В убеждении, что нынешний поворот судьбы искусно направлен отцом Скедони, Вивальди застыл, пораженный ужасом, и с неизъяснимой тоской глядел на Эллену, которая, придя в сознание, беспомощно простерла к нему руки и взмолилась о спасении.
— Не оставляй меня, — жалобно сказала она, — только рядом с тобой я чувствую себя в безопасности.
При звуках любимого голоса Винченцио очнулся от оцепенения и, в ярости обернувшись к негодяям, которые с угрюмым видом стояли вокруг, приказал им удалиться либо готовиться испытать на себе его гнев. В тот же миг те обнажили мечи, и испуганные вскрики Эллены вкупе с мольбами священнослужителя потонули в шуме битвы.
Вивальди, не желавший проливать кровь, ограничивался обороной, пока ожесточенные атаки одного из врагов не вынудили его пустить в ход все свое умение и силу.
Он поверг наземь одного из негодяев, но сноровки его все же недостало, чтобы отбиться от двух других, и Винчен-цио был уже близок к поражению, когда у двери раздался топот и в часовню ворвался Пауло. Увидев, что вооруженные незнакомцы вот-вот одолеют его господина, Пауло с яростью ринулся на помощь. Он сражался с безоглядной храбростью и свирепостью до тех пор, пока (в то самое мгновение, когда его противник пал) в часовню не вошли еще несколько головорезов; вскоре Вивальди с верным Пауло были ранены и разоружены.
Эллена, которую удержали чьи-то руки, когда она пыталась броситься меж сражавшихся, видя Винченцио раненным, возобновила попытки вырваться на свободу; свои усилия девушка сопровождала такими отчаянными мольбами и жалобами, что едва не тронула сердца окружавших ее головорезов.
Израненный Вивальди, схваченный врагами, вынужден был беспомощно наблюдать горестное положение своей невесты. Он обратился к старому священнику с безумной мольбой защитить девушку.
— Я не смею ослушаться святой инквизиции, — отвечал бенедиктинец, — не говоря уже о том, что мне не приходится тягаться силами с ее служителями. Несчастный юноша, пойми наконец: кто противится инквизиции, тот обрекает себя на смерть.
— Смерть? — вскричала Эллена. — Смерть?
— Ах, госпожа, именно так, и не иначе.
— Напрасно, синьор, вы не вняли моему совету, — сказал один из чиновников, — а теперь вам предстоит горькая расплата. — И он указал на раненого, недвижно лежавшего на полу часовни.
— Моему господину расплачиваться не за что, — вмешался Пауло, — потому что это моих рук дело; мне бы только вырваться, и я бы уложил еще парочку, даром что меня всего успели исполосовать вдоль и поперек.
— Молчи, мой добрый Пауло, ты здесь ни при чем. — Обратившись к чиновнику, Вивальди добавил: — Не о себе я пекусь — я свой долг исполнил, — а о своей невесте. Как можете вы без жалости взирать на это чистейшее и беззащитное создание! Неужто вы, как варвары, готовы увлечь к погибели жертву наглого, вопиющего оговора?
— Что проку ей от нашей жалости; так или иначе мы должны выполнить приказ. Она предстанет перед судом, а уж ему решать, справедливо ли обвинение.
— Какое обвинение? — спросила Эллена.
— В нарушении монашеских обетов, — ответил ей священник.
Эллена возвела глаза к небу.
— В довершение всего еще и это! — воскликнула она.
— Вы слышите, она сознается в преступлении, — произнес один из злодеев.
— Нет, — возразил Вивальди, — она говорит о чудовищной злобе, что преследует ее. О Эллена, и я должен отдать тебя на их милость, расстаться с тобой навеки!
Отчаяние на мгновение придало ему силы, он вырвался из рук чиновников и заключил Эллену в прощальные объятия, девушка же, склонившись на его плечо, рыдала так, будто у нее разрывалось сердце. Окружавшие их злодеи не решались прервать эту печальную сцену.
Страстный порыв исчерпал силы Вивальди; сломленный тоской и потерей крови, он разжал объятия и опустился на пол.
— Неужто вы не поможете ему, — вскричала Эллена в отчаянии, — вы оставите его здесь, на полу, умирать?
Священник распорядился, чтобы юношу перенесли в монастырь, где осмотрят его раны и окажут необходимую врачебную помощь. Пострадавшие в стычке служители инквизиции были уже там. Винченцио, однако, соглашался идти лишь в сопровождении Эллены. Но, согласно уставу, женщины в монастырь не допускались; об этом, опередив священника, поспешил сообщить брат-бенедикгинец и добавил, что преступить устав они не осмелятся.
Эллена, в заботах о Вивальди забывшая о собственных несчастьях, умоляла своего жениха позволить препроводить его к бенедиктинцам, однако тот наотрез отказался ее покинуть. Но, волей чиновников, влюбленным все же была уготована разлука; напрасно убеждал Вивальди служителей инквизиции не прибегать к этой совершенно излишней жестокости, раз уж, как можно было понять из их намеков, Эллене также предстояло явиться пред лицо святой инквизиции; безуспешным оказались и его попытки узнать, куда собираются отвезти его невесту.
— Довольно будет вам знать, синьор, что о ней позаботятся, — сказал чиновник. — Вас надлежит доставить в одно и то же место, но в пути вы будете находиться раздельно.
