.1). За намеренное удержание в рабстве свободного человека виновный подвергался тюремному заключению (E. Theod., 79; ср. С.Th., VII, 16.31; IX, 35.9). Судья, подкупленный кем-либо и незаконно признавший свободного человека рабом, присуждался к высокому штрафу (E. Theod., 2; ср. Paul. Sent., V, 23, 10; 24, 4; С. J., I, 51.3).
В эдикте Теодориха специально оговаривается, что если свободный человек был похищен и это будет доказано, то его статус не потерпит никакого ущерба и он останется свободным гражданином[56].
Однако лишь известная часть свободных остготских воинов смогла сохранить (да и то ненадолго) свою собственность и полноправие. Большинство же мелких остготских земледельцев по своему экономическому положению постепенно все более сближалось с массой италийского земледельческого населения. Несмотря на тенденцию наших источников к идеализации остготских порядков, мы все же можем видеть, что положение свободного земледельческого населения в Италии начала VI в. было весьма тяжелым.
Естественный процесс имущественной и социальной дифференциации привел у остготов, как и у других варварских племен V–VI вв., к выделению знати из массы рядовых свободных, причем знать и рядовые свободные пользовались различной правовой защитой. Правительство Теодориха для оформления этого правового различия использовало сложившиеся в позднеримском праве принципы, разграничивавшие права знатных (honestiores) и незнатных (humiliores), и дополнило это разграничение, проведя строгую грань между имущими и неимущими.
Прежде всего как в имущественном, так и в правовом отношении в Остготском государстве фактически существовала резкая грань не только между свободными и несвободными людьми, но также и между знатными и богатыми, с одной стороны, и свободными бедняками — с другой.
В эдикте Теодориха защита привилегированного общественного положения знати проявляется в различии наказаний за одни и те же преступления для лиц знатных (honestiores) и незнатных (humiliores). В частности, за сокрытие или продажу в рабство свободного человека знатные лица карались конфискацией трети имущества и ссылкой на 5 лет, а люди низкого происхождения (humiliores) — значительно более суровой карой: после наказания палками они отправлялись в вечное изгнание[57].
В противоположность римскому праву, законодательство остготов устанавливает и резко подчеркивает различие не только между знатными и незнатными, но и между имущими и неимущими (E. Theod., 59, 64, 97, 111). В ряде статей эдикта Теодориха различие между знатными и незнатными отступает на второй план и заменяется противопоставлением богатых и бедных; при этом внимание акцентируется не на происхождении данного лица, а на его имущественном положении. Особенно ярко эта тенденция проявляется в статье 97, касающейся поджога. За поджог чужого имущества состоятельный человек наказывается лишь возмещением причиненного пожаром ущерба, бедняк же после наказания палками отправляется в пожизненную ссылку. За изнасилование свободной девушки знатный человек (nobilis) обязан передать ей треть своего имущества, если он женат, и, кроме того, жениться на ней, если он холост. В случае же если насильник не имеет имущества (nullo patrimonio) и принадлежит к незнатному роду, он карается смертью (Е. Theod., 59)[58].
За подкуп свидетелей и судей humiìiores наказывались смертной казнью, в то время как для богатых и влиятельных лиц (potentes) смертная казнь заменялась конфискацией имущества[59].
Таким, образом, остготское законодательство не только заимствовало из римского права противопоставление знатных и незнатных членов общества и защиту прав и привилегий первых, но и дополнило и развило его проведением резкой грани между имущими и неимущими, для которых вводились гораздо более суровые и унизительные наказания[60]. Обычно в тех случаях, когда богатые отделывались денежным штрафом, бедняки за подобные проступки подвергались позорному наказанию палками.
Подобное деление общества в равной степени относилось к лицам как готского, так и римского происхождения, ибо в эдикте Теодориха и других законодательных постановлениях остготских королей нигде особо не оговаривается различие между готами и римлянами. Одновременно смягчение наказания за проступки знатным и богатым гражданам по сравнению с римским правом не только является свидетельством социальной направленности остготского законодательства, но также проливает некоторый свет и на бесправие свободных неимущих граждан.
Возникает вопрос, какие же причины могли обусловить процесс имущественной дифференциации, процесс разорения и обнищания рядовых земледельцев остготской Италии. Разумеется, известную роль в этом могли играть такие факторы, как периодические неурожаи и стихийные бедствия, войны, налоговый гнет и злоупотребления чиновников, ростовщичество, однако основная причина состояла не в этом; эти факторы могли лишь способствовать процессу дифференциация, ускорять его или вызывать его проявление в данное время и в данных условиях. Конечной причиной разорения свободной бедноты был рост богатств остготской знати — процесс, начавшийся еще задолго до расселения остготов в Италии, но в значительной мере ускоренный благодаря тому, что в условиях господства частной собственности процесс распада варварской общины и выделения аллода стал протекать значительно более интенсивно. Быстрое разложение общины у остготов лишало остготских земледельцев того могущественного средства объединения и взаимопомощи в борьбе против притязаний крупных землевладельцев, каким была община-марка у других народов. Все это способствовало углублению социального неравенства среди остготов.
