Интерьер ресторана ничуть не изменился. Белые оштукатуренные стены увешаны большими черно-белыми фотографиями со сценками из давних времен: вот малыш Беппи уплетает спагетти за обеденным столом; вот все его семейство принарядилось перед походом в церковь ранним воскресным утром; вот Беппи и его сестра Изабелла восседают на стареньком мотороллере «веспа» и улыбаются. На столах скатерти в красно-белую клетку, а кушанья подают в больших белых тарелках. Так было заведено в «Маленькой Италии» с самого ее открытия.
Но теперь мало-помалу Адолората вводила небольшие изменения, добавляя в блюда новые ингредиенты, экспериментируя с новыми ароматами: пригоршня грецких орехов, добавленная в сливочное ризотто, щепотка тмина — в рагу из барашка. В перерывах между карточными состязаниями Беппи заглядывал на кухню, чтобы отведать ложку-другую соуса или хлебнуть супу из половника, и часто бывало так, что именно в это время голоса на кухне начинали звучать особенно громко.
Но сегодня Пьета нашла отца за его любимым столиком на солнышке. Разоблачившись до майки, он самозабвенно играл в карты с Эрнесто Бозетти.
— Выигрываешь, пап? — окликнула его Пьета. Он поднял взгляд и нахмурил брови:
— Ну, может, у меня и появится шанс, если этот stronzo[6] перестанет жульничать.
Эрнесто бросил карты на стол и возмущенно воздел руки кверху:
— Porca la miseria[7], вот уже тридцать лет я играю с тобой в карты, и ты никак не можешь забыть одну маленькую ошибку, совершенную сто лет назад.
Он посмотрел на Пьету и покачал головой:
— Сам не знаю, почему я до сих пор с ним играю, cara[8], право, не знаю. Что ж, я очень рад тебя видеть. Поставь-ка себе стул и перекуси вместе с нами.
Она похлопала его по плечу:
— Я бы с радостью к вам присоединилась, но собираюсь обедать с Адолоратой. У нее какое-то новое блюдо, и она хочет попробовать его вместе со мной.
— Новое блюдо? — пробормотал отец. — Смотри, не очень увлекайся, Пьета.
Она нервно усмехнулась:
— Но ты же сам не далее как сегодня утром говорил, что я должна лучше питаться.
— Si, si[9], но не забудь мою фирменную лазанью, которую я приготовил сегодня на ужин. Я хочу, чтобы ты оставила для нее побольше места.
— Не волнуйся, пап, — бросила она через плечо, устремляясь в зал. — Твою фирменную лазанью мы съедим без остатка. Я в этом не сомневаюсь.
Сегодня в ресторане было очень людно. За всеми уличными столиками сидели посетители, да и внутри почти не осталось свободных мест. Официанты в снежно-белой униформе лавировали между столиками, разнося тарелки с дымящимися кушаньями и унося пустые, вылизанные до блеска. Официанты постарше все были с усами, молодые — с длинными волосами, собранными в хвостик, с золотыми сережками-гвоздиками, сверкающими в ушах.
Федерико был главным официантом. Он работал здесь с самого открытия. Он разносил тарелки, полные ризотто с каракатицей, и тут заметил Пьету. Кивком он указал ей на пустой столик:
— Ciao, bella[10]. Присядь, а я скажу твоей сестре, что ты уже здесь.
В ожидании Пьета оглядывала посетителей, наслаждающихся едой. Ризотто чаще всего заказывали завсегдатаи. Они кушали с аппетитом, промокая красными салфетками губы, запачканные чернилами каракатицы, и залпом осушая стаканы кьянти. Чуть поодаль сидел мужчина в костюме. Он обедал один, читая во время еды газету и уписывая блюдо, которое Адолората неизменно включала в меню, — тушенную на медленном огне оленину с большим количеством лука и помидоров, в нежном соусе, которым пропитывался холмик пюре из картошки, размятой вместе с поджаренным чесночком. Глядя на него, Пьета понимала, что с каждым отправленным в рот кусочком он ощущал райское наслаждение.
Наконец появилась раскрасневшаяся от кухонного жара сестра с двумя глубокими белыми тарелками, до краев наполненными ее новым творением из пасты. Она колдовала над ним все утро.
— Вот, попробуй. Скажи мне, что ты думаешь. Я перепробовала так много разных вариантов, но теперь, думаю, у меня наконец получилось.
Пьета взяла ложку и попробовала. По правде говоря, это больше походило на суп. Брокколи сварили традиционным способом, то есть пока не стала такой мягкой, что буквально распадалась на кусочки. Лук-порей был обжарен в оливковом масле, а затем припущен на слабом огне с добавлением небольшого количества воды, в которой варилась брокколи, — до тех пор, пока не начал таять во рту. В блюде ощущались также перец чили и лимон, а еще Адолората добавила туда порубленных маслин, пригоршню кедровых орешков и крупно наструганный сыр пекорино[11], смешав все это с орекьетте для пущего вкуса и аромата.
— Ты не стала класть бекон, — заметила Пьета.
Адолората зачерпнула пол-ложки, почмокала, склонила голову набок и пожала плечами:
— В конце концов я решила, что бекон здесь не нужен. Ну, как тебе? Нравится?
