С пением приходило чувство дома. Особенно для горцев, которые жили изолированно от шума и городской суеты.
Если собирались пять-шесть дровосеков днем на отдыхе, то всегда делали кукурузную кашу. Так и в России. Когда нам удавалось найти муку, мы делали кашу. Мука служила для кукурузной каши, для нашей каши альпийских стрелков. Это создавало чувство дома и единения. Альпийские стрелки представляли разные группы населения. Когда горцы, местные жители, эмигрировали за границу, они работали в шахтах, куда прибывали группами. Один изолированный человек будет оторван от родной земли и пропадет ни за что, но когда приезжали четверо или пятеро вместе, то нет; даже в большом городе, если встречаются четверо или пятеро горцев, они вместе никогда не пропадут, все они люди мужественные. Делали хижины в горах, потом вот так, вечером собирались в таверне поболтать. Было такое же чувство единства. /…/ Когда люди были вынуждены жить вместе, необходимо было найти гармонию; животные в лесу также делают это. Но, однако, есть разница: животные в лесу делают это инстинктивно, в то время как люди делают тоже самое сознательно.
Там, на Дону, был один отряд из моей роты, отряд вестовых моей роты, который делал честь всему взводу разведчиков, в отряде все были земляки. Все из одного места. Все из одного горного селения. Весь отряд носил две или три фамилии. Хотя в отряде было около пятнадцати человек, все были родственниками, кузенами или один любил сестру другого. Были все связаны, были как одно племя. Они между собой использовали один диалект, особый для местных жителей, на котором они понимали друг друга с полуслова, на языке понятным только им. И когда случалось несчастье: или ранение, или обморожение, или необходимость в помощи, все были рядом. Если назначали в патруль – шли все. Это содружество, к сожалению, имело также определенные затруднения, потому что когда случалась трагедия, трудно было видеть, например, брата мертвым и при этом продолжать действовать. Но, в общем, действовали они успешно.
Но также, когда случались некоторые тяжелые вещи, все сплачивались, и никакой катастрофы не происходило. Не было общества «соединенной силы», но были некоторые вещи, перенесенные из их гражданской жизни в эту войну. Как дома, строили или работали вместе на шахтах, или на земляных работах, или в лесу, также действовали на войне.
И пришел известный декабрь, когда русские атаковали. Весь этот грохот и вспышки, которые были на той стороне реки, давали впечатление, что что-то должно произойти. Огромное расстояние отделяло убежище от дома, от нашей долины, воздушной почты не было больше недели, а было только пять тысяч километров снега, которые мы не могли проехать на поезде или в грузовике, пять тысяч километров снега мы должны были пройти пешком. Отправились с излучины Дона и прибыли в конце пути в наши горы шаг за шагом. Позже русские атаковали также и нас. И когда атаковали, было одно уверенное чувство, служившее небольшим утешением, потому что был разгром, мы держались в напряжении, которое усиливалось всегда гулом, который производили русские. Слухи, которые прибывали по радио «котелок» – радио вооруженных сил, радио «ботинок» – через водителей, которые перевозили боеприпасы, с нашими альпийскими стрелками, которые приходили забирать пайки на кухне, распространялись сплетни: мы окружены. Русские прорвались. Дивизия «Юлия» разгромлена. Сталинград пал. Это продолжалось до тех пор, пока однажды не прибыла конкретная новость, что русские танки ворвались в Россошь, где находился штаб Альпийского армейского корпуса. С этого момента почта больше не прибывала и, конечно, она не действовала и в обратном направлении; действительно, тогда мы услышали, что окружены. Русские атаковали наши главные позиции 14-го, 15-го и 16 января.
Потом пришел приказ отступать.
Воспоминания альпийского стрелка Паттольо о бое в районе населенного пункта Валуйки:
/…/ 20 января, в три часа утра, когда было еще темно, наша колонна приблизилась к Валуйкам. Мы остановились. Генерал послал вперед группу разведчиков. Они возвратились и сказали, что деревня занята русским. Тогда генерал обратился к тем, кто находился около него. Он сказал: «Италия на западе. Кто еще в силах, пусть продолжает марш. Я вел вас к Валуйкам, потому что там проходит железная дорога. Но Валуйки в руках русских. Теперь я не знаю, что с нами будет. Кто может, пусть идет на запад».
Мы все перемешаны, солдаты и офицеры. Генерал Баттисти не знает, что делать. Он даже не приказывает нам двигаться к деревне. Наша группа идет к избам. Я захожу в первую из них, валюсь с ног и засыпаю. Когда я просыпаюсь, около моей избы идет бой. У меня обморожены ноги. Я беру пару валенок у русской женщины, надеваю их и иду из деревни. Встречаю артиллериста с мулом, на котором нагружена сыр, галеты и много пачек сигарет. «Мы уже в плену, – говорю я артиллеристу, – снимай мешки, и поедим чего-нибудь, прежде чем поднять руки». Сидя на небольшом холме, мы едим до тех пор, пока наши животы не вздуваются. В долине под нами мы видим тысячи итальянских и немецких солдат. Итальянцев больше. Русские их обезоруживают, выстраивают в колонну. Мы рассуждаем о том, что делать. Выбора у нас нет, продолжить путь невозможно. Мы спускаемся вниз и сдаемся в плен.