Вместе с тем этот процесс был осложнен тем, что на территории Италии остготской знати пришлось встретиться с местной римско-италийской знатью (как светской, так и церковной) и в какой-то степени считаться с ее интересами.
Таким образом, рост крупной земельной собственности был оборотной стороной процесса разорения мелких свободных земельных собственников.
В Остготском королевстве существовала крупная земельная собственность нескольких категорий: собственность короля, остготской знати, римско-италийской знати, католических и арианских церквей и монастырей.
В источниках остготского времени упоминания королевских доменов в Италии встречаются очень часто, причем домены короля обозначаются различными терминами, как-то: regia donrns (Cass. Var., V, 19–20, 39), domus nostra (ibid, V, 18. 1; X, 5.1), domus nostrae praedia (ibid., V, 6.1), praedia regalia (ibid., V, 18.3), praedia nostra (ibid, V, 18; 39.6). Иногда особо подчеркивался наследственный характер владения и тогда применялись термины: nostrum patrimonium (Cass. Var., VI, 9.2; VII, 23) или patrimonia divinae domus (Cass. Var. VII, 43).
Королевские владения были разбросаны в различных частях Остготского королевства: в Южной Италии (Cass. Var., I, 16; V, 7; VII, 33; IX, 3.2; XII, 5.5), в Кампаний (Cass. Var., IV, 32), в долине По (Cass. Var., V, 18–20), а также за пределами Италии: в Галлии (Cass. Var., VIII, 10.8), Далмации (Cass. Var., IX, 9.3) и Испании, которая временно входила в состав Остготского государства (Cass. Var., V, 39). Хозяйственная структура королевских доменов была также весьма разнообразна: в королевских владениях, расположенных в долине реки По и богатых лесами, были развиты различные промыслы, связанные с добычей и обработкой древесины и строевого леса, в имениях короля в Кампании преобладало хлебопашество, а в Лукании и Бруттии — виноградарство.
О размерах и доходности королевских земель в Италии косвенным образом можно судить по рассказу Прокопия о том, что послы византийского императора обещали Теодату предоставить из дворцовых земель имения с ежегодным доходом не менее 1 200 либр золота (Procop. BG, I, 6.19).
Источники, к сожалению, не позволяют судить ни об удельном весе королевских доменов, пи о тенденции их роста. Мы можем сказать лишь, что в отдельных случаях королевские владения росли за счет конфискации земель[61], тогда как в других случаях они раздавались светской и духовной знати в награду за службу королю.
На основании равеннских папирусов можно составить некоторое представление о хозяйственной структуре имения крупного земельного собственника в Италии VI в. Поместье (massa, fundus) богатого землевладельца обычно состояло из жилых построек и различных угодий: пашен, лугов, пастбищ, виноградников, оливковых рощ, фруктовых садов, источников и проточных вод. Наряду с хлебопашеством в имениях крупных собственников значительное распространение получило садоводство и виноградарство, а также разведение крупного рогатого скота, овец, свиней. Имения представляли единый хозяйственный комплекс и обычно включали в свой состав все перечисленные выше угодья (Маr. 82–85; 113–119; Тjadеr, 10–12).
Каковы же были пути роста крупной земельной собственности в остготской Италии? Мы можем выделить два основных направления, по которым идет в классовом обществе рост земельных владений. В одном случае крупный собственник расширяет свои имения за счет королевских пожалований или же путем покупок или захвата владений других крупных собственников. Здесь, следовательно, имеет место лишь процесс перераспределения земельной собственности в руках господствующего класса. Другой путь — расширение земельных владений крупного собственника за счет мелкой собственности, т. е. переход земли от одного класса к другому. Если второй путь непременно связан с социальными сдвигами, то этого нельзя сказать о первом: значение первой формы роста крупной собственности выходит за пределы простых тяжб лишь в том случае, когда перемена господина сопровождается и переменой в характере эксплуатации земли, иными словами — когда смена собственника совпадает с изменением системы хозяйства (переход от рабовладельческой формы хозяйства к феодальной и т. п.). Проследим в свете этих общетеоретических замечаний конкретные черты процесса роста крупной земельной собственности в остготской Италии[62].
Все остготские короли, в том числе и Теодорих, щедро раздавали своим приближенным как готам, так и римлянам земельные владения в Италии из фонда королевских земель, из владений фиска и во вновь завоеванных областях. Королевские пожалования даровались в большинстве случаев в полную наследственную собственность (Cass. Var., I, 7; V, 12). Под страхом штрафа никто не смел оспаривать их законность (Cass. Var., VIII, 25.4). Пожалования делались в награду за личную (главным образом военную) службу королю.
Конечно, Теодорих в первую очередь раздавал земельные пожалования своим родственникам, приближенными военачальникам остготской армии. Остготское правительство с особой щедростью награждало землями высших военачальников, отличившихся во время войн. Так, за подчинение власти остготов части Южной Галлии во время войны с франками и бургундами командир остготских войск Тулуин получил в дар от Теодориха обширные поместья в завоеванной стране (Cass. Var., VIII, 10.8). Остготский полководец Питца за воинские заслуги был награжден земельными владениями в Сирмийской Паннонии (Ennod. Paneg., XII, 62–63). Кассиодор прямо говорит о земельных пожалованиях Теодориха готским военачальникам (militi nostro. — Cass. Var., I, 7.2). После смерти Теодориха его племянник Теодат получил от Аталариха, кроме наследства своей матери, еще и другие земли в виде королевских пожалований (Cass. Var., VIII, 23.4).
