Бедный батальон «Тирано», сколько крови, сколько мертвых, сколько раненых, сбившихся с пути и потом умерших от холода. Должны удирать, все убегают: одной огромной озверевшей массой, не думая ни о чем, просто убегают.
Почти шестьсот километров тащились по колено в снегу, с боями, без сна, без питания, переносили жуткий холод и все остальное невзгоды.
Здесь все вернувшиеся. Сейчас еще не знающие, когда наступит конец. Может быть, конец в Киеве, это еще четыре сотни километров. Кто дойдет?
Нас уже немного, многие мертвы или пропали без вести. Идем, все еще идем, все время идем. Видели станции, железную дорогу, но только смотрели на них, потому что все это предназначено для немцев.
Теперь мы представляем безоружную массу, как толпу пленных. Не служим больше никому, мы теперь обуза для этих немецких собак, которые должны спастись. Также наших раненых, наших обмороженных тащили на санях, для того чтобы они не пропали.
Я тащусь вперед, земля изрыта. Щиколотки раздулись, стали большие, как икры ног, пальцы рук разбиты, обморожены, не чувствительны, диарея. Больше так не могу.
Четыре дня был каптенармусом батальона «Тирано», путешествовал на грузовике.
Все заканчивается и должно закончиться быстро, должно!
Боже, посмотри! Почему мы должны переносить такое?
21 февраля 1943, Малое Стыбное
Отправились 20-го из Ромны; марш в тридцать километров до Баснани. Сегодня из Баснани идем на тридцать два километра. Продолжаем движение, тащимся вперед, стиснув зубы; молились или проклинали Бога.
Вчера и сегодня, два утомительных дня, переменный ветер, холод пронизывающий, вся дорога залита водой со льдом, которая брызгала в лицо, в глаза, снег, покрытый льдом. Снег, который казался толченым стеклом, летел в глаза как конфетти.
Тащусь вперед, но не могу больше. Боли в сердце продолжаются, два пальца страшно болели на морозе, правая рука очень замерзла. Щиколотки всегда были раздуты и ноги покрылись язвами. Но мы были более здоровыми, чем другие, мы были более удачливыми!
Нас мало, после Арнаутово был штаб 46-й роты с медиком и пятьдесят альпийских стрелков. В Ромны от нас отделилась одна группа обмороженных, которая продолжила путь в поезде. Говорили, что мы пойдем пешком до Киева. Теперь уже говорят, дойдем до Гомеля, а может быть и дальше. Должны добавить еще триста километров пути. Будет почти тысяча, которую нужно пройти любой ценой.
Завтра двадцать восемь километров до Переволожной.
23 февраля 1943
Добрались до Прилуки. Бог не имел никакой жалости к нам.
25 февраля 1943, 15 часов, Веркиевка
Мы здесь со вчерашнего вечера, с 21 часа 30 минут, после пятнадцати часов поездки на автомашине. Оттепель, дорога превратилась в озера воды и грязи. Многочисленные остановки, проехали, возможно, меньше девяносто километров.
Деревенскую местность проходит колонна скелетов, укутанных в разноцветное тряпье, как мозаика. Сгорбленные, босые, груженые пестрыми мешками. Ужасная арлекинада, могильный карнавальный парад этих бродяг. Шла колонна венгерских евреев, депортированных на Дон для рытья траншей для немцев; сейчас, как и мы, маршируют на запад, но без всякой надежды.
Вчера в Веркиевке искали каптенармусов для снабжения батальона «Тирано». Спали, кто где, и после часа ожидания собрались в ближайшей избе. Немцы были действительно как звери: не допускали совместного проживания и выбрасывали из изб жителей деревни. Мы в этой зоне были сильнее. Приказов от немцев не получали.
Сегодня утром подъем в 8 часов. Чистимся: баня и дезинфекция. У меня две большие раны, сильно чешется кожа. Вши большие, как половина зерна кофе, кусали и сосали остатки хорошей крови, что еще осталась. Продолжается боль в сердце, ребра давили, болело левое легкое, чувствую тяжесть в спине.
/…/
Наш грузовик остался без бензина, об этом узнали, когда приехал другой, мы зависим от немцев. Немцы, как обычно, были свиньями. Я узнал их в те дни страшного бегства, когда их сани давили наших мертвых, мертвых, которые открывали дорогу также и для них. Деспотичные, убежденные в своей власти, обращались с нами как с людьми второго сорта, со своими жалкими этими четырьмя танками, двумя самоходными орудиями и «катюшей». Несколько раз стреляли и имели несколько убитых, в то время как альпийские стрелки сражались как пехотинцы каждый день против русской пехоты, партизан, танков и пожертвовали двумя третями армейского корпуса.
«Помнить и рассказать», так начинался один из последних приказов нашего командования!
Невозможно еще напрягать нервы, оглядываясь назад, вновь переживать печальные дни нашего существования. Слишком грустные переживания, которые дает война, слышать крик и просьбы брошенных раненых и обессиленных, вновь видеть мертвых, раздавленных бежавшей массой, сошедших с ума, вновь видеть колонны, которые ожидали, когда погибнут последние из дивизии «Тридентина», чтобы возобновить свое бегство. Сбившиеся с пути венгры, немцы, итальянцы, которые бежали, которые бросили оружие. Винтовка слишком тяжела для тех, кто не хотел сражаться, более полезно одно одеяло для долгой остановки на холоде, более полезен один кусок мяса мула.
