Вернулся к моим раненым. Нечего делать. Хочу есть, пить, замерз. Около 23 часов в другой избе полной обмороженных нашел Мелаззини. Я прилег. Плохо себя чувствую в данный момент.
28 января 1943
/…/
Длинный подъем; впереди на дороге – никого. Артиллерию оставили одну из последних: множество 75-мм орудий (75/13), утопленных в снегу, с мертвыми мулами. Другие мулы неподвижные, их взгляд остановившийся, они качались, некоторые держались с усилием, некоторые падали.
Всегда на подъеме брали вправо. Потом спускались. Спуск очень крутой. Необходимо было спасти сани с ранеными от опрокидывания.
/…/
Возобновили движение. Дорога хорошая, почти как нормальная дорога. В ста метрах слева небольшие группы изб, видим два танка с пятью или шестью немцами. Эта линия обороны, мы были уверены, что вышли из мешка! Я съел слишком много меда, плохо себя чувствую, холодный пот и двоится в глазах. Забрался в сани. На краю одной деревни сортировка частей. Два офицера из дивизии «Тридентина» указали на избы, закрепленные за каждой частью.
5-й полк альпийских стрелков расположился справа. Скоро 13 часов. Мы действительно вышли из окружения, больше нет в этом сомнений. Разместились прекрасно, есть место для всех. В нашей избе нашлось даже место для булочников из дивизии «Тридентина» вместе с венгерскими офицерами. Спокойно разделись, стали сушить наше тряпье, организовали кухню, были уверены, что останемся на ночь в деревне.
В 15 часов неожиданный приказ – продолжать марш. Потеряли много времени на переодевание. Все бегом. Когда 46-я рота собралась, в деревне было уже безлюдно. Втиснулись на дорогу, обогнали нескольких сбившихся с пути. Мы опаздывали. На горизонте смеркается, другие сбившиеся на марше группами идут по очереди.
Шли ускоренным шагом. Слева стреляла артиллерия, ракеты бороздили небо. Это еще не конец!
Около 19 часов вошли в Слобовск. Избы горят, сбившиеся и отставшие расположились на снегу вокруг костров. Вошли в деревню, остановились на холоде, это батальон «Тирано», который ожидал нас. В ближайшей избе разместились раненые из батальона. Мы освободили одну избу и приводили в порядок наших раненых. Мне сказали, что Макканьо продолжил путь дальше. С четырьмя офицерами нашел каморку недалеко, там были оставшиеся в живых из батальона «Валь Чисмон», которых было немного. Одно хорошо, что мы могли спать.
29 января 1943
/…/
Мы бежали как тени сбившихся с пути. Обогнали небольшую группу из штабной роты батальона под командованием Молтени. Вдоль железной дороги стояли огромные неподвижные русские танки. Прошли деревню. Не теряя времени, продолжали марш: некоторые останавливались для отдыха. Три альпийских стрелка, больные и обмороженные узнали меня. Они из батальона «Борго Сан Далмаццо». От дивизии «Кунеэнзе» осталось немного или почти ничего.
Два русских истребителя летели так низко, что красные звезды на крыльях казались огромными. Они стреляли из пулеметов. Продолжаем путь по дну балки. Иду по кратчайшему пути, как и остальные, в неразберихе наша маленькая группка была очень проворной. Шли быстро, хотя очень устали и проголодались. Встретили батальон «Тирано».
Мелаззуни попросил меня добраться до начала батальона для того, чтобы сделать остановку. Батальон стал подвижным и управляемым из-за сокращенного состава и шел небольшими группками людей, передвигавшихся отдельно. Заставляю себя идти вперед и нахожу полк. Ни шагу больше. Чувствую, что падаю от усталости и голода. Ноги промокли. Пришел в себя и перевел дыхание на санях лейтенанта д’Амато, офицера из управления 5-го полка альпийских стрелков, хранителя полкового знамени.
/…/
В долине длинная колонна венгров, все без оружия. Потом встретилась деревня. Справа от дороги немецкий планер со снабжением. Вокруг него «курки» с автоматами наперевес. Немецкая работа – это стрелять по тем, кто приближался. За два прошедших дня, мне кажется, я видел два немецких самолета, первый раз, которые сбрасывали грузы снабжения на парашютах. Видел, как спустился один парашютист.
/…/
Мы решили освободить занятую избу от обмороженных немцев. Принимая их систему, мы выбросили их пинками наружу. В избе оставались две старухи и два ребенка, около печи. Как только мы стали искать что-нибудь поесть, дети сильно заплакали хором!
Нашли две курицы. В печи готовили кукурузную кашу. Когда каша была готова, тоже поели, нам было необходимо поесть. Потом растянулись на небольшом количестве соломы.
30 января 1943
День начался с подъема. Колонны теперь уже двинулись вперед, на дороге не встречали никаких сбившихся с пути и отставших. Было не холодно, могли садиться по очереди на сани; первый раз позволили себе такую роскошь. Около 12 часов прибыли в деревню, богатую хлебом, курами, медом. Нашли кое-что поесть.
Позже, после часа марша, добрались до двух самоходных орудий на позиции. Перегруппировка. Чуть выше место с пронумерованными избами: кажется, трагедия подходила к концу.