Между 507 и 511 гг. Теодорих пожаловал знатному готу Ферриолу земельное владение в Педонской городской общине, ранее уже переданное правительством некоему Бенедикту на условии несения службы королю. После смерти Бенедикта король отобрал это пожалование у малолетних сыновей умершего, которые не могли выполнять службу отца, и фактически передал Ферриолу, хотя формально и сделал последнего их опекуном (Cass. Var., I, 36. 1–2).
Милостями остготских королей пользовалась не только готская знать, но и те знатные римляне, которые верно служили новым правителям Италии. За особые заслуги перед остготским правительством Теодорих, Амаласунта, Аталарих и даже Теодат награждали земельными пожалованиями представителей римской аристократии (Pragm. Sanc. I; cp. Cass., Var., VIII, 23.1; X, 3.6).
Кассиодор сообщает, что некий сиятельный муж по имени Маги, принадлежавший к высшей римской аристократии, находился в виде исключения на военной службе и попал в плен к франкам. По возвращении из плена Магн за свою верную службу получил высокие награды от остготского правительства. По личному предписанию Теодориха, датированному 508/511 г., все утраченное Магном имущество, все его земли и рабы как городские, так и сельские вновь ему возвращались. Более того, правительство Теодориха не только гарантировало этому знатному римлянину, ищущему покровительства остготского короля, прочное владение всем, чем он некогда владел, но и даровало новые пожалования (Cass. Var., III, 18. 1–2).
Наследники римских аристократов — префекта города Рима Арголика и vir clarissimus Амандиана — получили от Теодориха имение (massa) Паллентиан в компенсацию за их владение (casa) Арбитан (Cass. Var., V, 12.2). Референдарий римлянин Иоанн получил близ Лукулланского лагеря (Lucullanum castrum) земельные пожалования из королевских земель (Cass., Var., VIII, 25. 2–3). Позднее, при Теодате, патриции Либерий и Максим с разрешения остготского правительства поделили между собой некогда конфискованные государством обширные земли императора Марциана (Pragm. Sane. 1).
Эти рескрипты Теодориха и его преемников показывают, что остготское правительство, стремясь привлечь на свою сторону высшую римскую аристократию, пыталось возместить земельные потери римской знати, лишившейся своих владений в связи с расселением готов и захватами земель остготской знатью, за счет раздачи им новых земельных пожалований из фонда королевских и государственных земель.
В правление Теодориха и его ближайших преемников продолжался дальнейший рост и церковно-монастырского землевладения, восстанавливались и строились церкви (арианские и католические) в Равенне, Риме, Вероне, Милане и других городах Италии.
Патримонии римской и других католических церквей были разбросаны по всей стране: в области Коттийских Альп, в Лации, Кампании, Апулии, Лукании, Бруттии и Сицилии. Особенно богатыми патримониями владела католическая церковь в Сицилии (Procop. BG, VII, 15.9). Арианские церкви и монастыри также располагали значительными земельными владениями в Равенне и Равеннской области (Маr., 87 = Тjadеr, 2; Agn. 85), в Риме и других областях Италии.
Крупное церковное и монастырское землевладение росло также в значительной мере за счет пожалований остготских королей.
При Теодорихе и его ближайших преемниках остготское правительство заботилось в первую очередь о наделении землей арианской церкви. Наиболее распространенным явлением была передача арианской церкви земельных владений из фонда государственных земель (Cass. Var., I, 26.2). В качестве личной милости Теодорих иногда жаловал земельные участки арианскому, духовенству: так, арианский священник гот Бутилан получил от короля земельное владение, расположенное в Тридентской области (Cass. Var., II, 17).
Однако, поощряя рост земельных владений арианской церкви и укрепляя ее положение в стране, остготское правительство из политических соображений стремилось сохранять доброжелательные отношения и с католическим духовенством.
С целью укрепления церковно-монастырского землевладения остготское правительство официально подтвердило законность всех земельных вкладов, сделанных католической церкви прежними правителями империи (Cass. Var., IV, 17, 20). Наряду с закреплением за католическими церквами и монастырями полученных ранее дарений, само остготское правительство совершало в их пользу земельные и денежные пожалования. Так, Теодорих подарил земли католическим церквам в Лукании и Бруттии, которые позже вновь получили особое подтверждение своих прав на эти земли[63].
Специфической формой королевских земельных пожалований была передача угодий на условии проведения необходимых мероприятий по улучшению этих земель. Землевладельцы, проводившие работы по осушению непригодных к обработке заболоченных земель фиска, получали их после осушения в наследственную собственность и даже освобождались в виде поощрения от уплаты налогов (Cass. Var., II, 21; 32–33). К сожалению, недостаточно ясен вопрос о социальном статусе лиц, получавших дарения подобного рода; в одном случае, впрочем, мы знаем, что получателем был землевладелец средней руки: диакону католической церкви Хельпидию за осушение болот близ города Сполеция (Сполето): остготское правительство передало участок земли для постройки дома в этом городе (Cass. Var., IV, 24).