26 февраля 1943
Прошел целый месяц со дня того жертвоприношения от дивизии «Тридентина». 26 января: Арнаутово! Николаевка!
Слишком много мертвых, даже если «война без убитых не война».
Мы идем вперед, как «гарибальдийцы». «Делать быстро, вперед, вперед, как гарибальдийцы», кричали – и мы шли вперед, падая замертво в ночи, шли вперед, как «гарибальдийцы», не зная, где неприятель, не зная сколько русских было перед нами, десять, или тысяча; шли вперед с теми, кто хотел сражаться без трусости.
Альпийские стрелки, альпийские стрелки из батальона «Тирано», их косило автоматическое оружие, противотанковые орудия и артиллерия. Мы шли с нашим оружием, которое не стреляло, с нашими ручными гранатами, которые не взрывались. Утопали в снегу по колено, альпийские стрелки падали и не было замешкавшихся. Боеприпасов не хватало, и никто не думал нас снабжать.
В то утро, после трех боев, стадо проклятых «курков» спрашивали майора Макканьо, почему альпийские стрелки лежат на снегу без продвижения вперед, без преследования неприятеля. Просто потому, что они были мертвы, альпийские стрелки мертвы, погибли на поле боя, как на шахматной доске, пробитые пулями, разорванные взрывами противотанковых и артиллерийских снарядов.
«Все кончено», говорил Макканьо, а немцы оставались невозмутимыми. Это были мертвые итальянцы, такие же враги, которых стало меньше для будущих сражений.
/…/
27 февраля 1943
В 20 часов 30 минут поступил приказ уезжать. В 21 час собрались перед штабом батальона.
Порывы ветра, оттепель, в темноте очень тяжело двигаться.
Идем к железнодорожной станции. Даже сорок минут марша слишком для нас, еле тащимся.
У нас задержка на три часа, разместились на снегу на одеялах около избы.
Нашел одну дыру, – свинарник, – полный альпийских стрелков. После одного часа вернулся на открытый воздух.
Гуляю, пока не прибыл состав, до 5 часов.
В каждый вагон для скота пятьдесят альпийских стрелков.
1 марта 1943
Мы прибыли в Гомель в 2 часа утра. В 5 часов собираемся, вид карикатурный.
Дул ветер, было холодно, какое-то время шел снег.
В 10 часов возвращаемся в тот же самый состав и уезжаем в Краснобережную.
Прибыли в 13 часов. 46-я рота должна двигаться пешком в Ухватовку.
Не холодно: оттепель и грязь, везде вода, поля кажутся озерами.
В 15 часов прибыли на место назначения: это маленькая деревня, не больше пятидесяти изб.
/…/
2 марта 1943, Ухватовка
Начало работы по переформированию и приведению в порядок. Считаем мертвых и пропавших без вести, в 46-й роте: на данный момент – 80 %.
/…/
4 марта 1943
Сегодня, как вчера, обычная работа. Пробую переформировать второй и третий стрелковые взводы.
Это не легкая работа. У меня перед глазами оставшиеся в живых, мы должны были вновь переживать отступление, час за часом, вспоминать каждого мертвого, каждого пропавшего без вести, вспоминать, как и когда мы его видели в последний раз. С каптенармусом переделывал штатное расписание.
К сожалению, из третьего взвода никого нет из штатного расписания!
Солнечный день, но очень холодно.
Позже я встретил сани, украшенные цветами и колокольчиками, с веселыми местными жителями, они мчались на бракосочетание. Мир молодости, не наш, как если бы война уже кончилась!
Говорили, что «староста» связан с партизанами и это известие меня не удивило. Этих партизан хватало везде, у группы наших офицеров исчезли парабеллумы. Ночью патрулировали населенный пункт.
Не получали продукты два дня и потом в штабе был скандал, потому что в Злобине солдаты продали одеяла, одежду, оружие, так как хотели есть. Если бы альпийским стрелкам хватало необходимого, то они бы не продавали оружие, не просили бы милостыню, не снимали бы с себя одежду от голода.
5 марта 1943
Отъезд из Ухватовки в 8 часов 15 минут в направлении Злобино. Местное население, в основном пожилое и ребятишки, присутствовали при нашем отъезде, развлекаясь, удовлетворенные. Мы были, как оборванцы, по большей части без оружия. «Итальянский капут», – кричали они нам в спину.
Дорога обледенела. Первый раз не топтали снег. Холод, солнце и ветер.
Пройдя двадцать пять километров, прибыли в Злобино: марш проходил очень долго.
Постоянно попадались группы изб вдоль железной дороги. На станции остановился состав с альпийской артиллерией.
Из штаба полка требовали срочно доложить потери в 46-й роте, изо дня в день, для доклада по отступлению. В этой ситуации я доложил: 16 убитых, 118 пропавших без вести, 81 обмороженных и раненых отправлены, 121 присутствуют.
Вечером прибыла артиллерия и также остановилась на станции.