е, пчёлы трудятся над цветами. И так жужжат, будто сюда прилетел весь улей. Это жужжание и убаюкивает, и пугает. Эд первое время оставался в доме: у него аллергия на пчелиные укусы. Но мы им не нужны. Им надо наполнять свои мешочки нектаром, собирать на ножки пыльцу.
Несмотря на аллергию, Эд мечтает о пасеке. Он старается заинтересовать пчеловодством и меня. Он утверждает, что, если меня до сих пор не жалила пчела, это значит, что пчёлы не будут жалить меня и впредь. Я возражаю: однажды меня искусал целый рой ос, но Эд говорит, что осы не в счёт. Он мысленно видит ряд ульев позади лип.
— Ты глазам своим не поверишь, когда заглянешь в улей, — рассказывает он. — В сильную жару десятки рабочих пчёл стоят у входа, машут крылышками, охлаждая свою королеву.
Я заметила, что он собрал много образцов местных медов. Часто на печи стоит горшок с горячей водой, а в нём размягчается горшочек воскового, твёрдого мёда. Мёд из акации бледный, лимонного цвета; тёмный каштановый мёд такой густой, что ложка стоит в нём вертикально. У Эда есть горшочек мёда из тимьяна и, конечно, из липы. Самый дикий — из маккии, вечнозелёного солёного прибрежного кустарника Тосканы.
— Радости жизни королевы пчёл сильно преувеличены. Она только откладывает яйца, всё откладывает и откладывает. Она совершает один брачный полёт, и он дает ей достаточно плодовитости, чтобы до конца своих дней поселиться в улье. Рабочие пчелы — сексуально недоразвитые женские особи — живут лучше всех. В их распоряжении поля цветов, где можно кататься с боку на бок. Представь себе возможность сколько угодно кататься с боку на бок, например, в розе.
Эд явно увлечён этой мыслью. Мне и самой стало интересно.
— Что же они едят в улье целую зиму?
— Пергу.
— Пергу?
— Это смесь пыльцы и мёда. И рабочая пчела исторгает из своего брюшка золотой воск для сот — таких правильных шестиугольников!
Я пытаюсь представить себе, сколько раз рабочей пчеле приходится летать от улья к липе, чтобы набрать нектара на столовую ложку мёда. Тысячу раз? Горшок, наверное, вмещает продукцию миллионов полётов пчёл, несущих тяжёлый груз медовой росы, с ножками, липкими от пыльцы. В своих «Георгиках», разновидности альманаха древнего фермера, Вергилий пишет, что пчела поднимает мелкий камушек, чтобы достичь равновесия, когда летит при сильном восточном ветре. Он хороший знаток пчёл, но ему нельзя доверять во всём; он считал, что они могут спонтанно рождаться из разлагающегося трупа коровы. Мне понравился образ пчелы, схватившей в лапки камушек, как футболист прижимает мяч к груди, быстро мчась через поле.
— Я мечтаю о четырёх ульях, выкрашенных в зелёный цвет. Мне нравится облачение пасечника, нравится, как он вынимает тёмные соты. Мы могли бы сами катать для себя свечи из этого воска, — продолжает Эд.
Теперь и я увлечена идеей. Но он встаёт и тянется носом наружу, к головокружительному аромату, забыв свою практичность:
— Осы анархичны, а пчёлы...
Я собираю кофейные чашки:
— Может быть, подождём, пока сделают дом.
Там, где растут фиговые деревья, непременно есть вода. На террасах они растут возле каменных желобов, которые мы обнаружили. В естественный колодец сверху ползут паутинообразные корни с растущей над ним фиги. Я одурела от фиг. Их сочная мякоть кажется призрачной. На итальянском сленге il fico — фига — звучит как la fica — вульва. Фига, вероятно, самый древний фрукт, или так кажется из-за того, что Адам и Ева покидали Эдем, прикрываясь фиговыми листьями. Но вот что самое странное: цветок фиги находится внутри фрукта. Чтобы его обнаружить, надо знать жизненный цикл этого растения — неоднозначный, простой, бесконечно изысканный. Здесь мы сталкиваемся с симбиотической системой. Опыление фиги происходит при взаимодействии с определённым видом осы, длиной едва ли в полсантиметра. Женская особь проникает в развивающийся цветок внутрь фиги. Оказавшись внутри, она погружает свой изогнутый игольчатый яйцеклад в завязь женского цветка и откладывает яйца. Если её яйцеклад не может достать до завязи (у некоторых цветков длинные пестики), она всё же оплодотворяет цветок фиги пыльцой, которую собрала за время своего перемещения. Если перевоплощение действительно реально, я не хотела бы вернуться на землю осой этого вида. Если женская особь не может найти подходящего гнезда для откладывания яиц, она обычно умирает от истощения внутри фиги. Если смогла — осы выводятся внутри фиги, и все самцы рождаются без крыльев. Их единственная функция — секс. Они вырастают и оплодотворяют женских особей, потом помогают им проложить туннель и выйти из плода, а сами умирают. Самки вылетают, получив достаточно спермы, чтобы оплодотворились все их яйцеклетки. Насколько это аппетитно — знать, что каким бы ароматным ни был вкус фиги, каждая, по сути, является крошечным кладбищем бескрылых самцов осы? Или, может быть, чувственность этому фрукту придаёт ароматизатор, в который превращаются эти самцы, растворяясь после своей короткой сладкой жизни.
