В качестве торгового центра на пути, прежде всего, с Востока на Запад – из Московской Руси и Литвы в Краков, Вроцлав и Познань – Люблин играл важную роль и в предшествующем столетии. Ярмарочная привилегия – а ярмарки происходили четыре раза в год – и штапельное право (т. е. право хранить товары какое-то время в городе, где происходит ярмарка) со времен Казимира (1448) подтверждались вновь и вновь (Сигизмундом I, Стефаном Баторием и Сигизмундом III). Второй важный путь – от Черного моря через Львов в Люблин – утрачивал свое значение с экспансией Османской империи. Но тем важнее становилась связь с Московским государством, которое контролировало теперь восточную торговлю[672]. Это отражалось в составе населения[673].
Уния с Литвой, заключенная в Люблине в 1569 году, подтверждала и расширяла существующие контакты. С 1578 года Люблин стал и местопребыванием суда.
Все это вело к экономическому подъему. Подъем сохраняется до середины XVII века: в 1602 году в Люблине проживало 65 дворянских семейств, в 1616-м – 79, а в 1660-м – 96[674]. В 1575 году город оказался почти разрушен сильнейшим пожаром, и это стало поводом к активной строительной деятельности. Хорошие предпосылки для строительства привели к поселению здесь итальянских специалистов-строителей. Это были преимущественно комаски, т. е. строительные мастера из окрестностей Комо, Верхней Австрии (Тироль) и Швейцарии.
Еще в 1571 году был основан цех строителей и каменотесов. Около 1600 года 17 из 30 его членов были итальянского происхождения, так что языком общения служил итальянский[675]. Обозначение murator (каменщик. – ит.) было постепенно заменено словом Architekt, architector или architectus (архитектор). Процедура принятия в гражданство была связана со множеством формальностей: следовало предъявить свидетельство о рождении («litterae genealogiae»), а также свидетельство об образовании («litterae educationis»). Кроме того, требовалось обещание верности городу[676].
Крупные заказы на строительство поступали от больших духовных орденов, развивших в Люблине активную деятельность. Это было связано с контрреформацией, после того как на сейме в Пиотркове были одобрены решения Тридентского собора. Происходившее имело особое значение для Люблина, так как город считался центром кальвинизма, арианской ереси и унитаризма. В 1616 году городской совет решил принимать в цеха лишь ремесленников-католиков и только им предоставлять право гражданства[677].
Первыми большими постройками, начиная с 1580-х годов, стали церковь иезуитов и здание иезуитской школы, которое сооружалось поэтапно (1584–1592, 1596–1604 и 1609–1617) Джованни Марией Бернардони, Джованни Брицио и М. Хинцем. (Иезуиты, действовавшие в Польше с 1565 года, были важными заказчиками.) Затем были возведены церковь бернардинцев (1602–1608, Рудольф Негрони, Якуб Балин), церкви кармелитов и доминиканцев.
Возник характерный для люблинской архитектуры тип храма: простая однонефная базилика, сооруженная по позднеготическому образцу, с низкими хорами и цилиндрическим сводом. На своде – изготовленная из штукатурного гипса декоративная реберная орнаментика со звездчатыми, ромбическими или сердцевидными мотивами: так называемые «люблинские потолки».
Приходская церковь в Казимеж-Дольны (1586–1589, архитектор Якуб Балин), а также церкви в Туробине (1620–1623, построена Яном Ярошевичем и Яном Вольфом), в Уханье (1625) – примеры «Люблинского Ренессанса», который оставил свой отпечаток также в окрестности Люблина[678].
Как результат воздействия Люблинской унии расценивается распространение архитектуры люблинского типа на территорию Литвы и современной Белоруссии[679]. Крупные семьи литовской знати, например Радзивиллы, Сапеги или Ходкевичи, выступали как основатели церквей; стимулом служило также миссионерство больших духовных орденов в Литве. В числе этих храмов церковь Св. Михаила (с 1595-го) в Вильнюсе, основанная канцлером Львом Сапегой, а также церковь бернардинцев в Гродно (1595–1617). Заказы давались люблинским архитекторам итальянского происхождения, например Якубу Балину, Бриццио, Джованни Марии Бернардони. Ими были построены церковь Св. Духа в Минске (1630–1640), Св. Духа в Чернавчицах (начало XVII в., основана Миколаем Радзвиллом Сироткой).
Важной частью люблинского «художественного ландшафта» была и гражданская архитектура. Богатый архитектурный декор на бюргерских домах в Люблине (дом Себастьяна Копника на Рыночной площади, конец XVI в.), Замостье и Казимеж-Дольны, распространенный особенно в конце XVI – первой трети XVII века, характеризуется обилием высеченного в камне орнаментального убранства. Ему свойствен характер народного орнамента. Это убранство почти полностью игнорирует архитектурную тектонику зданий (дом Христофора в Казимеж-Дольны). Даже там, где есть зачатки классического ордера, ордер уживается с пышным декором, состоящим из гротесков, а также цветочной и звериной орнаментикой. На армянских домах в Замостье это усиливается также восточным акцентом. Такой тип декора связан с деятельностью мастерских в Пиньчуве, даже если мастера, как и в Казимеже, может быть, не были горожанами (то есть были жителями, но не бюргерами).