— Да слыхано ли такое, синьор, чтобы арестованных держали вместе? — вмешался один из злодеев. — Им ведь тогда ничего не стоит между собой договориться, показания будут похожи как две капли воды.
— Как хотите, но я не оставлю своего господина, — возвысил голос Пауло. — Требую, чтобы меня отправили с ним вместе, к инквизиторам или к самому дьяволу — разница невелика.
— Ну, ну, — отозвался чиновник, — сперва к инквизитору, а уж к дьяволу во вторую очередь — сначала суд, потом приговор. Поторапливайтесь, — обратился он к подчиненным. — Уведите ее.
При этих словах Эллену подхватили на руки.
— Пустите меня, — закричал Пауло, видя, как ее уносят, — говорю вам, пустите! — и в ярости разорвал веревки, которыми его связали. Впрочем, тут же он был схвачен снова.
Вивальди, обессиленный потерей крови и душевными муками, сделал все же последнюю попытку спасти свою возлюбленную, но, раньше чем он успел подняться с пола, глаза его внезапно застлала пелена, и с именем Эллены на устах он впал в беспамятство.
Пока Эллену выносили из часовни, она не переставала звать Вивальди, перемежая эти возгласы мольбами разрешить ей увидеть своего жениха еще раз и сказать ему последнее «прости». Злодеи оказались неумолимы, а от Вивальди отклика не было — он уже не слышал ее и не в силах был ей ответить.
— О, один только взгляд! — восклицала она в отчаянии. — Одно лишь слово, Вивальди! Дай мне услышать в последний раз звук твоего голоса! — Но ответом ей было молчание.
Покидая часовню, Эллена обернулась в ту сторону, где находился ее жених, и голосом, пронзительным от муки, воскликнула: «Прощай, Вивальди! О, прости, прости навек!»
Так трогательно прозвучали эти слова, что им не смогло противиться даже холодное сердце священника, но он тут же раздраженно смахнул с лица набежавшие слезинки, прежде чем их заметили. Вивальди услышал ее: жалобный голос потерянной возлюбленной пробудил его, казалось, от смертного сна, и, обратив взор к порталу часовни, он заметил, как мелькнуло там ее покрывало. Страдания, усилия, сопротивление — все оказалось тщетным; негодяи связали истекавшего кровью юношу и препроводили его в бенедиктинский монастырь, заодно с раненым Пауло, по пути не перестававшим вопить: «Я требую, чтобы меня отправили к инквизиторам! Скорее отправьте меня к инквизиторам!»
Глава 6
Тебе, пристрастна, на заре Эллады Вверяла Муза скорбные напевы; Благоговейные потупив взгляды, Внимали молча матери и девы.
Коллинз. «Ода Страху»
Бенедиктинец, который осмотрел и перевязал раны Вивальди и его слуги, объявил, что они неопасны, чего нельзя было сказать о ранах одного из их противников. Среди братии нашлись такие, кто проявил к пленникам немалое сострадание и добросердечие, остальные же (а они составили большую часть) не решались выказать сочувствие к тем, кому выпало несчастье попасть в поле зрения Святой Палаты, и даже предпочитали сторониться кельи, где они содержались в заточении. Этим ограничениям они, однако, подвергались недолго, ибо, едва восстановив силы, Вивальди и Пауло вынуждены были после краткого отдыха отправиться в дорогу. Обоих поместили в одну карету, но присутствие двух чиновников не позволило им гадать вслух о том, куда увезена Эллена, равно как и о своих собственных дальнейших судьбах. Пауло высказывал подозрения, даже утверждал положительно, что главный их враг — аббатиса Сан-Стефано и что двое кармелитов, подстерегавших их на дороге, были ее приспешниками и они сообщили, куда отправились Вивальди и Эллена.
— Так я и думал, что от аббатисы нам далеко не уйти, — говорил Пауло, — не хотелось только тревожить вас, синьор,
да и бедную госпожу Эллену, вот я и помалкивал. Все эти настоятельницы в хитрости не уступают инквизиторам, а уж власть так любят, что любого, как и те, к дьяволу лучше отправят, лишь бы не отпустить на все четыре стороны.
Вивальди ответил Пауло многозначительным взглядом, в котором читался призыв сдержать неосторожную говорливость, и погрузился в немые горестные раздумья. Служители между тем безмолвствовали, но явственно ловили каждое слово Пауло; он замечал их бдительную настороженность, однако это не заставило его одуматься; презирая своих спутников как шпионов, Пауло недооценивал их по легкомыслию как врагов, а посему не только не воздерживался от суждений, которые чиновники инквизиции могли обратить ему во вред, но, более того, произносил свои крамольные речи с явным вызовом; тем самым он крайне раздражал своих попутчиков, запертых в одной карете с ним и вынужденных выслушивать нелицеприятные речи по поводу учреждения, в рядах коего они себя числили. Всякий раз, когда Вивальди, пробужденный от размышлений очередным бесшабашным замечанием, пытался воззвать к благоразумию Пауло, тот предпочитал думать не о том, как спасти себя, а о том, как успокоить свою совесть, и ответствовал таким образом: «Сами виноваты, не я им в компанию навязался, а они мне, так пусть теперь терпят. Я и с их преподобиями инквизиторами, если до них дойдет очередь, церемониться не намерен. Они у меня такого наслушаются, чего им не часто приходится слушать. Пусть-ка позвенят колокольчиками на своих дурацких колпаках, к правде-то у них небось нет привычки».