Женщины в моей семье всегда готовили пикули для бутербродов, желе из мускатного винограда, а также мариновали арбузные корки и консервировали персики и сливовое повидло. Я чувствую, что меня тянет к обжигающе горячему котлу, в котором варится малина, к мискам сладких персиков, готовых для помещения в ванночку с терпким маринадом, к огурцам размером с безымянный палец. В Калифорнии я плакала над джемами, которые не затвердевали, над котлами с желе из гуайявы, которое получалось серым, а не эротического цвета светлого топаза, какого хотела добиться. Во мне нет того гена, который был у моей матери; она всегда выставляла ряды малиновых и изумрудных банок фруктовых консервов и мелкие маринованные овощи в банках, которые тут называют sottaceto. Когда я, пропотев целый день, смотрю на результаты своих трудов, у меня в голове вертится одна мысль: «А не взлетят ли они?»
У прежней владелицы Брамасоля, насадившей на террасе фруктовые деревья, которые теперь качаются над поросшей травой прогулочной тропой, я уверена, была полка под лестницей для хранения конфитюров, и она со спокойной душой открывала банку слив январским утром. Здесь я надеюсь усовершенствовать своё мастерство делать закатки, которое моя мать должна была передать мне так же просто, как передала своё пристрастие к фарфору ручной росписи и дорогой обуви.
С субботнего базара я волоку в машину ящик первых персиков. Они так прекрасны, что мне хочется только одного: уложить их в корзину и наслаждаться великолепным зрелищем. В той пока единственной кулинарной книге, которая у меня тут есть, я вычитала рецепт Элизабет Дэвид по изготовлению мармелада из персиков. Что может быть проще: разрезанные пополам персики варятся в небольшом количестве воды с сахаром, охлаждаются, снова варятся на следующий день, пока сироп не будет готов, то есть не начнёт застывать, если капнуть из ложки на блюдце. Элизабет Дэвид замечает: «Этот способ довольно расточителен, но позволяет приготовить очень вкусные консервы.
К несчастью, они имеют тенденцию через некоторое время покрываться слоем плесени, но она не влияет на остальной продукт, который мне удавалось сохранять в целости дольше года, даже в сыром доме». Меня несколько обеспокоило замечание насчёт плесени.
Кроме того, Элизабет Дэвид не уточняет, нужно ли стерилизовать банки, и нигде не упоминает, свистит ли уплотняющая прокладка, а я слышала такой свист, когда мать охлаждала свои маринованные зелёные помидоры. Я помню, как моя мать постукивала по крышкам, чтобы убедиться, что они хорошо закручены. Похоже, Элизабет Дэвид просто запихнула мармелад в банки и забыла о них, только безнаказанно соскребала плесень, прежде чем намазать мармелад себе на тост. Но раз Элизабет Дэвид сказала «очень вкусно», значит, так и есть, я ей верю. Поскольку я купила много персиков, я решила сделать из них мармелад. Мы съедим консервы за это лето, до того, как на них образуется неаппетитная плесень. Я отдам несколько банок новым друзьям, которые удивятся, почему я вожусь с фруктами, вместо того чтобы разрисовывать ставни.
Я на секунду опускаю персики в кипящую воду, наблюдаю, как розовый цвет становится ярче, потом ложкой достаю их и снимаю шкурку. Этот рецепт прост, не требует ни лимонного сока, ни мускатного ореха, ни гвоздики. Я помню, как моя мать доставала ядро из косточки персика, таинственный орех с запахом миндаля. Вскоре кухня наполняется ароматом, привлекающим мух. На следующий день я кипячу банки, пока фрукты снова варятся, потом ложкой раскладываю их по банкам. У меня получилось пять симпатичных банок с не слишком сладким персиковым мармеладом.
В Кортоне выпекают в дровяных печах хлеб с толстой коркой: этот хлеб отлично подходит для утренних тостов. Я люблю утра, потому что по утрам так свежо, нет ни малейшего намёка на грядущую жару. Я встаю рано, делаю себе тост и кофе и сажусь на террасе, читая книжку или глядя на чёрно-зелёные ряды кипарисов на фоне светлеющего неба, на складчатые холмы — все в оливковых террасах, совершенно не изменившихся с тех времён, когда их рисовали в средневековых псалтырях. Иногда по утрам долина похожа на чашу, полную тумана. Прямо под собой я вижу на деревьях твёрдые зелёные фиги и груши. Прекрасный будет урожай. Я забываю о книге. Грушевый коблер, грушевая приправа чатни, грушевое мороженое, зелёные фиги (бывают ли осы в зелёных фигах?) со свининой, оладьи из фиг, пирог с фигами и фундуком. Пусть лето тянется сто лет.
Жужжание солнца
Наш дом всего в двух километрах от города, но здесь чувствуешь себя как в глубокой провинции. Мы не видим соседей, хотя слышим, как живущий над нами человек зовёт свою собаку: «Иди сюда». Летом здесь так много солнца. Я могу определять время по тому, куда падает тень от дома, как будто он — гигантские солнечные часы. В пять тридцать первые лучи бьют в дверь дома, выгоняя нас из постели. В девять столб солнечного света проникает в мой кабинет через боковое окно, моё любимое окно в доме: из него открывается вид на рощи в долине и Апеннины в обрамлении кипарисов. Я