Девочка родилась прелестной. Все произошло на Капри. Там же позже и поселили ребенка. Роды прошли легко, без осложнений, семья постаралась, чтобы информация об этом держалась в секрете, насколько это было возможным.
После родов Даниэла довольно быстро восстановилась. И оставив девочку на попечении матери, которая скрепя сердце смирилась с поступком дочери, снова ринулась в Москву. Но ее время прошло. Максим Горький не на шутку увлекся Мурой, та постепенно брала все дела в свои руки, и нашей Даниэле просто не оставалось места рядом со своим кумиром. Так она думала, но оказалось — иначе.
Практичная Мура Будберг сразу смекнула, что ей пригодится знакомство с именитой итальянкой, и строила планы, как можно будет использовать это новое знакомство. Мура никогда не расслаблялась. Эта женщина, по словам Даниэлы, была создана из железа. Позже Муру Будберг так и станут звать — «железная женщина».
Концы сходились с началами, и все немного прояснялось.
Даниэле вдруг стало холодно, захотелось курить.
— Я закурю?
— Конечно… — отозвался Витторио.
Дым вился тонкими колечками.
— Дела! — выдохнула девушка. — Значит, Даниэла родила. И что сделалось с этой девочкой?
Витторио развел руками:
— Этого я уже не знаю. Но в письме говорится, что она осталась на Капри.
Даниэла резко выдохнула.
— Значит, надо ехать туда! Ты поедешь со мной? — спросила она жалобно.
— И куда я денусь? Я же обещал тебе помочь. Мне кажется, что там мы найдем следы и Даниэлы, и Марии, и Лючии.
— Почему ты так думаешь?
— Просто интуиция.
Даниэла затушила сигарету в пепельнице. Оставался еще один вопрос — самый главный. Она хотела, чтобы Витторио остался с ней — просто рядом, его присутствие успокаивало, согревало…
— Ты останешься со мной? Сейчас? Просто так… — закончила она шепотом.
— Я бы с радостью, но меня ждут.
Сердце ее упало.
— Ангел. Он боится оставаться один, — с улыбкой пояснил Витторио.
Даниэла рассмеялась хриплым смехом. Никогда у нее не было еще такого соперника-соперницы.
— Передавай привет этому парню.
— Обязательно. Иногда я рассказываю ему о тебе.
Даниэла подняла брови.
— И что он говорит в ответ?
— Что ты очень хорошая…
Глава 9«Меня скоро убьют, и ты знаешь — кто»
Несправедливость не всегда связана с каким-нибудь действием; часто она состоит именно в бездействии.
Москва. Наши дни
Вера привезла прабабушкины письма в «Клио». Вася Курочкин и Анна выслушали ее рассказ о поездке в Италию и про встречу с Даниэлой Орбини, взяли письма, переведенные Верой, и пообещали, что во всем разберутся.
Вера уехала, а Анна с Васей принялись изучать записи Дарьи Андреевны Шевардиной. Те письма, которые Вере показались содержащими наиболее ценную информацию, она сложила в отдельную папку.
…Берлин — город тревожный. Я это поняла, как только туда приехала. Город — перевал, город, куда стеклись мошенники всех мастей.
А Макс буквально бредил Мурой… Правда, она не жила в Берлине, а бывала лишь наездами…
Вася поднял глаза от письма и сказал:
— Точное замечание. Берлин был перевалочным пунктом контрабанды. И контрабанды серьезной. На государственном уровне. Не просто подпольные контрабандисты, которых ловят за руку полицейские. Нет, все было серьезней и опасней…
Анна кивнула. Она прекрасно помнила этот период истории.
Советское государство отчаянно нуждалось в деньгах для будущей индустриализации. Для промышленного переворота, для того, чтобы сделать гигантский скачок. Из аграрной России шагнуть в промышленную. Обычно государству для этого требовалось несколько десятилетий, здесь же все нужно было сотворить в кратчайшие сроки.
— Молодой советской власти требовались деньги, — сказала Анна. — И она собиралась их добывать любым путем, не останавливаясь ни перед чем.
— Кстати, Программа национализации музеев, которую провозгласила советская власть с самого начала, служила той же самой цели: концентрации сокровищ в одних руках с их последующей продажей за границу. Желающие приобрести богатейшие сокровища Романовых и знатных родов — были, — объяснил Вася. — А одной из ключевых фигур этого «процесса» была как раз Мария Андреева, бывшая любовь и гражданская жена Максима Горького. Дама хваткая, предприимчивая. Именно ей большевики доверили такой важный участок работы. Впрочем, она уже не раз доказала свою преданность, к примеру, в истории с Саввой Морозовым, капиталы которого она использовала для пополнения кассы большевиков.
Ученые продолжили читать.
…Когда Макс перебрался в Берлин, Мура развила деятельность по изданию его произведений. С этой целью было организовано издательство.