Воспоминания альпийского стрелка Кастеллино из батальона «Мондови»:
Мы шли днем и ночью. Мы заходили в избы для того, чтобы найти что-нибудь поесть. Какой-нибудь старичок или старушка пятится в угол, повторяя: «Нет, нет». Мы сразу начинаем искать в печке, хватаем горсть огурцов и поспешно выбегаем наружу. Однажды я увидел в избе двух козлят, сосавших козу. Я схватил одного и убил. Старичок со старухой плачут, как дети. Я убегаю и ем козленка сырым, потому что если он замерзнет, его не угрызешь.
Воспоминания командира полка дивизии «Виченца» о событиях в Подгорном:
16-го или 17 января утром в Подгорном царит хаос. Пожары. Грабежи. Беспорядочное и лихорадочное движение автомашин… Отсутствие продуктов, невероятная усталость вызывают тревожные вопросы: «Куда мы идем? Сколько еще нам осталось шагать? Выдержим ли мы?..»
Понемногу ручейки частей, отходящих с фронта, сливаются в одну реку, образуя огромную колонну: это увеличивает опасность и затрудняет движение. Колонны саней, которые стали врагом пехотинца, месящего рыхлый снег, вызывают проклятья. Перегруженные людьми и материалами, они сшибают с ног тех, кто не уступает им дороги. Сколько стычек, сколько яростных схваток, чтобы заставить слабого уступить! Все лихорадочно спешат, стараются уйти от опасности.
Воспоминания участника отступления итальянского офицера Д. Фуско:
«Это были итальянцы, венгры, пруссаки, австрийцы, баварцы, бежавшие в одиночку или группами из русских «котлов». Колонна генерала Наши разбухала на глазах, как река в половодье. Марш людей утяжеляли санки, телеги, самодельные волокуши. В снежных вихрях мелькали силуэты лошадей, мулов и медлительных волов, украденных у крестьян. Время от времени животные падали в снег. Последняя дрожь сотрясала их иссохшую кожу. На них сразу же набрасывались люди, громко споря на всех языках, вступая в драку из-за наиболее съедобных кусков. Стаи жирных ворон сопровождали колонну с первых дней отступления…»
А вот, что говорили официальные источники о положении итальянских альпийских стрелков на советско-германском фронте в этот период:
Сообщения от Главного Командования немецких вооруженных сил, как правило, публиковались в ежедневных итальянских сводках и датировались следующим днем (они выделены другим шрифтом). Здесь представлены доклады об операциях, в которых участвовали итальянские войска.
24 декабря 1942 года. «В районе Дона продолжается оборонительная битва…»
/Выражение «В районе Дона» употребили первый раз, вместо выражения «На Дону» /…/ Вдоль всей линии обороны были атаки советских войск, единственные позиции, которые оставались неизменными, несмотря на многочисленные атаки, это позиции дивизии «Юлия» и частей XXIV германского танкового корпуса на фронте у Крыничной./
29 декабря 1942 года. «В оборонительных боях в большой излучине Дона особо отличилась итальянская дивизия «Юлия»…
19 и 20 января 1943 года. Информация сдержанная и недостаточная. Из одной краткой корреспонденции в Nachtausgabe от 19 января говорится: «Батальон «Джемона» отбил атаки русских».
/Информация правдивая, но она относится к периоду за десять дней до публикации. В действительности батальон «Джемона» и все другие батальоны Альпийского армейского корпуса в это время были в окружении./
21 января 1943 года. /…/ Одна итальянская корреспонденция из Берлина: «АРМИР выдержала атаки больше чем семи советских армий».
/АРМИР тогда была разгромлена./
22, 23 и 23 января 1943 года. Несколько слов, трудно поддающихся объяснению в каждом из трех немецких сообщений.
26 января 1943 года. Практически никаких сообщений.
/Остатки Альпийского армейского корпуса прорвались из окружения у Николаевки, в трехстах километрах западнее Дона/
27 и 28 января 1943 года. Практически никаких сообщений.
29 января 1943 года. Практически никаких сообщений в германском бюллетене.
/Фрагменты передачи Радио Берлина в этот день: «На фронте, на среднем Дону, отмечалось сегодня утром, крупная группировка из АРМИР больше недели изолирована с некоторыми немецкими частями и должна была отбивать многочисленные атаки неприятеля после того, как оборонительные позиции были оставлены при движении отступающих союзных войск по направлению к новым оборонительным позициям… Вследствие этого большевики наносили день за днем удары по позициям, которые итальянские солдаты хорошо укрепили; борясь против бронетанковых частей, пехотные и пулеметные батальоны и полки обстреливались артиллерией и подвергались бомбардировкам, но им не удалось прорвать оборону. Это дало время союзным дивизиям закрепиться на новой линии обороны. В завершении итальянские войска получили приказ соединиться с другими частями. Пришлось поменять битву позиционную, безопасную на укрепленной линии обороны, на битву маневренную в открытом поле на площади в десятки квадратных километров, которая была уже в руках неприятеля (так как главная линия обороны была полностью окружена). Тем не менее, итальянские солдаты без колебаний начали марш и после пяти дней сражений вновь соединились вчера с одной германской танковой дивизией. /…/ Проявляя большую храбрость, итальянские войска вышли со всеми материалами и также с тяжелыми батареями орудий средних калибров, оставили в руках неприятеля только несколько орудий, которые были повреждены на первом этапе битвы и не могли транспортироваться»/.