Если королевские пожалования знати и церкви приводили лишь к перераспределению земельной собственности в руках господствующего класса, то гораздо более сложен вопрос о характере приобретений земли путем покупки или вкладов. В памятниках первой половины VI в. сохранилось немало известий о продаже и дарении земельных участков, однако эти известия далеко не всегда содержат точные данные о социальном статусе контрагентов[64]. Лишь в некоторых случаях наличие титулов позволяет заключить, что мы имеем дело с представителями господствующего класса. Так, в 539 г. honesta femina, вдова Париана Тулгилона и ее дети Домника и Девтерий продали 20 югеров земли наследственного имения Конкордиак, в Фавентинской области, некоему vir strenuus Перегрину за 110 солидов (Маr., 114); возможно, что причиной продажи было обеднение семьи в связи со смертью ее главы. В 540 г. vir clarissimus, нотарий Монтан, по-видимому, принадлежащий к римской служилой знати, купил у vir honestus Домника земельные владения в Равеннской округе общей стоимостью в 40 солидов (Маr., 115).
Однако менее ясен социальный статус контрагентов в другой сделке, заключенной в том же году: диакон Гундилеп продает 4 унции своей наследственной виллы Каббалария некоей варварке Ангефриде (Маr., 118); размеры угодий заставляют предполагать, что в данном случае и продавец и покупатель принадлежали к зажиточным кругам остготского общества. Купчая 542 г. (Mar., 117), согласно которой клирик Минул продал сапонарию Исаакию 2 унции имения Домициан за 20 солидов, скорее всего регламентировала взаимоотношения между мелкими собственниками городского типа. По-видимому, мелкими собственниками были также землевладельцы Меланий и Геронтий, которые продали в 540 г. некоему Лаврентию 1½ унции имения Роборат, расположенного на территории Фавенции (Маr. 116).
Особыми формами отчуждения земельной собственности были передача за долги и вклады церкви: обе эти формы обычно, хотя и не всегда, означали передачу угодий мелкого собственника крупному. Кассиодор сообщает, например, о некоем Иоанне, который взял на себя уплату долга казне за разорившегося владельца: если бы этому владельцу не удалось выплатить долга в установленный срок, все его имущество (facultas eius universa) должно было перейти Иоанну (Cass. Va г., V, 7.3).
Включение в эдикт Теодориха ряда постановлений (в большинстве случаев почерпнутых из римского долгового права), регулирующих взаимоотношения между кредиторами и должниками (E. Theod., 122–127), было вызвано реальными потребностями и указывает на распространенность долговых обязательств и кредитных сделок, а также на рост задолженности разоренного населения Италии. Остготская и римская знать широко использовала долговые обязательства для незаконного приобретения имущества несостоятельных должников. Так, весьма распространенным способом приобретения знатью чужого имущества являлись самовольные захваты кредиторами залогов у несостоятельных должников (E. Theod., 123; Cass. Var., IV, 10; Paul. Sent., XXVI, 4), а также насильственный захват кредиторами у должника имущества, даже не отданного в залог (E. Theod., 124). Последнее предписание распространялось и на случай захвата кредитором земельного участка, поскольку оговорена обязанность кредитора возвратить прежнему хозяину стоимость урожая (de fructibus violenter ablatis), собранного с этого владения (E. Theod., 124). Эдикт Теодориха запрещал под страхом потери отданной в долг суммы передачу долговых обязательств могущественным лицам с целью при их помощи добиться взыскания долга (E. Theod., 122; ср. С.Th., II, 13.1). Вполне возможно, что могущественные лица, использовавшие свое влияние для взыскания долга, по договоренности с кредитором получали в свою пользу какую-то часть долга.
Вклады церкви делали лица самого различного имущественного и социального положения, что нашло свое выражение в дарственных грамотах из собрания равеннских папирусов. К сожалению, от времени господства остготов сохранилось лишь крайне незначительное число дарственных грамот подобного рода. Так, строго говоря, ко времени до византийского завоевания относятся, видимо, всего две грамоты о дарении имущества частными лицами Равеннской церкви. Первая из них составлена в 491 г. и говорит о передаче римлянкой Марией участка земли Равеннской церкви, видимо, на основе прекарной сделки (Маr., 84 = Тjadеr, 12). Второй документ, относящийся к 523 г., является фрагментом дарственной грамоты, оформляющей дарение остготской женщины Хильдевары каких-то земельных владений (possessiones) Равеннской церкви (Маr., 85).
Крупные землевладельцы преимущественно из римской аристократии и высшего духовенства не только делали богатые вклады католическим церквам и монастырям, но и основывали новые монастыри в различных областях Италии. Так., в 538 г. Кассиодор основал монастырь в своем поместье Биарий, в области Бруттий, а в 529 г. Бенедикт Нурсийский — монастырь в Монтекассино, близ Неаполя. Конечно, примеру их следовали и другие представители римской знати. Ценные вклады монастырям и церквам делались одновременно с отдачей знатных римских девушек в монастырь (Pragm. Sane., 17). Все имущество духовных сановников и клириков, умерших без завещания и не имевших законных наследников, передавалось церкви (E. Theod., 26). Тем самым церковно-монастырское землевладение росло и за счет переходящего в распоряжение церкви выморочного имущества самого духовенства, а фиск не мог предъявлять никаких претензий на это имущество.