Как мне кажется, к тому же Мура участвовала в торговле антиквариатом, в отмывании денег для советской власти. Где Мура — там двойная, тройная игра, тьма и тайны, тайны, тайны…
Я по-прежнему работала в итальянском издании, иногда встречала старых знакомых, изредка ходила на приемы. И однажды на одном из посольских приемов, кажется, это было посольство Швеции, встретила друга семьи, отпрыска известной фамилии. Когда-то наши родители хотели, чтобы мы поженились. Как это все было давно! После обмена любезностями он спросил:
— Ты работаешь на Советы?
Вероятно, в моих глазах отразилось искреннее изумление. И он поспешил объясниться:
— Ну говорят, ты теперь часто бываешь в России.
— Как сотрудник издания, — холодно поправила я.
Он, видимо, поняв свою оплошность, сказал уже примирительным тоном:
— Просто было странно слышать. Ты и Советы…
Я рассмеялась своим заливистым смехом, о котором Макс как-то сказал, что он звенит как тысячи колокольчиков.
— Ты безнадежно устарел, Стефано, левые сейчас в моде, разве ты не знал? Строится новый мир, и мы присутствуем при его рождении.
В его взгляде был откровенный скептицизм.
— Старушка Европа уже переживала такие нашествия: новые, старые, левые, правые… Рано или поздно новое будет сметено очередным витком истории. А мы останемся и будем всегда.
— Кто это «мы»? — спросила я с закипающим бешенством.
— Мы — это и ты, Даниэла, твой род — гордость и слава Италии. Останутся наши тосканские равнины, виноградники, останется наше искусство, пережившее века. А все эти новомодные веяния работают только на разрушение.
Я поставила бокал на столик.
— Стефано, мир — несовершенен, разве ты не видишь этого? В нем много войн, голода, разрухи. Одни люди — рождены богатыми, другие — голодают. Разве это правильно? У каждого должен быть доступ ко всем благам, которые накопило человечество. И если даже эта молодая власть падет, люди все равно будут мечтать о лучшем мире и о справедливости. И пока они живы, к этому будут устремляться людские чаяния. И снова, и снова станут рождаться смельчаки, жаждущие нового мира.
— Да ты и вправду социалистка, — сказал Стефано, улыбаясь. Но его глаза были холодны. — А как твое семейство относится к этим взглядам?
Выстрел был сделан точно. И попал в сердце.
— Это наши внутренние семейные дела.
— Понимаю, понимаю… Не сердись, нас же так многое связывает. Мы с тобой итальянцы, хранители древних традиций. Соль земли, можно сказать. Но скоро итальянцы тоже удивят мир.
— Что ты имеешь в виду? — спросила я.
— Ну мы тоже сейчас собираемся очистить страну от разных примесей. Сделать ее счастливой и свободной. У нас уже есть свой вождь. Дуче! Бенито Муссолини. Он предлагает Италии новую жизнь. А наш долг пойти за ним, пока Италию не захватили всякие левые. Коммунисты, цыгане, евреи и прочая нечисть.
Слушать его было невыносимо, я собиралась уже отойти, взяла свой бокал, как следующая фраза меня насторожила.
— Кстати, ты знаешь некую Марию Закревскую? Занятная штучка. Вроде за ней длинный след тянется. С этим английским посланником Локкартом.
Я невольно дернула рукой, и вино пролилось на платье.
— Извини, — пробормотала я.
— Я ее видел здесь, в Берлине. Меня даже представили ей. Мадам с богатым прошлым.
— Что ты имеешь в виду?
Стефано осклабился, но ничего не сказал. А я его поняла без слов.
— Я ее хорошо знаю и поэтому прошу говорить о моих знакомых в уважительном тоне, — холодно проговорила я.
Стефано вскинул руки вверх.
— Прошу прощения.
Вокруг нас сновали люди. Но мы никого не замечали, поглощенные разговором друг с другом.
— И где ты ее видел?
— Вот это самое интересное… — Стефано медлил. Он выглядел как человек, который обладает определенной информацией, но не собирается ее вываливать на собеседника сразу, а напротив — играет с ним как кошка с мышкой.
— Информация весьма любопытная… — протянул он.
— И?
— Давай еще по бокалу? Белое, красное?
— Шампанское, — ответила я. — Если есть.
— Найдем!
Он ушел, а вскоре вернулся с двумя бокалами шампанского.
— Ну что же, предлагаю тост. Я мог бы выпить за что угодно. Но предлагаю выпить за нас с тобой. Не знаю, удастся ли нам увидеться еще. Мир постепенно катится в бездну. Всем кажется, что мы только-только передохнули и воспрянули духом. После войны, всех этих ужасных разрушений, бомбежек, газовых атак на Марне и Сомме… Революции в России… Но я предвижу, что мир идет к еще большей катастрофе. После которой все прошедшее покажется игрушкой.
— Откуда у тебя такие данные, Стефано?
— Мы, наследники древних фамилий, получаем отменное классическое образование, разве ты забыла? И это позволяет нам с легкостью ориентироваться в мире и делать кое-какие предсказания. Кровь — такая штука, что от нее не отмахнешься. Даже заразившись новомодными идеями.