в Малой Николаевке. Самоходные орудия нанесли потери одной советской моторизованной колонне, по которой стреляли в упор. Две гусеничные машины русских были подбиты, часть колонны разбежалась, оставив несколько автомашин. Горючее из советских машин было перелито в самоходные орудия и в трактора, которые в нем остро нуждались».
На дату двадцать четвертого января записано: «Снежная буря и ветер, который дул с северо-запада. Ночью вернулись из разведки казаки («восточная кавалерия» – острейтеры), которыми командовал молоденький германский офицер с неаполитанской фамилией, он сказал, что советские танки ощущают нехватку горючего. Как знать? Офицер развернул казаков; в разведке они были не первый раз и часто ночью «разговаривали» с неприятелем. (Следующей ночью среди них было массовое дезертирство, вместе со своими лошадьми, больше их не видели.)
Полковник Хайдкампер решил ускорить движение и встал во главе колонны на тягаче. Говорил: «Не смотрите ни направо, ни налево, не проявляйте никакой жалости. Вытягивайтесь вперед и не поворачивайте назад никогда. Спасение зависит от нас». Днем были перед Малакеевкой, где находилась советская артиллерийская позиция; самоходные орудия стреляли прямой наводкой и уничтожили орудия вместе с расчетами, но в бою два наших самоходных орудия вышли из строя. Теперь перелили горючее в два оставшихся самоходных орудия. И вперед. Колонна, между тем, была абсолютно равнодушна к этому бою и обходила Макеевку справа и слева.
/…/
В одной избе встретил генерала Наши, он спросил меня, есть ли новости о младшем лейтенанте Гарибольди, сыне командующего 8-й армией. Вечером по радио вышли на связь с группой армий и просили дать направление на марш. После примерно часа ответ был получен из 8-й армии: Арнаутово, Николаевка и перекресток дорог в шестнадцати километрах юго-западнее Нового Оскола. Район был очищен от противника. На следующее утро, двадцать пятого января, возобновили марш. Во главе осталось только два германских самоходных орудия, окруженные несколькими отставшими немцами, потом шли два батальона из дивизии «Тридентина», еще довольно организованные и дисциплинированные; позади привычная аморфная масса из итальянцев, германцев, венгров и румын. Сани были сильно перегружены обмороженными и ранеными.
В десять мы были перед Николаевкой, альпийские стрелки ударили быстро вместе с самоходными орудиями и уже заняли населенный пункт, прогнав партизан, которые держались не слишком уверенно. Буря прекратилась, в небе появились два самолета Ju 52 и сбросили снабжение: топливо, артиллерийские боеприпасы и продовольствие. Солдаты бросились как шакалы на добычу и все пропало в один момент. Послали одну машину на разведку к Николаевке, где по нашим расчетам должна была уже находиться дивизия «Тридентина». Но «Тридентина» оставалась в Никитовке, а в Николаевке были русские».
В Николаевку часть нашей колонны пришла через четверть часа после сражения, на рассвете, проведя ночь под открытым небом, это, должно быть, было двадцать седьмого января. Что касается Николаевки, то это было место последней надежды, место беспорядочной битвы для прорыва, узнали потом о первых попытках прорыва. /…/
Восьмая часть
Воспоминания, Эджисто Корради о событиях в Николаевке представлены в третьей главе этой книги.
/…/
/…/
Сейчас мы не видим больше убитых, ни итальянцев, ни немцев, ни русских, не слышим канонады и далекого шума танковых моторов. Теперь наша дорога казалась хорошим предзнаменованием.
Ситуация стала иной, появилась надежда. Однажды утром, когда наша группа находилась в головной части колонны, видим, появился и стал приближаться к нам немецкий самолет «Аист». Самолет кружил низко над нашими головами, жужжа, сбросил что-то, мы подбежали и взяли это. Внутри картонного тубуса была записка из двух слов «Wolokonowka besetz» (Волоконовка занята). Два этих слова были написаны карандашом. По моей карте следовало, что наше направление движения как раз на Волоконовку, так нам казалось. Самолет возвращался к нам три раза и три раза указывал нам направление на север, после чего летал по кругу.
Мы поднимали руки, приветствуя летчика, и показывали, что поняли направление, указанное самолетом. Так небольшая надежда, которая была какой-то час назад, теперь испарилась почти полностью. Было еще далеко до конца, такой мы сделали вывод. Между нами и немецкой линией обороны были еще советские силы.
Теперь идем по географической карте, на которой утром «Аист» поменял наш курс на северо-западный, в направлении на Новый Оскол. Новый Оскол казался в этот момент свободным, быть может, так и было. Но если так было, то это было не долго.
Танк служил немцам передовым дозором, они подтвердили, что также и Новый Оскол находится сейчас в руках русских войск. Мы были на марше позади и тем временем, нам удалось соединиться с хвостом колонны, те, кто шел впереди, не знали ничего о новой преграде на спуске к Новому Осколу. Эту информацию могли знать только двадцать человек во главе колонны, другие следовали за ними. Не знали, что наблюдателями с воздуха были замечены две засады у Волоконовки и у Нового Оскола, казалось это последние препятствия на пути выхода из окружения, который будет за этими двумя населенными пунктами, хотя мы уже встретили первые немецкие мобильные аванпосты. Итальянцы и немцы, которые шли во главе колонны, приняли решение проходить маршем через эти два населенных пункта, занятые русскими. Скорее всего, там не было крупных русских бронетанковых и мобильных соединений. Может быть. Попытка прохождения головной группы удалась, однако, что будет с остальными? Итак, мы шли, не зная, есть ли между этими двумя населенными пунктами смертельные западни. Сейчас это было главной проблемой.