Росту церковной собственности способствовал эдикт Теодориха от 508 г.[65], запрещавший как католическому, так и арианскому духовенству отчуждать церковные земли и другое имущество церкви. Согласно этому эдикту, духовенство получало право распоряжаться лишь доходами с церковных владений. За незаконное отчуждение духовными лицами церковных владений предписывалось суровое наказание: конфискация всего имущества духовного сановника, виновного в этом проступке. Церкви разрешалось лишь сдавать свои патримонии в аренду или передавать в пользование узуфруктуариям. Если кто-либо присваивал церковное имущество в собственность, а не во временное пользование (ultra usufructum retenere cepit), то он должен был возвратить епископу или клиру захваченное владение со всеми его доходами.
Это предписание имело целью сохранить неприкосновенным церковное имущество и защитить от расхищения пожертвования в пользу церкви, которые были одним из главных источников роста церковного землевладения.
Немаловажным источником расширения крупного землевладения остготской и римской знати был насильственный захват земель, главным образом мелких собственников. Весьма распространенным явлением в те тревожные времена было прямое насилие со стороны знати, опиравшейся на отряды вооруженных людей, состоящие из зависимых от нее лиц. Только значительными масштабами распространения насильственных захватов земли знатью можно объяснить включение в эдикт Теодориха ряда предписаний (почерпнутых из римского права), запрещающих под страхом суровых наказаний захваты чужих владений, особенно при помощи вооруженных отрядов[66].
Для совершения насильственных захватов чужих земель знатные и могущественные лица (potentiores) использовали своих рабов (E. Theod., 77; ср. G.Th., IX, 10) и колонов (E. Theod., 104): по приказанию крупных землевладельцев их рабы и колоны нарушали границы чужого поля, вырывали межевые знаки и выкорчевывали деревья, указывающие на границы владений соседа (E. Theod., 104; ср. Paul. Sent., V, 22.2).
В эдикте Теодориха особо оговаривались случаи захвата имущества частных лиц путем запугивания при помощи отряда войск или незаконного присвоения власти. Знатные лица (honestiores), виновные в этом преступлении, наказывались изгнанием (E. Theod., 89).
Разумеется, насильственные захваты земель в Италии производились в первую очередь остготской знатью, на стороне которой была сила оружия. Вместе с тем эдикт Теодориха (E. Theod., 34, 43) и Кассиодор сообщают, что подобные захваты земли совершались также и знатными римлянами, по-видимому, в первую очередь той частью римской аристократии, которая перешла на сторону остготов и заключила временный союз с представителями остготской знати. Так, в «Вариях» имеются указания на незаконные захваты земель знатными римлянами, в том числе префектом претория 507–512 гг., сенатором Фавстом, который, используя свое высокое положение, беспощадно грабил население. На Фавста поступили в королевскую курию жалобы по поводу незаконного захвата земли римского посессора Кастория (Cass. Var., III, 20). Для того чтобы подобные преступления не повторялись, Теодорих установил за их совершение высокий штраф в 50 либр золота (Cass. Var., III, 20.4). Не брезговали захватом чужих поместий и другие высшие государственные чиновники. Например, управляющие королевскими доменами с целью увеличения своих доходов стремились к расширению королевских патримониев за счет земель римских посессоров (Cass. Var., IV, 9.6).
Насколько серьезно остготское правительство должно было считаться со все возрастающим влиянием землевладельческой и служилой остготской знати, ярко свидетельствует заключительная статья эдикта Теодориха. В этой статье наглядно проявляются весьма основательные опасения законодателя, что предписания эдикта не будут выполняться представителями могущественной и непокорной знати. По этому поводу Теодорих заявлял следующее: «Пусть никакой знатный, или богатый, или могущественный человек, занимающий какую-нибудь должность, или военный пост, никоим образом не дерзает идти против того, что здесь разумным образом установлено». Правители провинций, если они сами не смогут воздействовать на могущественного нарушителя предписаний эдикта, будь то варвар или римлянин, или же прокуратор, заместитель, или даже кондуктор (арендатор. — 3. У.), должны немедленно передавать дело в королевскую курию. Ибо, заключает законодатель, «то, что установлено для обеспечения спокойствия всех провинциалов, должно всеми ревностно охраняться»[67].
Строгие предписания эдикта Теодориха, направленные против захвата чужих земель остготской и римской знатью, не принесли и не могли, конечно, принести сколько-нибудь ощутимых результатов. Достаточно напомнить, что спустя 20 с лишним лет после издания эдикта Аталарих, продолжая политику своего деда и под влиянием многочисленных жалоб населения, вновь вынужден был принимать меры против подобных насилий знати (Cass. Var., IX, 18. 1–3).
Наряду с насильственными захватами земли остготская знать для расширения своих земельных владений широко применяла и другие методы, и в частности различные незаконные сделки.
Ряд постановлений эдикта Теодориха направлен против разного рода незаконных сделок, заключенных могущественными лицами — представителями знати, высшего командования остготской армии, влиятельными чиновниками администрации — с целью вымогательства имущества у людей, стоящих на более низкой ступени общественной лестницы и не имеющих возможности оказать им сопротивление.
