иличия их судили: в восемнадцатом веке и революция, и контрреволюция не решались нарушать это приличие. Для суда над мятежниками была создана, из отпетых людей, особая коллегия <…> Заключенные в тюрьмах предпочитали ее суду немедленную казнь, так как при следствии применялись пытки <…> Были установлены два разряда осужденных: одним рубили голову, других вешали. Казни производились публично на Рыночной площади…
Безусловно, британские историки стараются показать нам Нельсона с лучшей стороны. Якобы он был в Неаполе неким благородным миротворцем, прибывшим в город, в котором творились ужасы и беззаконие. На самом же деле все обстояло совсем не так. На самом деле капитуляция была подписана, а Нельсон объявил, что не признает ее. В ответ даже кардинал Руффо, сам слывший жесточайший усмирителем недовольных, объявил, что ни он, ни его люди не будут участвовать во враждебных действиях против французов и их сторонников.
А те, понадеявшись на честное выполнение условий капитуляции, уже вышли из укрепленных фортов и сложили оружие. Кое-кто из них успел даже пересесть на транспорты, готовые к отплытию в Тулон. Но эти транспорты остановили по приказу Нельсона, и все были арестованы. При этом часть французов и местных республиканцев была отправлена на специальные суда (подобия барж), где арестованных настолько сбили в кучу, что они не могли ни сесть, ни лечь. Остальных бросили в неаполитанские тюрьмы.
Русский морской офицер В.Б. Броневский свидетельствует:
«Потоки крови обагрили площади Неаполя. Тюрьмы наполнены были несчастными якобинцами, из которых почти каждый день по нескольку казнили».
По словам других очевидцев, это была самая большая кровавая вакханалия конца XVIII века. Настоящая бойня, похожая на знаменитую Варфоломеевскую ночь. Людей вешали, резали, сжигали заживо на кострах, топили в море. В городе потом еще долго пахло жженой человеческой кожей, а кровь стояла на мостовых густыми запекшимися лужами.
Великий Шекспир в свое время написал: «О, женщины, вам имя вероломство!» И он словно дал нам характеристику того, что происходило в 1799 году в Неаполе. Исчерпывающую характеристику…
По сути, адмирал Нельсон поступил вероломно.
В международном праве под вероломством подразумевается невыполнение обещания, данного противнику. Другими словами, это коварство; это злой умысел по отношению к противнику, носящий неправомерный характер.
Действительно, Нельсон со всей очевидностью, страстно, до безумия влюбился в Эмму, чья чувственность порабощала его не меньше, чем материнская забота, с которой она относилась к человеку, потерявшему родную мать в девятилетнем возрасте. Пока сэр Уильям недомогал и почти все время проводил в кровати, леди Гамильтон и лорда Нельсона повсюду видели вместе.
Нельсон никого не пожелал слушать. Вернее, он не послушал своих оппонентов. А вот Эмму Гамильтон он тогда слушал весьма охотно. И, конечно же, важной соучастницей этого «кровавого пиршества» была королева Мария‑Каролина. Всякая месть сладка, но месть женщины поистине еще и ужасна! Конечно, французы, находившиеся в тот момент в Неаполе, не были лично виновны в смерти ее сестры Марии-Антуанетты. И уж тем более в ней не были виновны неаполитанские республиканцы. Но какая разница! Что может быть слаще мести, которая сама дается разъяренной женщине в руки?
Марии-Каролины лично тогда не было в Неаполе. И, по сути, на британском флагманском корабле «Молниеносный» настоящей королевой была Эмма Гамильтон. И она была счастлива, как ни огорчало ее отсутствие задушевной подруги-королевы. Они практически ежедневно обменивались длинными и нежными письмами.
Несмотря на огромные размеры флагмана, на нем было тесно. Нельсон жил в небольшой офицерской каюте. Смежное помещение занимали Гамильтоны, и оно стало настоящим центром корабля. В салон леди Эммы, любившей музыку, с берега был даже привезен клавесин. И можно себе представить, как недовольны были британские моряки: только клавесина им на военном корабле и не хватало…
Удивительно, но этот самый военный корабль теперь больше походил на загородную дачу, на которую постоянно приезжали какие-то гости: высокопоставленные чиновники, знатные иностранцы и т. п. И все они с восторгом смотрели на адмирала Нельсона. Что же касается леди Гамильтон, то она получала от всех восторженные приветствия, а придворные поэты слагали в ее честь стихи.