«Дом Николая» и «Дом Христофора» в Казимеже Дольном, Польша, ок. 1615, выполненные в стиле «Люблинского Ренессанса»
После смерти Санти Гуччи руководимая им в 60-е годы мастерская в Пиньчуве, где добывался мягкий песчаник, превратилась в центр производства каменных работ[680]. Каменные рельефы изготовлялись в Пинчуве и затем собирались на месте. Сотрудники и преемники Санти Гуччи, Томаш Никиль и Блазей Гокман, продолжали руководить мастерской. Гокман, немец, работал в Замостье при Морандо, затем примерно до 1603 года в Пиньчуве, а после этого примерно до 1609 года снова в Замостье[681]. С его именем связываются рельефы на воротах Замостья. Никиль отвечал за надгробные часовни Фирлея в Бейсце и надгробия Арнульфа и Станислава Уханьского (ок. 1590) в Уханье. Обилие скульптурных украшений из песчаника, алебастра и красного мрамора в капелле Фирлея и изобилующие фантазией звериные мотивы в Уханье свидетельствуют о продуктивном усвоении ренессансной орнаментики, принесенной сюда, вероятно, Санти Гуччи.
Три южно– и восточноевропейских города – Буда к концу XV – началу XVI века, Краков с начала XVI века и Люблин с конца XVI и до середины XVII века, о которых шла речь, – были местами, где жило и работало большое число итальянских специалистов, и соответственно центрами художественной продукции, отмеченной итальянским влиянием. Во всех трех городах возникли определенные формы или типы искусства, имевшие распространение на межрегиональном или региональном уровне; именно степень распространения является важнейшим критерием наделения того или иного города статусом центра искусств. Но в то время как венгерская придворная культура, сосредоточенная в Буде, обладала довольно ограниченным межрегиональным воздействием, Краков играл с точки зрения формирования парадигмы гораздо более значительную роль, чем Буда. Импульсы производившегося там искусства распространялись и вне придворной среды. Кроме места создания художественной продукции, Краков являлся местом художественного, политического и символического представительства государей, местом захоронения правителей и выдающихся деятелей политики и культуры. Как центр торговли предметами роскоши и город с давно сложившейся итальянской общиной он предлагал особенно благоприятные условия для жизнедеятельности итальянских специалистов-строителей: такие условия для раскрытия талантов разноплеменных художников наблюдались в Кракове еще во времена позднего Средневековья[682]. Формы аристократического представительства, введенные двором, обладали силой примера (может быть, слишком значительной) для заказчиков из знати и бюргерства. Имелся и относительно широкий слой потребителей благ культуры. К их числу, кроме королевского двора, относились также высокопоставленные представители знати, духовенство и во все большей степени заказчики из среды бюргерства. В результате художественные новшества могли приниматься и «получать права гражданства», что облегчалось благодаря тому, что заказчики порой обладали гуманистическим образованием и это делало возможной рефлексию по поводу старого и нового. Такой подготовкой обладали не только меценаты аристократического происхождения, но и представители горожан и духовенства. Краков в качестве центра экономической и политической власти, а также и гуманистической культуры стал важным местом, где были разработаны новые формы визуальной культуры, которые могли служить примером Imitatio и aemulatio для региона. Как и Буда (в меньшей степени, как уже говорилось), так и Краков сделались центральными точками фокусировки в процессе создания культурных парадигм.
Это значение, однако, постепенно утрачивалось, тем больше, чем ближе к рубежу веков, когда Кракову пришлось уступить свою роль королевской резиденции Варшаве. Уже в последней трети XVI века наряду с Краковом развивались другие локальные художественные центры, например Люблин. Крупный торговый город Гданьск также превращался в значительный центр искусств, ориентированный на северные формы ренессанса, искусство Нидерландов. В то время как влияние Кракова наблюдалось в Кельце, Люблине или Ржешуве, к сфере влияния Гданьска относились Великая Польша и Мазовия.
Особое место среди городов Речи Посполитой занимал Львов. Этот город отличался многонациональным и многоконфессиональным населением. Помимо поляков и русинов (украинцев), представлявших большинство горожан, там были сильные армянская и еврейская общины. Соответственно возводились католические, униатские (со времени церковной унии в Люблине 1569 года) и армянские церкви, а также синагоги. Заказы на строительство в городе, особенно расцветшее в конце XVI–XVII веке, получали от разных общин в основном итальянские архитекторы, ведущие специалисты в строительном деле, но также и строители немецкого происхождения.