Под страхом материальной ответственности запрещалось начинать незаконную тяжбу о чужом имуществе (E. Theod., 11,74; Cass. Var., IX, 18.2); запрещалось вторичное разбирательство одних и тех же судебных дел под угрозой проигрыша процесса (Cass. Var., IX, 18.11). Однако представители знати обходили эти предписания. Так, но настоянию знатной остготской женщины Теодагунды дважды возобновлялся судебный процесс о правах собственности на земельное владение римлянина Рената (Cass. Var., IV, 37. 2).
Специальное постановление эдикта Теодориха запрещало запугивание именем сильного человека частных лиц, составляющих завещание (E. Theod., 31). Другое предписание эдикта не разрешало передавать ведение судебного процесса относительно владения имуществом «могущественному римлянину или варвару» (Nullus ad potentem Romanum aut barbarum proprias quolibet titulo transferat actiones). Из этого предписания вытекает, что подобная передача ведения судебного процесса могущественному лицу делалась с целью использовать его влияние на суд и могла повлечь за собой незаконное решение суда в пользу могущественного покровителя и в ущерб другой тяжущейся стороне (E. Theod., 43; ср. G. Th., II, 13;. Dig., IV, 7).
Нет сомнения, что могущественное лицо, пользующееся большим политическим влиянием, принимало на себя ведение судебного процесса отнюдь не бескорыстно, а, по-видимому, заранее договорившись о получении части спорного имущества[68]. На подобные же факты указывает и другое постановление эдикта Теодориха, запрещающее могущественному римлянину или варвару вмешиваться в судебное дело в качестве защитника или покровителя одной из тяжущихся сторон (defensor aut suffragator.—E. Theod., 44. Ср. C. J. II, 14; Lex Burg. Gundpb. 22). О судебных процессах с участием могущественных лиц, оказывавших давление на суд, сообщает также и Кассиодор (Cass. Var., II, 24–25; III, 5; 20, 36; IV, 39–46; VIII, 31). Нередко знатные и влиятельные лица надеялись приобрести чужое имущество, подкупив судью и добившись незаконного решения суда (Cass. Var., IV, 40). Распространенным явлением были незаконные иски знати к малолетним наследникам с целью лишения их наследства (Cass. Var., I, 8; IV, 35), различные тяжбы из-за границ земельных владений (Cass. Var., III, 52).
Не только светская знать, но и церковь (как арианская, так и католическая) не гнушалась для приобретения новых земель заключать неблаговидные сделки и даже применять прямое насилие. Имеются, например, сведения о насильственных захватах церковью земель разорившихся крестьян. Для этих захватов церковь использовала зависимых от нее людей. Так, в одном из рескриптов короля Теодориха от 507/511 г. мы можем прочесть о захвате людьми церкви (homines ecclesiae) в епархии Поленского епископа Антония хижины (casa), законным владельцем которой в течение многих лет был римский посессор Стефан. Остготское правительство предписывает епископу Антонию в случае справедливости этого сообщения возвратить потерпевшему захваченное у него имущество и впредь не разрешать своим слугам (familiares) чинить насилия (Cass. Var. IV, 44. 1–2).
Нередко в распоряжении видных духовных сановников Италии находились вооруженные отряды, составленные из зависимых людей церкви. Эти отряды применялись не только для защиты церковных владений, но и для насильственных захватов чужих земель. Так, в одном из писем Кассиодора, датированном 507/511 г., рассказывается, что римский посессор Юлиан обратился к остготскому правительству со слезной жалобой на епископа Оригена, люди которого напали на жену жалобщика и захватили ее имущество. В ответ на эту жалобу остготское правительство потребовало от епископа Оригена в том случае, если справедливость обвинения подтвердится, немедленно возвратить захваченное имущество законному владельцу, а виновных в совершении этого преступления предать наказанию (Cass. Var., III, 14).
С целью присвоения чужих земель духовенство прибегало к подделке завещаний, захватывая земли законных наследников, на что поступали жалобы в королевский суд (Cass. Var., III, 37; XII, 5). Так, сын одного римского землевладельца Фомы, по имени Герман, жаловался в королевскую курию на то, что епископ Петр незаконно присвоил часть его наследства (Cass. Var., III, 37).
Для целей нашего исследования, как мы уже говорили, важно выяснить не только, кто захватывал земли, но и кто был объектом этих захватов. Частично объектом захватов становились крупные и средние собственники (преимущественно из числа римской знати), способные оказать сопротивление захватчикам. Это приводило к острым столкновениям, а порою даже к частным войнам между землевладельцами Италии (Cass. Var., VII, 28). Кассиодор упоминает о случаях самообороны частных лиц, защищавшихся от вооруженных нападений, главным образом высших командиров остготской армии.