Пьета зачерпнула вторую ложку и отправила ее в рот, а затем третью.
— Ммм, нравится. Очень нравится. Тебе обязательно надо включить это блюдо в меню. Подавай его с большими кусками хлеба с корочкой, чтобы подобрать всю жидкость.
— Что, слишком много жидкости? Может, надо было положить немного картошечки для густоты?
— Нет-нет, лучше пусть так, легкое и здоровое блюдо. Не клади картошку.
— И все же… — Адолората помешала свое произведение. — Может, без бекона все-таки хуже…
Это было одно из самых крупных семейных разногласий. Сестра и отец жили ради еды. Они поглощали ее с жадностью и могли говорить о еде страстно, с утра до вечера, и это им не надоедало. Но Пьета, хотя ей и понравился этот суп с овощами и пастой, вполне могла бы довольствоваться яйцом пашот на кусочке поджаренного хлеба.
— Так что ты думаешь? — подтолкнула ее Адолората. — С беконом или без?
— Не бери в голову. — Пьета перегнулась через стол: — У меня для тебя новости.
— Да? — Адолората оторвалась от размышлений над содержимым своей тарелки. — Что случилось?
— Сегодня утром к нам на консультацию пришла новая невеста. Угадай, за кого она выходит замуж.
— Скажи.
— За Микеле Де Маттео.
Адолората уронила ложку в тарелку:
— Нет! Правда?
— Да, правда.
— А ей известно, кто ты?
— Думаю, нет.
— Боже, ты собираешься ей сказать? Старика Де Маттео удар хватит, когда он узнает.
Пьета кивнула:
— Знаю, но не представляю, что я могу ей сказать. Помимо всего прочего, он ее уже видел.
— Николас?
— Да. Он пришел, когда я снимала с нее мерки. Так что теперь я едва ли смогу отказать ей, верно? Он никогда не забывает своих клиентов. Он уже решил, какого цвета ленточка будет у нее в букете.
— И что ты теперь будешь делать? — Адолората отодвинула в сторону тарелку и водрузила локти на стол.
— Не знаю. Наверное, продолжать в том же духе и придумывать для нее свадебное платье. Думаю, получится довольно красиво. Она хочет быть сдержанно сексуальной и ослепительной.
— А как она сама? Она-то сама тоже сексуальная и ослепительная?
— Симпатичная. Блондинка. Моложе Микеле на несколько лет, как я полагаю. Но не то чтобы ослепительная.
Адолората задумалась.
— Знаешь, когда мы учились в школе, я всегда думала, что Микеле Де Маттео был в тебя влюблен.
— Нет!
— Правда, я так и думала. Казалось, он всячески стремился привлечь твое внимание.
Пьета засмеялась и покачала головой:
— Он все время меня дразнил, ты это имела в виду. И иногда таскал у меня завтраки.
К их столику подошел Федерико и вопросительно поднял брови. Адолората кивнула в знак того, что можно убирать тарелки. Не прошло и пары минут, как он уже принес две миниатюрные чашечки эспрессо и маленькие кубики шоколадного торта, покачивающиеся на блюдце. Пьета с наслаждением вонзила зубы в плотный кусочек, едва пригубив кофе. Она обожала сладкое.
Потягивая кофе, она снова покачала головой:
— Микеле никогда не интересовался мной в этом плане, и, даже если бы это было так, что бы из этого вышло? Папу и старика Де Маттео хватил бы удар, осмелься мы хотя бы подойти друг к другу. Не говори ему, Адолората. Ничего не говори ему о том, что ко мне приходила невеста Микеле. Это только вызовет новые неприятности.
— Что ж, без неприятностей все равно не обойдется, правда? — Адолората помрачнела. — Я всегда думала, что свадьба — это нечто радостное, но теперь мне кажется, что ни одна свадьба не обходится без драм.
— Только не твоя, — пообещала Пьета. — Твоя свадьба будет идеальной. Я об этом позабочусь.
Она опоздала, возвращаясь с обеда. Николас, наверное, в ярости. Молясь, чтобы ее следующая клиентка опоздала, Пьета во весь дух неслась по оживленным улицам назад в свадебный салон. Кутюрье Николас Роуз занимал анфиладу комнат на верхнем этаже старинного особняка в районе Холборн. И сейчас, если ей особенно не повезет, сам Великий Дизайнер будет сидеть в гостиной и беседовать с невестой, которая пришла для заключительной примерки. Платье уже ожидает ее в Зеркальном зале, но Николас и не подумает сам ее туда проводить: это работа Пьеты. Он любит появляться в самом финале, — придумать невесте прическу, встряхнуть шлейф платья, а затем, юркнув в соседнюю дверь, исчезнуть в соседней дизайнерской комнате, — пока не придет следующая невеста, и ему снова надо будет пускать в ход свои чары.
Самой важной комнатой в ателье Николаса Роуза была мастерская, где пять женщин трудились в тесноте за длинным швейным столом. Именно из-за них Пьета никак не могла уйти из салона и открыть собственное дело. Эти дамы, самые лучшие портнихи в Лондоне, создавали платья из самых изысканных тканей, с изящным шитьем и тонкой вышивкой бисером, которыми так