Ночью марш продолжался, колонна двигалась быстро, без остановок. Незадолго до рассвета вошли в одну избу, немного отдохнуть. Там были дети и женщины. «Русские в селении?», – спрашиваем. Женщины отвечали: «Нет», отвечали достаточно убежденно. Поели пшена, сваренного в воде, снова отправились в путь.
С начала нового дня надежда поселилась в наших душах. Шли быстрее, вдоль дороги снег утрамбован и расчищен по сторонам, недавно прошла снегоуборочная машина. Потом заметили свежие следы автомашин. Начали раздаваться оптимистические голоса. Слышали разговор, что завтра будем спасены, пройдя за немецкую линию обороны.
Но шли также весь следующий день, никаких признаков немецких аванпостов. Однако не было и признаков русских, ни одного выстрела. Более того, шли медленно. В эти часы колонна двинулась по двум разным направлениям, с разными пунктами назначения. Мы выбрали западное направление, а не южное. За перекрестком нашли два 75-мм орудия (75/13) без затворов и четырех брошенных мулов. Мулы были сильно истощены, очень худые. Сильный ветер дул с запада, прямо в лицо. Когда мы останавливались и смотрели назад, видели колонны альпийских стрелков, которые шли, согнувшись вперед, против ветра, все одинаково сгорбленные.
Лица впалые как у мумий, глаза красные, безумные, в одежде, превратившейся в лохмотья, на ногах огромные свертки. Сани трещали, мулы и лошади на грани смерти. На санях было несколько мертвых из Николаевки. В снежную бурю неожиданно появились на обочине дороги два немецких танка. Два настоящих танка, не как обычно, самоходные орудия или гусеничные машины. Два танка, которых мы не видели со времен окружения.
Они выглядели внушительно с орудиями, повернутыми на восток. Мы прошли мимо без слов. Это был первый мобильный аванпост новой импровизированной германской линии обороны на Донце. Час спустя на перекрестке встретили три или четыре итальянские санитарные машины, такие неуклюжие, с высокими кузовами. Задние дверцы были открыты и машины наполовину заполнены. Там был один лейтенант-автомобилист из дивизии «Юлия», которого звали Гуйон. «Вы вышли», – говорил Гуйон, «Мы вышли», – повторял, как отупевший. Но никакой радости не было, эти дни измучили нас. «Мы от немецкой линии обороны отправимся на юг и на север», – говорил Гуйон. «Теперь мы вне окружения. Обмороженных и раненых – в санитарные машины и еще, кто поместится, направляемся в Харьков». Из нашей группы двадцать или тридцать человек, Вентуроли, я и несколько других, решили продолжить путь пешком. Санитарные машины уехали перегруженные людьми, которые стонали, а некоторые солдаты устроились даже на подножках машин. «Доезжайте быстрее», – напутствовал Гуйон отъезжающих.
Мы вышли. Конец окружению. Был полдень тридцатого января. На следующий день в Сталинграде генерал фон Паулюс и его штаб сдались. Два дня спустя, третьего февраля, Сталинград пал, и русские и немцы дали по этому поводу официальные сообщения.
Ночью и весь день первого февраля быстро шли и прибыли вечером в Белгород. Из нашего сборного пункта Шебекино вышли в Белгород, на расстоянии примерно в сорок километров, это один хороший переход. Всякий раз мы говорили: «Мы вышли». /…/ На станции Белгород стоял товарный поезд с локомотивом и двумя грузовыми платформами, который должен отправляться в Харьков, это семьдесят километров на юго-запад. Должны были дождаться часа отправления и находились между станцией и поездом, приказ на отъезд никак не прибывал. Путешествие на грузовой платформе было ужасным. /…/ Но зато не было русских танков.
Прибыли в Харьков, когда его бомбили. Позже нашли одну открытую парикмахерскую, помню еще болезненные и худые лица, там нас обслуживала быстрая парикмахерша с рыжими волосами. После еды нас тошнило. Вечером направились в этапный штаб на станции Основа, в десяти километрах восточнее Харькова. /…/
Тяжелейший марш, такой же как предыдущий. Но без атак русских. Еще четыреста километров из окружения.
/…/ День седьмое февраля: из Основа в Богодухов; восьмое февраля: Богодухов – Купьеваха; девятое февраля: Купьеваха – Ахтырка; десятое февраля: Ахтырка – Ясенова; одиннадцатое, двенадцатое и тринадцатое: остановка в Ясенова; четырнадцатое февраля: Ясенова – Груни; пятнадцатое февраля: Груни – Тарасьевка; шестнадцатое, семнадцатое и восемнадцатое: остановка в Тарасьевке; девятнадцатое февраля: Тарасьевка – Великий Павлика; двадцатое февраля: Великий Павлика – Гадяч; двадцать первое февраля: Гадяч – Полибая Долина; двадцать второе февраля: Полибая Долина – Липовая Долина; двадцать третье февраля: Липовая Долина – Рогожская Крыница; двадцать четвертое февраля: Рогожская Крыница – Ромны. Все пешком, еще в лохмотьях. И еще голодные в колонне, также продолжали умирать от голода.