Так, племянник Теодориха, будущий остготский король Теодат, один из крупнейших землевладельцев Италии, славившийся своей исключительной жадностью и стяжательством, захватывал земли не только мелких римских посессоров, но посягал даже на владения римской аристократии, что вызвало значительное недовольство знатных римлян и обеспокоило Теодориха. В рескрипте 507/511 г. сообщалось, что знатный римлянин vir spectabilis Домиций обратился к Теодориху с жалобой на людей Теодата, которые незаконно захватили его поместья. Король предписал сайону Дуде позаботиться, чтобы, отобранные Теодатом владения со всем захваченным там имуществом были немедленно возвращены законному владельцу. Если Теодат имеет справедливые притязания на какие-либо земельные владения, он должен предъявить гражданский иск, и после разбора дела с участием обеих тяжущихся сторон может быть вынесено решение в соответствии с законом (Cass. Var., IV, 39).
В рескрипте от 523/526 г., адресованном также на имя Теодата, Теодорих вновь упрекал своего корыстолюбивого родственника в позорящей их царственный род скупости и приводил данные о новых насилиях Теодата, сообщая, что наследники знатных римлян Арголика и Амандиана обратились с жалобой на людей Теодата, недостойным образом захвативших их имение Паллентиан. Теодорих предписал Теодату, если справедливость жалобы подтвердится, немедленно возвратить захваченные земли законным наследникам (Cass. Var., V, 12).
Как мы видим из рассказа Прокопия, бесчинства и беззакония, чинимые Теодатом, продолжались и позже, в правление Амаласунты (Procop. BG, I, 4. 1–3, 6–8).
В отдельных случаях представители светской знати совершали нападения и на земли церкви. Так, Кассиодор сообщает, что правительство Теодориха было обеспокоено жалобами миланского епископа Евсторгия, просившего защитить от насильственных захватов патримонии его церкви, расположенные в Сицилии. Особым рескриптом 507/511 г. остготское правительство предписывало комиту Адиле оказать помощь и защиту имениям и людям Миланской церкви в Сицилии, и не допускать насилия по отношению к ним со стороны готов или римлян (Cass. Var., II, 29).
Вместе с тем несомненно, что от захватов знати страдали особенно часто мелкие земельные собственники, которые не могли оказать сопротивления могущественным лицам. Именно в силу этого подобные казусы крайне редко попадали на страницы источников, что может привести при недостаточно критическом отношении к искажению действительности.
При этом показательно, что потеря собственности мелкими землевладельцами приводила рано или поздно к потере ими — полностью или частично — статуса свободного человека. Эдикт Аталариха говорит о лишении свободных земли как о массовом явлении; автор подчеркивает, что свободные, потерявшие собственную землицу (juris proprii agellum) вместе с пекулием (сum suo peculio), оказываются вынужденными стать рабами. Правда, Аталарих заявляет, что духу времени враждебна тенденция «возложить ярмо рабства (servitutis juga) на свободные выи (libera colla)» (Cass. Var., VIII, 28.3), однако он не в состоянии скрыть, что эта тенденция имела место в его время. В том же документе приводится конкретный пример, иллюстрирующий это общее положение: два италийских посессора Констанций и Венерий, чьи земли были захвачены знатным готом, оказались вынужденными стать его рабами.
Не исключена возможность, что и церковь использовала в своих интересах бедственное положение несостоятельных должников из числа мелких посессоров и куриалов; уплатив за них долг, она могла присваивать их земельные участки, а их самих превращать в зависимых людей (E. Theod., 76, 126).
Концентрации земельной собственности в руках знати и потере мелкими землевладельцами их свободы весьма способствовали такие формы поземельных отношений, как патронат и прекарий, зародившиеся в Италии в более раннее время и получившие в период владычества остготов дальнейшее развитие.
Эдикт Теодориха указывает на развитие патроната и на рост частной власти крупных землевладельцев в Италии в конце V — первой половине VI в. Весьма показательными в этом отношении являются предписания эдикта (представляющие при этом оригинальные постановления остготского правительства, а не рецепцию римского права), из которых явствует, что знатные лица использовали права патрона для приобретения земель отдавшихся под их покровительство землевладельцев. С этой целью, в частности, они ставили свои tituli (межевые знаки с обозначением имени владельца имения) на землях разорившихся мелких посессоров, ищущих их защиты и покровительства[69].
Соглашаясь на установление в своих владениях титулов знатных лиц, обедневшие мелкие землевладельцы, видимо, надеялись выиграть тяжбу при покровительстве могущественного патрона. В наказание за подобный проступок виновный терял свое владение (possessio) или хижину (casa), а также право возобновлять тяжбу (Е. Theod., 46). Вступление под. патронат знатного вельможи и установление межевых знаков с обозначением имени патрона на землях разорившихся посессоров рано или поздно влекли за собой переход этих земель в руки патронов.
Остготское правительство, опасаясь чрезмерного усиления землевладельческой знати, принимало некоторые меры по ограничению патроната. Так, оно сделало право установления титулов исключительной привилегией фиска. Крупные землевладельцы не могли теперь ставить своих титулов не только на чужих (alienae rei), но даже и на своих землях. Титулы разрешалось ставить лишь на землях короля и во владениях фиска (E. Theod., 45)[70].