Женщина, хозяйка дома, починила мне одежду. Ее сын, юноша из гражданской полиции, который, казалось, был больше курка, чем русским, предложил мне две пачки немецких сигарет. Слушали песню Лили Марлен. Верили и радовались, что все ругательства и крики позади. Поели по-христиански.
Возобновили движение, но нет больше проклятий. Мы были спокойны, имели уверенность, что вышли из окружения. Встретили несколько итальянских машин, прибывших из Гомеля. Невероятно, что есть еще какие-то автомашины! Погрузили тяжелораненых, одного на другого. Там же был альпийский стрелок, которому сделал ампутацию Таини в Арнаутово, но мороз спас его.
Проходили немцы. Один во всем белом, с лицом «ребенка». Позвал его, предложил ему поменять автомат на пачку немецких сигарет. Принял, теперь уже оружие не служило нам больше.
Как оборванцы, мы прошли перед генералом Гарибольди, сгорбленные группки с одеялами на головах. На нас все смотрели. Это проходили остатки его армии. Вошли в деревню, как могли привели себя в порядок.
Мы должны развернуть службу на дороге, для сортировки сбившихся с пути и отставших из дивизии «Тридентина». Тянули жребий, у меня дежурство с 11 до 12 часов.
Поели съестные припасы из неприкосновенного запаса.
1 февраля 1943
Остановка в деревне (кажется Бессараб?).
Приказ оставить всех раненых и обмороженных из нашей части, полковой медик должен будет погрузить их на поезд. Вздор! Чепуха! Раненых покинули, оставили в бесполезном ожидании, они становились такими же сбившимися или отставшими, короче – брошенными и никому не нужными.
2 февраля 1943
Утром продолжили марш на запад. Говорили, что на днях нас погрузят в поезд. Вздор!
Мы часто идем вдоль железной дороги, видим много поездов, но перевозящих только немцев, у них все только для своих: сани, мулы, лошади, а для итальянцев ничего, только если раненые с ампутацией или с гангреной ног!
Днем прибыли в Шебекино. Генералы Гарибольди и Ревербери осмотрели остатки дивизии «Тридентина»: несколько саней и длинный ряд отставших, согнутых пополам, одетых в рванье. Остановился длинный поезд, очевидно не для нас. Продолжаем пеший марш. Пересекли деревню. Пешком, приводили в порядок сани между избами.
Меня позвали в штаб полка. С одним сержантом из штабной роты батальона мы должны добраться до штаба дивизии «Тридентина», как каптенармусы от батальона «Тирано». В избе штаба дивизии нашел Грассо, знакомого мне альпийского стрелка из «Барго Сан Далмаццо». Он дал мне глоток коньяка. Прибыл генерал Ревербери, в домашних тапочках и в кавалерийских штанах, с насморком. Он обессилен, говорил с трудом, сообщил, что всех разместят, хватит места для всей дивизии «Тридентина».
Военная служба, эта тупая военная служба возобновилась.
Должны были преодолеть четыре километра пешком, чтобы разместиться нашей части. Спросил штабного капитана, нет ли грузовика из штаба дивизии, не знаю, что делать, опять появились самолеты, как ритуал. Штабы и высшие офицеры возобновили свою деятельность. Вчера умер один высший офицер от апоплексического удара, говорят от несварения мармелада!
Поднимаю руку для остановки автомашины. Как ни странно, машина остановилась. Водитель узнал меня, он был из моего города. Он должен был продолжать путь в противоположном направлении, но любезно погрузил нас. /…/
4 февраля 1943
Находились около Белгорода. Проделали длинный марш несмотря на холодный ветер и снег.
10 февраля 1943, Яковка
Мы остановились третий раз за целый день, после гибельного отступления. Все мы были больные, кто более, кто менее обморожены, с бронхитом, с бесконечной диареей, с глазами, видевшими весь ужас нашего тяжелого креста.
Бог Христос, ты, который шел с нами от Белогорья до Белгорода, который видел, сколько мы терпели и сколько переносили всего, почему не сжалишься к нам? Почему ты хочешь испытать нас еще? Теперь это только остатки, все самые лучшие из нас были убиты в боях, многие пропали без вести в холод при температуре 40 градусов ниже нуля, ради спасения спасенных. Звериная теория, когда спасаются спасенные, но об этом лучше не думать. Необходима сейчас одна остановка для успокоения нервов, чтобы осмотреть еще раз наш тыл. Потом, думаю, мы забудем все, все кроме одной вещи: ненависти к немцам.
С Россией покончено: бедные альпийские стрелки, сколько мертвых!
В то трагическое утро 26 января многие запятнали себя, но многие оставались на снегу в 40-градусный мороз и не шли вперед, потому что были мертвы. Это точки, разбросанные в шахматном порядке на снегу, как будто замерли перед атакой, не в силах идти дальше. Оставим умерших в покое. Санки от немецких свиней и мучительное бегство колонны. Ваши тела пробитые, ваши головы, сложенные без сострадания, без понимания, без заботы, это вы открыли дорогу всем остальным.
Бедные мертвые альпийские стрелки!
Были и такие зрители, которые смотрели на эти черные пятна и говорили, что альпийские стрелки не отважатся идти вперед, сквернословили. Зрители не понимали, что они были все мертвы.