/…/
В начале 1942 года, начали распространяться слухи, что дивизия «Юлия» и другие альпийские дивизии будут отправлены на русский фронт в район Кавказа, но перед этим будет остановка в Италии. Через несколько недель такие слухи ходили также и в народе. После торпедирования «Галилеа», мы не знали дату возвращения первых частей дивизии «Юлия» из Патрассо в Италию морским путем.
Катастрофа с кораблем «Галилеа» убедила возвращать на родину остальные части «Юлии» сухопутным путем. Эшелон со штабом дивизии двигался семь дней из Науплии в Удине, дорогой через Болгарию и Югославию. Части дивизии «Юлия» дислоцировались вокруг Удине, в населенных пунктах Фриули. Тогда была победоносная весна, мы начали приготовления к новой кампании. Военных материалов, очевидно, не хватало в зоне сбора, поэтому собирали их по всей Италии. Альпийские батальоны и группы горной артиллерии уменьшились во время Греческой кампании и много раз заново переформировывались. Фриули, Абруцци и различные провинции ставили под ружье всех, кого можно. Все шли в альпийские стрелки.
Их общий боевой дух был сдержанным, достаточно хорошим, но без энтузиазма. Перспектива скорого участия в войне на русском фронте точно не привлекала никого, но основная часть из нас смотрела в будущее не пессимистически. Другая часть, если быть объективным, то можно сказать, примерно одна четверть из нас, видела будущее в темном свете. Прежде всего из-за того, что уходит период оккупации Греции. Там, по крайней мере, понимали мотивировку, по которой мы участвовали в войне. Мы не понимали и ошибочно предвидели, что русская кампания будет как бы продолжением периода оккупации Греции. Во-вторых, место действия. Для нас, я уверен, для многих молодых офицеров, таких как я, было интересно узнать новые неизвестные страны. Присутствовал, конечно, дух авантюризма, любопытство, возможность прикоснуться рукой к той тайне почти для всех тогда итальянцев, как русский коммунизм. Другой фактор, без сомнения, это дух наших солдат, который основывается на чувстве превосходства. В шутку, что альпийца делает воля, мы верили, более или менее, а шутили в основном о «пехоте». Раздумывать порой в интерпретации Макьявелли, что мог дать так называемый «дух тела» и определенные признаки (перья, украшения из перьев, мострины), которые видимо его поддерживали; но избегали говорить о страхе, но это слишком глубокий анализ, из которого следуют определенные выводы.
Мы не знали, что вооружение, которым располагали, давно не модернизировали. Но это выяснилось потом. Никто из нас ничего не подозревал о том, что сорокамиллиметровым противотанковым орудиям лучшее место в музее, а мы их притащили в Россию. «Юлия» и другие альпийские дивизии были определены для действий в горах Кавказа. Так говорили все, мы направлялись на Кавказ, это было понятно всем; и в горной местности вооружение дивизии «Юлия» будет отвечать требованиям на достаточно хорошем уровне. Никто и не представлял себе, что дивизии неповоротливые и медлительные, такие как альпийские, будут воевать в открытой степи против моторизованных и танковых частей в маневренной битве.
Списку факторов, которые препятствовали бы участию в русской кампании, не будет конца. Еще необходимо добавить, что никто из нас не знал абсолютно ничего о немецкой системе уничтожения людей, используемой в Дахау и в других местах. Основной части из нас пришлось долго пребывать в Греции, и таким образом мы были изолированы от политических волнений, которые начали проявляться в более или менее скрываемых манифестациях на национальной территории. Весной 1942 года всем казалось, что чаша весов вновь склонилась на сторону стран Оси. Эта кампания в России, с контрударом зимой 1941/1942 гг., который уже отошел на второй план, не предвещала разгрома, произошедшего позже. Необходимо было иметь нашим солдатам другую информацию, которая содержала в себе тот факт, что баланс в войне начинает склоняться на сторону Соединенных Штатов и Англии. Эти факты не хотели объяснять. /…/
В первых числах августа один за другим поезда перевозили грузы и солдат, а в вагонах третьего класса – командный состав. Помню хорошо, что в ближайшем от моего купе расположился капеллан, у него был при себе целый мешок полный священными медальонами из алюминия, все с изображением Мадонны из Помпеев. «Советую их распространить, – объяснял капеллан, – распространять среди русских».
Многие из нас получили неожиданные впечатления в Варшаве. На станции были чистые вагоны и железнодорожные пути, были гражданские лица, в которых легко узнали евреев. Мужчины и женщины, молодые и старые. Они были худые, слабые в одежде с отметкой на спине в виде желтой звезды. «Что делаете»? – «Немцы заставляют работать». Немецкая вооруженная охрана подошла и прекратила разговоры между евреями и нами, высунувшимися из окон. Но мы успели понять этих евреев, их действительные условия жизни, их рабское положение.