В обход этого предписания закона землевладельческая знать ставила в чужих имениях титулы (titulis ingravavit) от имени фиска, с целью захвата этих земельных владений (privata usurpatione detinuit. — Cass. Var., III, 20.2). Остготское правительство запретило подобные злоупотребления под страхом смертной казни (E. Theod. 47). Однако вряд ли эти законодательные меры были достаточно действенными. Не случайно Аталариху пришлось вновь запрещать знатным землевладельцам под страхом уплаты штрафа в пользу хозяина земли ставить межевые знаки в чужих владениях. При этом в королевском эдикте прямо указывалось, что некоторые лица находили незаконные пути обхода предписаний Теодориха, ставя межевые знаки на чужих землях от имени короля (majestatem regii nominis. — Cass. Var., IX, 18.2). Установление межевых знаков и при преемниках Теодориха, несмотря на строгие запрещения законов, продолжало являться одним из средств захвата знатью чужого имущества, расширения патроната и частной власти крупных землевладельцев.
Рост влияния остготской знати и феодализация остготского общества нашли свое выражение, в частности, в том, что крупные остготские землевладельцы иногда выступали в качестве патронов римлян (Cass. Var., II, 24–25; III, 5, 20, 36; IV, 39–40, 42; VIII, 31).
Наряду с ростом патроната в Италии в период господства остготов продолжали развиваться и прекарные отношения. К сожалению, крайняя скудость источников не позволяет подробно проследить этот процесс на столь ранней его стадии. Известно только, что в конце V — первой половине VI в. в Италии обедневшие мелкие землевладельцы отрекались от верховного права собственности на свой участок земли и передавали его крупному землевладельцу, оставляя за собой лишь право прекарного пользования этим владением. Сохранившиеся документы сообщают главным образом о прекарных держаниях во владениях церкви. Так, в равеннских папирусах зафиксирована передача Равеннской церкви земель под видом дарения при условии сохранения права пользования за прежним владельцем. В 491 г. вдова римского посессора Мария вторично оформляла акт дарения Равеннской церкви уже уступленного ею раньше владения, которым она продолжала пользоваться. Владение было небольшим и состояло из маленького именьица, называемого Домицилий, с домом и двором (Маr., 84 = Тjadеr, 12).
Правительство Теодориха, запретив в 508 г. отчуждение церковных имений, санкционировало, однако, предоставление их в пользование, видимо на условиях прекария и узуфрукта (MGH, Legum Sectio I, t. V, p. 169 sq). Сохранение в документах известий преимущественно о прекарных держаниях на землях церкви отнюдь не исключает наличия прекариев на землях светских землевладельцев.
Отношение остготского правительства к процессу концентрации земельной собственности в руках светской и духовной знати было столь же компромиссным, как и его политика в проведении раздела земель. С одной стороны, правительство Теодориха и его ближайших преемников старалось сохранить слой свободных землевладельцев-воинов, с другой стороны, оно благоприятствовало тенденции остготской знати, римской аристократии и церкви к расширению земельных богатств. Отсюда вытекают постоянные колебания правительства остготов, попытки поставить предел расширению земельных владений, приостановить безудержные захваты наиболее ретивых военачальников и придворных. Но все эти попытки оказывались, как мы видим, непоследовательными и бесплодными.
В эдикте Теодориха мы встречаем неоднократно широковещательные запреты присваивать чужую земельную собственность. Наиболее показательной в этом отношении является статья 34 эдикта Теодориха, категорически запрещающая незаконные захваты чужого имущества. Далее эдикт Теодориха предписывал, чтобы всякого рода претензии на владение имуществом предъявлялись лишь в судебном порядке. Самовольный захват чужого имущества без соответствующего решения суда преследовался законом. Судьи и чиновники их канцелярий, на которых возлагалась обязанность следить за выполнением этого предписания как в провинциях, так и в Риме, в случае если они своими силами не смогут справиться с теми, кто захватывал чужие владения, должны обращаться за помощью в королевский суд (E. Theod., 10).
Однако все эти угрозы эдикта в адрес могущественных лиц оставались, как правило, на бумаге, и остготская администрация не могла (и не хотела) обуздать их посягательства на земли мелких собственников. Кассиодор рассказывает о случаях, когда провинциальные судьи были не в состоянии справиться c potentiores и вынуждены были прибегать к помощи королевской курии (Cass. Var., III, 21; IX, 18.1).
Но более того, сама королевская власть своей политикой земельных раздач откровенно содействовала росту богатств землевладельческой знати, как светской, так и духовной, и увеличению ее политического могущества.
Анализ рассмотренного материала приводит к выводу, что после раздела, осуществленного остготами и приведшего на некоторое время к укреплению мелкой свободной земельной собственности, снова начался процесс роста крупного землевладения, обусловленный внутренними экономическими причинами, — в первую очередь самым фактом существования в остготской Италии свободно отчуждаемой собственности на землю, аллода. B первой половине VI в. интенсивно складывается крупная собственность, будь то собственность остготской или римской знати, католической или арианской церкви.
Однако возникает вопрос о характере этой собственности. Необходимо выяснить, была ли она по своей природе рабовладельческой или феодальной или же представляла собой тот переходный тип вотчины, который возникал в варварских королевствах в период генезиса феодализма[71]. Сами по себе размеры имения еще не определяют его характера; чтобы установить природу крупной собственности, необходимо выяснить, каковы были формы присвоения прибавочного труда в ней, иначе говоря, необходимо выяснить, каковы были экономические формы реализации права частной собственности в остготской Италии.