В результате Нельсон лично приказал своим матросам «выловить и арестовать» выпущенных на свободу французов и местных республиканцев. Последние тут же были отданы на растерзание толпы фанатиков, готовых на все – лишь бы удовлетворить свои низменные потребности. Такие люди имеются в любом народе, и им только дай волю: они уничтожат все, что стоит на их пути. Им главное указать на то, что нужно уничтожить… Что можно уничтожить… И за что ничего не будет…
Безусловно, сами цивилизованные британцы в этих кровавых оргиях не участвовали. Они лишь наблюдали за всем этим со стороны. Впрочем, не только наблюдали. Нельсону и его «милейшей спутнице» вдруг захотелось своими глазами посмотреть, как люди умирают на виселицах. Это же такой любопытный спектакль, и возможность увидеть такое предоставляется далеко не каждый день. Но наблюдать за предсмертными конвульсиями какого-то простолюдина – это было неинтересно. Нужен был кто-то высокопоставленный… Эдакая звезда представления… Но не приглашенная, а доставленная под ударами прикладов…
И «роковой выбор» пал на арестованного 47-летнего князя Франческо Караччиоло. Вина этого человека, адмирала, состояла в том, что после бегства своего короля он возглавил неаполитанский флот. А Нельсону почему-то очень хотелось именно на его примере продемонстрировать свою власть и произвести «быстрое наказание», ибо в таком быстром реагировании он видел возможность «влиять на поведение граждан». Именно так он представлял себе умение управлять.
Тотчас организовали суд.
Леди Гамильтон и тут поторапливала: она спешила вернуться к своей подруге-королеве в Палермо…
На суде Караччиоло заявил, что король Фердинанд показал своим позорным бегством пример дезертирства и измены своей родине. Он обвинил судей в составлении приговора заранее и стал призывать Божью кару на их головы.
Без лишних церемоний объявили приговор, и пленного повели к виселице. Тогда благородный Караччиоло обратился к Нельсону с просьбой заменить казнь менее позорной, но тот решительно ответил:
– Я не вижу оснований изменить приговор. Вы должны висеть на фок-рее «Минервы». До заката солнца ваш труп будет грозным предостережением выставлен напоказ, а потом его сбросят в море, на съедение рыбам, чтобы ничто в земле не напоминало о человеке, забывшем честь.
Наверное, он совершенно искренне так и считал…
В результате обреченный адмирал был повешен 19 (30) июня 1799 года на борту фрегата «Минерва», и тело его, как и было приказано, качалось на ветру до самого вечера…
«Необходим пример», – пояснил тогда английский посол Уильям Гамильтон, в этом смысле вполне стоивший своей супруги.
Русский же морской офицер В.Б. Броневский рассказывает о судьбе Франческо Караччиоло так:
«Караччиоло, по общему мнению, заслуживал пощаду <…> Караччиоло был повешен на своем корабле. Он, равнодушно выслушав приговор свой <…> и когда его матросы не смели надеть ему петлю на шею, он сказал им: «Поскорее исполняйте, друзья! Мне легче умереть, нежели видеть ваши слезы». Тело его, брошенное в море, на другой день прибило к кораблю лорда Нельсона…»
Безусловно, адмирал Нельсон не был слепым исполнителем воли двух мстительных дам.
Да, Нельсон хотел сделать Эмму счастливой, но не до такой же степени. Впрочем, если мужчина влюблен «до безумия», то всякое возможно. Как известно, женщина является эмоциональным центром, а любящий мужчина, как правило, готов сделать для нее все. Нельсон на многое шел ради Эммы. И она ценила это. Она показывала ему это, и его переполняло новой энергией. Если женщина ценит то, что делает для нее мужчина, ему обязательно захочется сделать еще больше.
Такая вот простая мотивация…
Да, пожалуй, настолько влюбленный мужчина вполне мог пойти ради своей любимой и на вероломство, и на преступление…
А еще, как говорят, Нельсон тогда находился под влиянием «сильного нервического раздражения». Он чувствовал себя рабом неодолимой страсти, которая должна была разрушить его семейное счастье. В самом деле, нередко в ту эпоху он показывал друзьям свое душевное уныние и «желал спокойствия могилы».
Такое состояние души часто бывает предтечей больших преступлений. В самом деле, под влиянием таких грустных осознаний и таких сильных внутренних упреков сердце наполняется горечью и становится восприимчивее для внушений злобы и ненависти…
Но все же, думается, что в Неаполе Нельсон совершал свои кровавые действия еще и сознательно, то есть по убеждению.
В.Н. Ганичев в своей книге об адмирале Ушакове пишет:
«Наверное, Нельсон не был кровожадным изувером от рождения, но его взгляды, выкристаллизовавшиеся в гуще великобританских предрассудков господствующего класса, были в русле амбиций чванливого торгашеского Альбиона и требовали жертв для устрашения и наведения порядка. Караччиоло и был такой жертвой, принесенной на алтарь английской державности. Нельсон вырвал его у Руффо. Скоротечный суд, созданный адмиралом, разбирался всего два часа и вынес смертный приговор. И опять Нельсон, вопреки просьбам председателя об отсрочке приговора, настоял на немедленной казни. На виду у всей эскадры Караччиоло повесили на рее. Нельсон считал, что подобное зрелище укрепляет дисциплину и утверждает правопорядок».
Конечно, и дисциплина укрепилась… И правопорядок утвердился… И страх восторжествовал в Неаполе, но при этом имя самого Горацио Нельсона оказалось замарано кровью тысяч неаполитанцев. И репутации великого адмирала был нанесен непоправимый ущерб.