На следующий день, на одном полустанке в восточной Польше наш поезд остановился рядом с немецким госпитальным поездом, который возвращался с фронта. Через окна мы видели тела раненых, все в бинтах, видели лица, искаженные от боли. В одном вагоне госпитального поезда видели медиков и операционную, слышали мольбы, и крики боли. Многие из нас, видевшие поезд с ранеными, конечно, изменили свои наивные прогнозы относительно военной кампании в России, которые были похожи на мирный период оккупации Греции, показанный в одном документальном фильме.
Широкие панорамы в Польше сменили еще более широкие на Украине. Пшеничные поля, поля ржи, овса, подсолнухов. Солнце стояло высоко, жара. Отряд советских пленных сосредоточено работал на откосе из щебня у железной дороги. Ночная остановка в ожидании ремонта пути, подорванного партизанами, тревоги, первые встречи с русским гражданским населением, они меняли яйца на сигареты около нашего воинского эшелона на полустанках во время остановок. Железнодорожные пути переделаны немцами на европейскую ширину. Удивлялись старым советским пассажирским вагонам, скорее всего оставшимся с царских времен: в них были деревянные скамейки и сиденья, часто очень маленькие, освещались вагоны керосиновыми лампами. Земля в полях была черная. Деревни очень простые, почти примитивные, население закутано в лохмотья. Русские женщины улыбались, проходя от купе к купе. Простые одежды украинских крестьян. Имели, однако, лица приятные и даже красивые, которые скрывались за платками, повязанными на голове и завязанными узлом под подбородком, аккуратно, как завязывают и сегодня крестьяне в долине реки По и в нижней Ферраре.
Из поезда мы видели по сторонам дороги признаки недавно прошедшей войны. Взорванные рельсы, опрокинутые и сгоревшие вагоны, разбитые локомотивы. На мостах часто, к счастью, стояли люди. Иногда недалеко от железнодорожного пути виднелись разбитые танки, орудия и автомобили, они уже покрылись ржавчиной, были брошены, очевидно, во время молниеносного похода немцев на восток прошлым летом. По сторонам пути часто появлялись деревянные заборы выше двух метров. «Необходимы зимой, – объяснял нам немецкий машинист, который вел локомотив с помощником, русским кочегаром, – когда идет снег, заборы препятствуют ветру заносить железнодорожные пути».
Пейзаж поменялся на новый, когда вошли в индустриальные районы Донбасса. Для этого района были характерны горы угля на горизонте, конструкции высоковольтных столбов, в основном разрушенных. На железных воротах заводов, которые не работали или были опустошены, еще виднелись большие символы – скрещенные серп и молот, в металле. Не было ни одного дворика, где бы не видели какую-нибудь статую Сталина, разбитую или, по крайней мере, обезглавленную.
Однажды в полдень, после десяти дней и десяти ночей пути, наш поезд остановился в Изюме. Это индустриальный город в сердце Украины. Получили приказ покинуть поезд и приготовиться к маршу. Куда идем? К Дону. Но почему не должны продолжить путь до Ростова? Почему дивизия «Юлия» и альпийские стрелки из других дивизий не должны быть использованы в горах Кавказа? Разочарование было значительным, и некоторые офицеры вскоре это открыто критиковали. «У нас будет плохой конец», – я не раз слышал такие разговоры. Пессимистические суждения были полностью основаны на видении нашей военной техники. Наш тип войск менее всего приспособлен для маневренной войны на равнине. Я не знаю теперь, какие автомобили будут в распоряжении 207-й авточасти дивизии «Юлия». Но уверен, что имеющиеся в наличие транспортные средства позволяют перевозить только небольшую часть военного имущества и немного людей из почти восемнадцати тысяч человек, составляющих дивизию. Мулов было много, почти пять тысяч для каждой из трех альпийских дивизий. Необходимые в горах, мулы были в дивизиях «Юлия», «Кунеэнзе» и «Тридентина». В трех соединениях, лишенных маневра в наступлении и ограниченных в подвижной обороне на равнине.
Три ценных дивизии специального назначения должны были сражаться на равнине Дона, на театре военных действий, хорошем для танковых формирований, но никак не для альпийцев. Вдвойне плохой знак: что горы Кавказа не входят больше в сферу наших действий в будущем вероятном наступлении и что необходимо наше срочное применение на растянутом фронте на равнине в ожидании начала первых больших контратак советских войск.
Все двести пятьдесят километров между Изюмом и Доном прошли пешком, в то время как тяжелые грузы, кажется, перевозили автотранспортом. Из автомашин, которые двигались по дороге, много было африканского типа. Между двумя рядами маршировавших на жаре людей поднималась густая пыль, которая стояла в воздухе целый час. А каждый большой ливень превращал равнину в болото.
/…/
В конце сентября 1942 года Альпийский армейский корпус занял позиции на правом берегу Дона, заменив там германские части. Дивизия «Тридентина» прибыла на линию обороны последней, в первых числах октября. Она действовала в секторе, удерживаемом дивизией «Сфорцеска». Дивизия «Тридентина» была занята в коротких и тяжелых боях, во время которых понесла первые существенные потери. Теперь дивизия «Тридентина» могла оставить секто